Но не сегодня.

Сегодня продуктовый магазин кажется мне форпостом Тарантино, в котором надо мной насмехаются бобы в жестяных банках. Они, и морковь со срезанной зеленой верхушкой, и вялая кинза. Все кажется давнишним, вернувшимся из прошлого и негодным к употреблению.

Находясь здесь, он оскверняет мой город. Он нарушает мой распорядок, портит мне аппетит, отравляет мое желание провести ночь, запершись в своей угнетающей квартире с кремовым пирогом, бутылкой водки и приносящим счастье набором из контрабандных таблеток всех цветов радуги.

Какое же я херово ничтожество.

Откуда мне черпать решительность? Как согласить на что-то второсортное, когда он там? Когда я знаю, что он существует и делает это с невообразимо непринужденной мужской грацией? Как я могу обмениваться парочкой фраз с кем-нибудь в этом мире, когда все они лишь автоматы нижайшего качества? Или, возможно, все дело во мне.

Подпиши и увидишь, как я уйду.

Признай, что ты солгала. Признай, что ты солгала.

Ну и какого черта я добьюсь?

Очевидно, развода.

Ладно.

Я должна покончить со всем этим. Должна идти дальше.

Я включаю ноутбук и открываю электронную почту. Посылаю ему сообщение. Я ввожу только адрес, и Gmail просит меня подтвердить, что я хочу отослать сообщение без темы.

Я солгала. Теперь подписывай.

Единственно приятное в этой комнате с присоединенными к ней душем и кухонным уголком – наличие балкона. С него видна Лас-Вегас-Стрип. Ничего сверхъестественного – в этом городе Стрип видно практически отовсюду. Наверное, я и из могилы ее увижу.

Я беру бутылку и иду смотреть на вид. Коричневые холмы вдалеке скрыты в фиолетово-оранжевых сумерках. Обстановка вокруг меня гнетущая, перевешенная надвигающейся ночью. Кажущаяся бесконечной, как и оставшаяся часть моей жизни.

Как и оставшаяся часть моей жизни, в которой не будет места, где я смогу от него спрятаться. От его музыки и воспоминаний о нем. Не будет места, где я хотела бы оказаться. Но я должна найти свой путь.

Я делаю глоток прямо из горла. Содержимое обжигает горло и глаза. Пахнет как медицинский спирт, вкус – соответствующий. И мне нравится.

К черту осторожность – закончу жизнь алкоголичкой.

Застряну в этой блядски сюрреалистичной, невыносимой жизни.

Застряну в своей золотисто-белой греческой тунике, так и кричащей «трахни меня». Застряну в казино, которое раньше любила.

Застряну, навечно наблюдая за тем, как прогибается ковер под моими ступнями. Застряну, избегая «Белладжио» с садовым потолком из надувного стекла и фонтанами, из которых бьются струи воды. Застряну в лучших днях своей жизни.

Или ночах.

Превращусь в окаменелость под неоновыми лучами, окунусь в бессмысленное существование официантки, подающей коктейли в этом гиблом месте.

…

Как ни странно, но на следующий день я просматриваю сайты университетов. Синий на желтом, золотистый на темно-синем, аккредитованные. Дорогие. Примечательно, что я понятия не имею, чем хочу заниматься. Одна из прежних официанток, которая до сих пор иногда приходит к нам, стала дантистом-гигиенистом. Она делает хорошие деньги. Но я не представляю себя, целыми днями возящейся в ротовой полости людей.

Скорее, я предпочла бы торчать в казино.

Возможно, ветеринарный колледж.

Тогда мне придется усыплять животных. Сомневаюсь, что сумею пойти на это.

Я закрываю браузер. Как-нибудь после, когда будет больше сил, потрачу их на это занятие.

Я принимаю душ и трачу оставшееся время на волосы, заплетая несколько кос и собирая их в корону в греческом стиле, вытащив несколько густых прядей, чтобы они обрамляли лицо. Это единственная творческая вольность, которую я разрешаю себе в силу надоедливого варианта своей формы.

Люди частенько делают мне гнусные предложения. Обычно это не те подлые бабники, от коих вы ожидали бы услышать подобное. Нет, обычно это какой-нибудь парень, какой-нибудь бедный мошенник, который не может вычислить шлюшку в группе туристов. Обычно он несмело спрашивает меня, не хочу ли я слегка подзаработать. Обычно он выглядит чрезвычайно смущенным.

Не сегодня.

Этот парень не выглядит одиноким и притом он не выглядит смущенным. И он не спрашивает.

Он ссылается на известное мне имя.

Он спрашивает, не являюсь ли я женой Каллена. Потом приходит к выводу, что меня, должно быть, надо подтолкнуть. Он кладет на мой поднос конверт. В том лежит наличка, карточка от номера и салфетка, на которой обозначен номер комнаты. Я возвращаю конверт ему, и он поднимает руки.

Ну а я приподнимаю брови.

Он улыбается:

- Он просто хочет с вами поговорить.

- Для чего же тогда наличка?

- Извините, этого он мне не сообщил.

Я засовываю конверт к себе в шкафчик и пытаюсь о нем забыть.

Но безуспешно.

…

На часах почти три утра, когда я вставляю в слот карту, сдвигаю ее и открываю дверь. Кровь бьет по ушам, когда я окликаю:

- Эй?

Собственный голос кажется мне запуганным, но в реальности, по-моему, в нем звучит дерзость. Во всяком случае, я надеюсь.

Из номера открывается вид на Стрип, и я ступаю по пустой комнате к окнам и вижу, как на тридцать ярусов ниже распыляются фонтаны «Белладжио». Невероятно, как легко можно потерять времени счет под их гипнозом. По одной из этих причин я пытаюсь забыть о «Белладжио». И потому, что здесь я оставалась с Эдвардом, когда мы поженились. Под этим скрывается миллион историей, но теперь я выше.

Наконец я поворачиваюсь спиной к окну и бегу к двери, вытирая ладони о джинсы. Все в этой пустой комнате действует на меня совсем хреново.

Мне кажется, я должна оставить записку. Доказательство своего присутствия здесь – на всякий случай. Я наклоняюсь над пригласительным блокнотом, сжимая ручку, когда открывается дверь и входит мой муж. Он замирает возле двери, ведущей в ванную, засовывая ключ обратно в карман.

- Ага. Выходит, ты шлюха.

Я бросаю ручку на стол и выпрямляюсь.

Найти правильный ответ невозможно. Не уверена, что пришла сюда только потому, что ожидала здесь его найти. Не уверена, почему почувствовала себя обязанной, увидев пару тысяч в конверте. Увидев свое имя Белль - не Белла, как все меня называют. И знакомый мне почерк.

Потому что он знает обо всем. Он нарочно так поступил.

- Судя по всему, нет. Нет, если считаешь, что я солгала.

Меня бьет нервная дрожь. Проклятье.

Как жаль, что я выпустила ручку. Как жаль, что мне нечего держать, нечего зажать в своей шаткой руке. Его глаза осматривают меня. Этот взгляд, окантованный жарким пеплом его ресниц, прожигает во мне дыру.

- Я так не считаю. Я знаю.

- Откуда? – нападаю в ответ я.

Он качает головой. В уголках его губ таится улыбка. Отнюдь не добрая. Она напоминает мне о той миниатюрной ласке, которая раньше украшала его рот, которая отбрасывала свет на его немного раскосые глаза. На один-единственный миг это выражение появилось бы у него на лице, после чего он взял бы в свою руку мою. Он потянулся бы ко мне, обхватил бы меня, прижав к своей груди, к своему аромату.

Раньше он был моим безопасным уголком.

Вспоминаю о его объятиях, о его запахе, о потерянном его утешении и вдыхаю через нос, почти отчаянно. Сжав пальцами переносицу, вижу, как раздуваются мои ноздри, но все, что чувствую - это запах пива на моих руках и сигаретная вонь от волос.

Он сокращает расстояние между нами, выражение его лица побуждает меня отдалиться. Мои каблуки шаркают по плинтусу, а лопатки вжимаются в стену. Он останавливается прямо передо мной, а я боюсь отвести взгляд от расстегнутых пуговиц у его воротника. Не знаю, что виднеется в моих глазах, но что бы это ни было, только не стальная уверенность, которая мне так нужна.

- Теперь ты чувствуешь мой запах, Белль?

Мои глаза круглые, невозмутимые и широко распахнуты. Подняв глаза вверх, вижу каждую пору на его лице, щетину на подбородке и над верхней губой, серо-зеленую мозаику радужки. Видны его зубы, его клыки, когда с его губ слетает слово «дыши».