– Эх, невезуха-а! – почти взвыл он от досады. – Одной лишь минуты не хватило…Этот факт убеждает в том, что в одиночку провернуть дело не получится. Ведь придется периодически отлучаться в разгар рабочего дня, чтобы проникнуть в квартиру умирающей старухи. Эти отлучки не останутся незамеченными для Штуцера и других сотрудников. Поймут, что дело темное и донесут хозяину поликлиники, а тот весьма любопытный. Вдруг выследит и накроет меня с потрохами. Чтобы от себя отвести подозрение, сдаст уголовному розыску. В любом случае, выставит за порог без выходного пособия.

Надо срочно искать помощника, который бы по моему сигналу проникал в квартиры умирающих пациенток и забирал валюту и драгоценности. Среди обычных мужиков такого не найти. А вот среди бывших уголовников есть шанс. Но каким способом? По понятным причинам, чтобы не «засветиться» объявление в газете и на телевидение не дашь. И на улице не спросишь у прохожего прямо в лоб, зек он или нет? Посчитают, что провокатор, агент спецслужбы. Придется ждать удобного случая».

Дубняк остановился посреди кабинета. Потер виски, в которых напряженно пульсировала кровь, и снова стал мерить площадь кабинета. Спустя несколько секунд, заметил, как дверь отворилась и в нее боком, как краб, просунулся дантист Штуцер, кабинет которого находился рядом.

– Семен, что случилось, что за крик? У меня в кабинете мебель ходуном ходит, стекло дребезжит, – заявил сосед, вперив в коллегу пристальный взгляд лукаво-насмешливых глаз. – Я грешным делом подумал, что ты кому-нибудь челюсть свернул или яйца защемил…

– Не паникуй, Аркаша, ноги затекли. Поэтому я занимаюсь производственной гимнастикой и тебе советую для пущей мобильности. А насчет яиц, то сам понимаешь, что среди моих пациенток все больше женщины, старушки, поэтому, если кому и защемлю яйца, то только тебе.

– Ну, прости, что помешал. Я ведь примчался на помощь, – виновато улыбнулся Штуцер и скрылся за дверью. «Так я тебе, проныра, и поверил, – усмехнулся Дубняк. – Примчался, чтобы пронюхать, везде свой горбатый нос суешь». Он продолжил шагать, обдумывая очередной вариант: «А что если подняться на крышу, а оттуда спуститься по веревку или рукаву на балкон? Но, во-первых, надо каким-то образом забраться на крышу, водосточные трубы проржавели, а пожарная лестница, частично демонтирована.

Во-вторых, чтобы совершить маневр со спуском, так же, как и с подъемом в первом варианте, надо обладать навыками альпиниста, скалолаза, иметь соответствующую оснастку, карабины. Я слишком тяжел на подъем, набрал вес от малоподвижной работы. Может подыскать специалиста-ювелира по взлому дверей и замков?

Тогда придется делиться половиной добычи, да и быстро надежного партнера не найти. Операцию надо провести предстоящей ночью, но не позже очередной. Через пару суток труп начнет разлагаться, жильцы быстро нюхают и поймут, что с Лозинкой случилась беда. Эх, где тонко, там и рвется. Облом, полный облом. На этой почве и свихнуться недолго. Нервы расшатались, надо взять себя в руки, где наше не пропадало».

Дубняк подошел к стеклянному шкафчику, на полках которого находились медпрепараты, образцы протезов. В дальнем углу нащупал початую бутылку коньяка «Коктебель», которую держал для «полоскания зубов». Так он называл ритуал пития в антрактах между приемами пациентов. Прямо из горлышка выпил граммов сто и закусил плиткой черного шоколада. Опустился в кресло и через пять минут сбалансировал, привел в норму свое душевное состояние.

Вышел из кабинета снял табличку и пригласил пациентку. Осматривая полость ее рта и, не обнаружив достаточное количество золота и платины, потерял к ней интерес, а сознание вновь заполнилось мыслями о сокровищах, от которых его отделяла проклятая стальная дверь. Понял, душа не лежит к работе, инструменты не слушаются, валятся из рук. Он под предлогом того, что у нее воспалились десны, отпустил пациентку, назначив ей день и час приема.

После ее ухода запер двери изнутри. Достал бутылку с коньяком и для стимула интеллекта дернул еще сто граммов золотистого напитка. Сославшись на недомогание закончил смену раньше обычного.

Пребывая в своей квартире, не мог найти места, обдумывая варианты спасения сокровищ и осознавая, что операцию следует провести в предстоящую ночь, пока Лозинку не обнаружили, потом будет поздно.

В два часа после полуночи, Дубняк, пряча за полами джинсовой куртки короткую монтировку и молоток, подошел к дому, то, приближаясь, то отдаляясь от балкона квартиры усопшей.

Со стороны он был похож на жениха, правда, без цветов, нетерпеливо поджидавшего свою возлюбленную. Стоматолог скользил беглым взглядом по затемненным квадратам окон, на две-три секунды задержал внимание на балконе Лозинки, и невольно содрогнулся. Белая простыня на бельевой веревке ему показалась саваном в черном, словно чрево проеме балкона. Простыня помешала бы ему точно метнуть «кошку».

Из светящегося окна угловой квартиры на пятом этаже звучала музыка, слышались голоса загулявшей допоздна публики. Кто-то вышел на балкон, высек огонек из зажигалки. Дубняк машинально прижался к стене. Опасаясь быть замеченным, он оглядывался по сторонам. Ему казалось, что за раскидистыми кленами, кустарниками сирени и шиповника, кто-то затаился и напряженно наблюдает за его действиями.

Войти в подъезд дома и по лестнице подняться на площадку перед дверью в квартиру Лозинки он не отважился. Отлично, но с горечью осознавал, что для того, чтобы монтировкой сорвать стальную дверь с петель, надо обладать недюжинной силой. Разве что пару раз с отчаяния ударить в дверь, словно в колокол, молотком, всполошив жильцов дома и тем самым, выдать себя.

«Вот чертов адвокат, еще до смерти превратил квартиру в неприступную крепость. Была бы дверь из ДСП, обитая дерматином, как у многих простых граждан, то больших проблем бы не возникло. С «болгаркой» я бы быстро управился, проник в квартиру и забрал бы драгоценности и валюту. Так ведь на шум сбегутся жильцы дома. Вызовут милицию и повяжут с поличным на месте преступления, – с огорчением подумал Дубняк. – Нет, этот вариант совершенно не подходит. Иначе сразу загребут на нары. Вот и осталась его Лозинка в стальном гробу, напичканном драгоценностями».

Когда издалека донесся вой сирены. «Черт подери, если милицейский патруль остановит, то обязательно обнаружат фомку, «гусиную лапку» и молоток. Сразу решат, что вышел на промысел и с таким подозрительным арсеналом заметут в отделение. Попробуй тогда докажи, что не верблюд. Надо срочно рвать когти», – подумал Дубняк и, скрипя зубами, спешно покинул место несостоявшейся операции.

Семена Романовича утешала мысль, что у Элеоноры Борисовны не было родственников, которые бы настояли на вскрытии тела и выяснении причины гибели: «А так старушке было семьдесят четыре года, решат, что умерла от старости, другие и того меньше живут. Попугай Кеша сигнал бедствия подать не сможет. Будь то собака или кошка, то они бы, изголодавшись, напомнили бы о себе лаем и мяуканьем, а попугай, так игрушка. Вопрос еще в том, когда ее обнаружат?

Долго церемониться не станут, отвезут в морг, а может сразу на кладбище, и зароют, а квартира и имущество перейдут в доход государства. Получается так, что я на государство, которое дерет с меня налоги, поработал, а оно меня за это, если конечно следователь начнет копать, еще и посадит. Никакой здравой логики, абсурд и только».

Неожиданный диссонанс в смутно-выжидательное состояние Дубняка внес телефонный звонок от пациентки, месяц назад побывавшей у него на приеме пациентки.

– Слушая, – произнес стоматолог в тревожном ожидании, ибо каждый звонок невольно связывал с гибелью Лозинки.

– Добрый день, Семен Романович, приглашаю вас на светский раут, на юбилей? – прозвучал интригующе ласковый женский голос. У него отлегло от сердца.

– Душечка, будьте столь любезны, напомните о себе. Извините, у меня так много задушевных клиентов, что сознание не удерживает имена всех в памяти. Надо срочно покупать компьютер, – посетовал он. – Вот если бы я увидел вас визуально, то обязательно вспомнил бы.