– У нас всего и было-то что один поцелуй, – возмутилась Хизер. – А ты уже готова выбрать колледж для наших будущих детей.

– Я просто вижу, что этот поцелуй много для тебя значил, – улыбнулась Хлоя. – О, кажется, звонят в дверь. Иди встречай своего агента. А за пиццей я прослежу.

– Густав, что случилось? – спросила Хизер. – Ты такой грустный!

Густав тряхнул головой.

– Что ты, ерунда. Не грустный, а скорее озадаченный. Встречался с архитектором, и он меня нагрузил. Думаю теперь, не слишком ли авангардный проект он предлагает.

– А можно взглянуть? У тебя он с собой?

– Нет, не догадался взять. Ладно, этот вопрос мы решим, – пообещал Густав. – А сейчас давайте праздновать.

Он принес букет сирени («Как романтично!» – подумала Хизер), бутылку Lambrusco dell’Emilia («Хороший вкус!» – одобрила Хлоя) и большую коробку пирожных («Провокатор!» – решили обе девушки).

Хизер познакомила Густава и Хлою, после чего ушла на кухню за пиццей.

– Давайте быстро решим деловые вопросы, пока мы еще не выпили ваше чудесное вино, – сказала Хлоя с решительностью, выдающей стеснительного человека. – Я слышала, вы хотели заказать гобелен?

– Да, я видел ваши работы сегодня в парке, и мне они очень понравились. У вас талант.

– Это дети у меня талантливые, – возразила Хлоя. – Я стараюсь от них не отставать.

– Дети?

– Да, я веду кружок в городском детском центре. Точнее, вела.

– Хизер тоже работает там? Мне кажется, у нее получилось бы ладить с детьми.

– Я детей боюсь, – призналась Хизер, входя и ставя пиццу на стол. – Маленькие – это какие-то гудящие ящерицы, а большие – себе на уме. Я работаю в газете.

– А в какой? – быстро спросил Густав.

– В «Вестнике Хизерфолл». Я репортер. Пишу о разных праздниках и других событиях. Больше, конечно, о праздниках: наш редактор считает, что подписчиков нельзя расстраивать. Беру интервью. Это больше механическая работа вроде вышивания.

– Только не надо о вышивании, – попросила Хлоя. – Какого размера вы хотите ковер, Густав?

– Большой, во всю стену. Примерно как эта.

– А сюжет?

– Сирень! Цветущая сирень! Мои любимые цветы.

Хизер и Густав улыбнулись друг другу так, что Хлоя почувствовала укол зависти. Ее словно коснулась теплая волна, какая бывает, когда входишь на станцию подземки. «Что толку? – подумала Хлоя. – Хизер – хорошая подруга, пусть у нее всё сложится». И запросила за ковер невысокую цену, только чтобы окупились материалы.

Хизер заметила, что Густав расслабился и повеселел. «Он правда устал, – думала она. – А против того, что я репортер, он ничего не имеет. Зря я боялась».

Вечер прошел чудесно. Они пили шипучее кисловатое вино, ели пиццу, потом втроем накинулись на пирожные. Заминка вышла только один раз: когда Хизер упомянула, что недавно была в гостях у миссис Торнтон, которая неожиданно оказалась очень милой особой, и встретилась там с Дороти Сент-Джонс, литературным агентом и редактором серии книг «Свет и тени любви».

– Она приехала в город, чтобы устроить литературный вечер в честь нового романа Августа Спарка. Не пропусти, Хлоя.

– Да уж! Если сам душка Август такой стеснительный, что не показывается на публике, придется взять автограф у его агента, – ответила Хлоя. – Впрочем, мне нравится, когда в мужчине есть загадка. Это так романтично.

– А вам нравятся романы этого Старка? – спросил Густав.

– Спарка, – поправила Хизер. – Старки – это из «Игры престолов».

– Да, нравятся, – ответила Хлоя. – И осудите меня, если хотите. Я понимаю, что это не настоящая литература. Но настоящая литература наводит на меня тоску. Она по большей части о том, как всё плохо. А Спарк – это как раз мой размер. Немного романтики, немного секса и гарантированный счастливый конец. Как раз то, что нужно после тяжелого трудового дня.

– У человека, который читает после тяжелого трудового дня Рекса Стаута и Ричарда Касла, язык не повернется вас осуждать, – заверил ее Густав.

Хизер заметила, что он напрягся и помрачнел, и поспешила сменить тему:

– А мне нравится, когда мужчины смущаются. Это делает их человечными.

– Значит, тебе понравился бы мужчина в юбке? – улыбнулся Густав. – Это самая смущающая ситуация, которая приходит мне на ум.

– Насчет юбки не знаю, – ответила Хизер. – Никогда не думала об этом. Но да, я была бы как минимум заинтригована. А вот мужчины в килтах мне нравятся однозначно. Можно щупать под столом голые коленки.

– У меня дома есть килт, – сказал Густав на ушко Хизер, когда они на кухне мыли посуду: точнее, мыла Хизер, а Густав стоял у нее за спиной с полотенцем наготове и, пользуясь случаем, обнимал ее.

– Конечно, ты же фанат Шотландии и вереска, – откликнулась она. – Хотела бы я посмотреть…

– Давай прямо сейчас, – предложил Густав и затаил дыхание, готовясь, если потребуется, превратить всё в шутку.

– Давай, – неожиданно согласилась Хизер.

Такси уносило их в ночь, Густав обнимал девушку, но Хизер всё еще колебалась. Хотя колебаться уже было смешно, вздумай Хизер озвучить свои сомнения, она показалась бы даже самой себе кокеткой, которая стремится набить себе цену. И всё же… Мама и бабушка плохо ладили, но в одном они были единодушны: не ложись в постель с незнакомцем.

«Это всё равно что пить виски с утра, – говорила бабушка. – Не стоит этого делать, не потому, что это безнравственно, стремиться окольцевать мужчину любой ценой куда как безнравственней, а потому, что это неблагоразумно».

«Это разобьет тебе сердце», – добавляла мама, которая в свое время таки «окольцевала» папу и прожила с ним почти восемь лет, после чего он ушел к продавщице из кафе.

«Конечно, и долгие разговоры по душам ничего не гарантируют, – предостерегала бабушка, которая прожила с дедом почти двадцать лет, после чего он в один прекрасный день обрился, стал буддийским монахом и уехал в Индию, – но, по крайней мере, ты будешь хотя бы поначалу представлять себе, с кем имеешь дело. Женщин воспитывают так, что для них секс неразрывно связан с эмоциональной близостью, и традицию не переменить в одночасье».

«Этого и не нужно менять, – поправляла мама. – Любовь – одно из самых сильных и прекрасных переживаний в жизни человека, зачем же от нее отказываться? Только лучше, если влюбляешься в достойного. А поэтому немного благоразумия в самом начале не помешает».

Хизер соглашалась и с той, и с другой, но всем хорошо известно, куда приводят благие намерения. Их с Густавом роман развивался так стремительно, что она просто не успела толком поговорить с ним, и сейчас, когда она спрашивала себя: «Что я знаю о человеке, с которым собираюсь переспать?» – получалось, что почти ничего. Откуда он родом? Ясно, что не из Хизерфолл, а дальше – туман. Есть ли у него семья? Он упоминал о тетке, которая читает любовные романы, но только один раз, больше он о ней не говорил. Родители? Безусловно, они были: не появился же он из лунного света на подъезде к городу. Но кто они? Есть ли у него братья и сестры? Бывшая жена и дети? Всё возможно. Да и бывшая ли? Ведь с такой профессией очень удобно иметь романтические связи в каждом провинциальном городке, и каждая дурочка будет воображать, что она – единственная и вечная любовь.

«Язык, на котором мы говорим, вероятно, придуман мужчинами, – сообщала бабушка. – Женщина во время полового акта отдает, даже больше того – отдается, а мужчина берет, несмотря на то что с точки зрения биологии всё происходит как раз наоборот. Но биология филологии – не указ. Мужчина, даже самый лучший, будет всегда стремиться в отношениях взять побольше, а дать поменьше, ведь этому учит вся культура, а кто же откажется учиться тому, что для него выгодно. Поэтому будь осторожна и не отдавай слишком много».

«И постарайся не верить обещаниям любимого, хоть это и трудно, – говорила мама. – Мужчина, может, будет искренним, но они почему-то считают, что, пообещав, они уже сделали всё, что от них требуется, а дальше мы сами, дуры, виноваты».