Вскоре бригаде было вручено гвардейское знамя. Так уж случилось, что, именно в этот праздничный день, 18 марта, в окопной землянке меня приняли кандидатом в члены партии, и с этого дня я стал гвардейцем и коммунистом.
После мартовских боев, потерпев поражение на этом участке, противник предпринял обходной маневр — повел наступление на другом участке, от деревни Хворощино на север, с целью обойти наши позиции у Пронинской рощи и выйти к нам в тыл. Вместе с батальоном старшего лейтенанта Морозова, в котором осталось не более двухсот бойцов, три уцелевших орудия моей батареи были переброшены в этот район.
Командир батальона умело расположил своих бойцов и вместе со мной определил огневые позиции на опушке леса у большой поляны, на противоположной стороне которой просматривались позиции немцев и дорога, ведущая к Хворощино с запада.
Чтобы лучше рассмотреть местность и передний край обороны противника, я выбрал на опушке леса самое высокое дерево, забрался на него и увидел часть дороги, протяженностью около 500 метров, ведущей в Хворощино с запада, по которой довольно часто двигались в обоих направлениях автомашины и небольшие группы солдат. От места расположения батареи до этой дороги было около двух километров. Тогда у меня появилось намерение обстреливать цели на дороге. Одним орудием я точно пристрелял середину отрезка дороги, видимого с моего наблюдательного пункта. После этого, как только на дороге появлялись машины или группы солдат, я по заранее рассчитанным и установленным прицелу и целику давал залп из трех пушек осколочно-фугасными снарядами. При первом обстреле удалось подбить три автомашины и рассеять несколько групп солдат. Так удачно мы действовали несколько дней, и на счету батареи прибавилось десять уничтоженных машин и до пятидесяти вражеских солдат.
Немцы вскоре установили, откуда ведется обстрел дороги, и предприняли ответные действия. По опушке леса, где находились позиции батареи и батальона, немцы открыли артиллерийский и минометный огонь, но мы своевременно убрали орудия и орудийные расчеты в оборудованные своими силами укрытия и потерь не имели. Во время обстрела, когда я сидел на дереве, один из осколков снаряда или мины попал в бинокль, висевший на груди, и разбил его, оставив меня невредимым. Последующее наблюдение за дорогой показало, что немцы прекратили передвижение по ней в светлое время суток. На этом наша «свободная охота» прекратилась.
Хорошо запомнился такой случай. Изучив местность перед нашей обороной, командир батальона определил по карте неприметную танкоопасную лесную просеку. Мы решили провести рекогносцировку для выбора удобной позиции, где можно было бы расположить одно орудие для стрельбы по танкам с близкого расстояния.
Было тихо. Шел небольшой снег. Пройдя около 300 метров по «ничейной земле», мы в глубоком снегу обнаружили несколько тропинок и следов, очевидно, проложенных нашими и вражескими дозорами и разведчиками. И вдруг неожиданно увидели, как по одной из тропинок, справа от нас, в направлении к нашим позициям движется группа немецких разведчиков, которые пас не видели. Мы мгновенно открыли автоматный огонь, заставший немцев врасплох. От неожиданности они бросились бежать в обратную сторону, оставив одного раненого. Ординарец Морозова молниеносным прыжком настиг ползущего к своим позициям раненого немецкого разведчика и разоружил его.
«Язык» оказался довольно тучным и тяжелым, был ранен в ногу и идти не мог. Мы втроем с трудом притащили его в свои окопы. Пленный был ефрейтором из недавно переброшенной в Хворощино воздушно-десантной бригады. Он сообщил при допросе очень ценные сведения о составе противостоящих нам сил противника, системе обороны и укреплений, а также о готовящемся против нас наступлении в конце марта. И действительно, 29 марта гитлеровцы предприняли яростную атаку превосходящими силами.
Батальон Морозова ждал ее, хорошо подготовился и встретил атакующих массированным огнем из всех видов стрелкового оружия и минометов. Наша батарея вела эпизодический огонь осколочно-фугасными и шрапнельными снарядами, которые приходилось беречь, так как их запасы были на исходе. Все же противнику удалось потеснить нас, но вместе с прибывшим вовремя подкреплением смелой контратакой положение было восстановлено. Оставив на поле боя много трупов, немцы ретировались в Хворощино. Мы потеряли еще одну пушку, разбитую снарядом, и троих комендоров. Теперь в батарее осталось только две пушки и полтора орудийных расчета.
20 апреля, в день рождения Гитлера, немцы предприняли еще одну мощную атаку, на этот раз психическую. Они шли во весь рост, истошно кричали пьяными голосами и непрерывно строчили из автоматов. Их атаку поддерживал массированный артиллерийский и минометный обстрел наших позиций. Это было довольно страшное зрелище, такого мне не довелось видеть и пережить ни раньше, ни позже.
Подпустив атакующих поближе, бойцы батальона Морозова по его команде открыли огонь из всех видов оружия, а наши пушки дали несколько шрапнельных залпов. На наших глазах атакующие ряды немцев заметно поредели, а вскоре, не выдержав губительного огня, гитлеровцы пустились в беспорядочное бегство, неся большие потери.
В ночь на 1 Мая была предпринята попытка освободить Холм от противника. В приказе числилось много атакующих частей с разных направлений, включая партизан. Но, как оказалось, все эти части были малочисленными. В атаке с нашего направления от бригады был выделен батальон Морозова, усиленный личным составом из других подразделений бригады. Всего в батальоне насчитывалось около 200 бойцов. Мне с двумя пушками приказали поддержать огнем эту атаку.
К полуночи батальон занял исходную позицию у обочины шоссе вблизи моста через Ловать, после захвата которого батальон должен был ворваться в город. Свои пушки (по одной) я расположил с обеих сторон шоссе. Была установлена телефонная связь с Морозовым и командным пунктом бригады, руководство атакой было возложено на заместителя командира бригады полковника Неминущего.
После полуночи батальон Морозова направился к мосту, и вскоре я услышал звук пулеметных и автоматных очередей. Полковник Неминущий до самого рассвета теребил меня с докладом об обстановке, а я ничего не знал, так как связь с Морозовым оборвалась сразу после его атаки моста. Тогда Неминущий приказал мне найти Морозова и выяснить обстановку — полковник почему-то считал, что он уже в городе.
Взяв с собой двух краснофлотцев, я сделал лишь несколько шагов по рву у обочины шоссе, как услышал свист пуль. Мы легли на дно рва, а потом в бинокль я увидел: недалеко от моста расположилась группа немецких солдат, которые и обстреляли нас. Я тут же доложил Неминущему, что мост находится в руках немцев, батальон Морозова, очевидно, погиб, а его остатки, вероятно, через болото ушли в лес. После небольшой паузы полковник приказал мне вместе с пушками возвратиться в расположение бригады. Мы тащили наши пушки своими мускульными силами и изрядно устали.
Как потом стало известно, атака Холма малочисленными силами успеха не имела. Расчет на внезапность не оправдался. Батальон Морозова был встречен массированным огнем противника, как только он дошел до моста. В этом бою погиб сраженный пулей бесстрашный командир батальона старший лейтенант Александр Морозов.
Если наша атака захлебнулась, то последующая атака немцев оказалась для них успешной, им удалось прорвать нашу оборону у Пронинского леса и на какое-то время деблокировать Холм.
5 мая мне было приказано занять другую позицию. На руках мы потащили через лес свои пушки и на одной из полян, освещенной солнцем, остановились для короткого отдыха.
Начиная с 1 мая мы спали урывками и очень устали, а для того, чтобы на себе тащить пушки, требовалась немалая сила. Я присел на пень, спиной привалился к рядом стоящему дереву и задремал… Мне помнится сильный взрыв снаряда или мины в непосредственной близости от нас. Осколок прошел через предплечье левой руки и застрял в ребре. Потом врач мне поведал, что я родился под счастливой звездой. Осколок пронзил руку между веной и костью, не задев ни то, ни другое, а ребро преградило ему путь к сердцу. Я потерял много крови, до медсанбата, где мне оказали первую помощь, а затем извлекли осколок, меня донесли на плащ-накидке краснофлотцы моей батареи. Так, всего за четыре дня до отвода бригады в тыл на переформирование в 27-ю гвардейскую стрелковую дивизию я был ранен и выведен из строя.
