Возле ямы, и только что сменщику сдал

Караул свой. И Васька к нему подошёл.

Ворон только кивком на пенёк показал,

Васька рядом уселся. Тут Ворон спросил:

– Как там эти? Не сдохли ещё на воде?

– Живы черти… не знаю уж, чем и живут…

Видно, духом святым. Только молятся всё…

Может, правда, какие святые, а мы…

– Но-но-но! Ты мне брось! Нету святости в них!

Будешь так говорить, и тебя брошу к ним!

Тоже будешь святой на воде, как они.

– Я чего… ничего… так уж все говорят…

– Сопляки! Испугались монахов! Они,

Может, жрут там червей, вот и живы ещё.

На воде всё же долго не смогут прожить. –

Ворон чуть помолчал, а потом говорит: –

Ладно, я тут придумал, как нам и без них

Обойтись. Позови-ка Ушатого мне. –

Васька Леший Ушатого Фомку привёл.

Ворон тут говорит: – Слушай, Фомка, ведь ты

Говорил, что умеешь писать…

– Ну, могу.

– Что ж, тогда ты напишешь письмо в монастырь.

Я тебе продиктую. Неси-ка сюда

Бересты для письма. Ну а ты собери

Все вещички монахов, – он Ваське сказал. –

Если там их узнают, по ним-то они

И поверят, что подлинно наше письмо.

Да скажи, чтоб седлали всех трех лошадей.

Ты поедешь со мной. И Медведю скажи,

Собирается пусть. Скоро мы уж пойдём. –

Самый младший из шайки, Ушатый Фома

Двадцати пяти лет, из крестьян костромских,

Притащил береста и отточенный нож.

– Ну, пиши, – приказал ему Ворон, – пиши:

Братья добрые, мы у марийцев в плену.

Мучат голодом нас, истязают и бьют.

Нету мочи терпеть. Богу душу отдать

Было б лучше для нас. Помогите же нам… –

Он письмо диктовал, а Ушатый писал,

Вырезая значки на куске береста.

Вскоре было и дело закончено тем.

Ворон тут ободрился, похаживать стал

Довольнёшенек, долго на месте сидеть

Не любил он: в дороге-то всё веселей.

К яме он подошёл, под шалаш заглянул.

Видит: шмыгнула белка от ямы в лесок.

Ворон только косматой башкой покачал:

– Любопытная тварь! – В яму он заглянул. –

Что? Сидите, голубчики? Голод-то вас

Не сморил ещё? Будете в свой монастырь

Письмецо-то писать? Сколько ждать вас ещё? –

И Варнава из ямы ответил ему:

– Жди, не жди, не дождёшься. Хоть нас закопай.

Всё равно не напишем письма в монастырь.

Да и нет там богатства, чтоб вам заплатить.

Что ты хочешь там взять? Пару, тройку икон?

Или, может, кресты? Монастырь наш уже

Был разграблен однажды. В нём нет ничего.

– Ладно, ладно! Помалкивай! Знаю без вас,

Что разжиться успел монастырь с той поры.

Не поверю, чтоб нечем им было платить.

Может, вы там у них не на лучшем счету?

Может быть, вы боитесь, что скажут они:

Ну и пусть, мол, умрут, мы не будем платить…

– Да, ты прав. Мы у них не на лучшем счету.

Потому и ушли, – вновь Варнава сказал. –

И за нас не получишь ты выкуп, не жди.

– Ладно, ладно! Не ври! Ну а если писать

Не хотите письмо, обойдёмся без вас.

Вот, послушайте, что я сейчас сочинил. –

Он достал бересту, но читать не умел,

А по памяти им рассказал всё письмо. –

Тут и подписи: Тихон, Варнава монах

И Макарий. Ну что? Обошлись и без вас!

Там покажем мы ваши вещички, тогда

Нам поверят, небось. Ну, так как? Вы ещё

Не решили письмо от себя написать?

– Ворон, думаешь, ты всех хитрей и умней? –

Вдруг из ямы услышал он голос другой. –

Только Бога ты вряд ли умом превзойдёшь!

Он уж взвесил тебя, и уж знает, когда

День твой чёрный придёт. Отодвинуть его

Сможешь, только раскаявшись в жизни своей…

– Это кто там проквакал? А ну, назовись! –

Рассердился тут Ворон.

– Макарий монах.

– Ты, Макарий, дурак, если так говоришь!

Я уж знаю судьбу. Крест на шее ношу.

И что в рай мне дорога закрыта давно,

Знаю я и без вас. А вот чья в том вина,

Это Богу известно. Пусть он и решит. –

Оттого, что не смог он монахов сломить,

Ворон злой отошёл. Приказал подавать

Своего жеребца. Остальным приказал:

– Без меня тут, смотрите, не баловать чтоб!

А монахов немного кормите, пускай

Поживут до меня. Как приедем, – решу,

Что мне с ними поделать: казнить или нет.

Ну, прощайте!

– Прощай! Возвращайся скорей! –

Так уехали трое на резвых конях,

А монахи всё в яме сидели сырой.

11. Первый подвиг Фёдора

Ивы плакали, ветви свои опустив

В голубую волну достославной реки.

Левый берег Ветлуги размыт был дождём,

Что недавно прошёл, был похож он теперь

На кисельный, что в сказке с молочной рекой.

Фёдор плыл ещё в лодке пока далеко,

Всё вокруг любовался он краем своим.

– Как прекрасна земля! Как красива река!

Что за дивные виды! Ах, Финист, мой брат,

Как хотелось бы мне, чтобы вместе с тобой

Воспарить над землёй, чтобы всю красоту

Мог увидеть я сверху. Ты счастлив, мой друг,

Что имеешь два сильных широких крыла… –

Но едва к ивам лодка его подошла,

Плач услышал Шарьинец. Глядит: никого!

Только ивы печальные ветви свои

В тихих волнах полощут у края воды.

– То не ивы ли плачут над тихой рекой

Человеческим голосом? Чудо ли тут,

Или горе какое? – Шарьинец сказал.

Тут он к берегу лодку направить решил,

Разузнать: кто же плачет так горько у ив.

Сокол Финист покинул Шарьинца плечо,

И взлетел, высоко над округой кружа.

Вскоре Фёдор услышал его громкий крик.

– Видно, что-то неладно здесь, – Фёдор сказал.

Он причалил к размытому берегу: – Эй!

Кто тут плачет? А ну, отзовись поскорей!

Если помощь нужна, я готов и помочь… –

Вдруг из ивы одной, из висячих ветвей,

Что свисали густою волной до земли,

Вышел мальчик заплаканный, лет десяти.

Перепачканный весь, ноги, руки, лицо,

Всё измазано грязью; рубашка, штаны.

Без обувки стоял он на голой земле.

До коленочек ноги в грязи, как в чулках.

– Что случилось?

– Татар на деревню напал. –

Дом палит, бьёт людей. Папа, мама убил… –

Был парнишка марийцем. По-русски же он

Объяснялся неплохо. – Детей, нас, сюда,

Кто могли, убежал, чтоб укрыться в реке.

Кто и в лес убежал. – Он заплакал опять.

– Ну-ка, хватит реветь. Сколько скрылось вас тут? –

Подошёл Фёдор к ивам, раздвинул листву

И увидел под ивами возле воды

Группу малых детей, кто постарше, а кто

И совсем на руках у сестрёнок своих

Да у братцев. Испуганы лица у всех.

Перепачкались все, как бежали сюда.

– Да-а, – вздохнул богатырь. – Ну-ка, парень, пойдём;

Ты мне лишь покажи, где деревня твоя. –

А кругом грязь такая, ну словно кисель,

Сапоги так и вязнут, как будто земля

Не пускает идти, не даёт сделать шаг.

– Эх, коня бы, – невольно вздохнул богатырь.

Тут парнишка его потянул за рукав

И на лес указал. Обернулся герой,

Видит, едет старик на лихом скакуне.

Конь под ним словно бес: чёрным глазом своим

Конь поводит вокруг, чёрной гривой трясёт;

Отбивает чечётку на мягкой земле,

Так копытом и бьёт, так и хочет лететь.

Он не может стоять, не желает шагать,

Хочет только нестись, словно сокол лихой.

Прямо к ним выезжает из леса старик;

Слез неспешно с коня, а потом говорит:

– Ты ли Фёдор Вершина? Скажи, богатырь.

Я во снах тебя видел. С отцом же твоим

Я встречался и так. Много слышал о нём.

– Я и есть, – отвечал ему Фёдор. – А ты

Кто же будешь, отец? И зачем я тебе?..

Извини, не досуг мне с тобой говорить.

Мне людей бы спасти… Ты бы дал мне коня… –

Усмехнулся старик. Бородою потряс:

– Молод ты и горяч. Задаёшь мне вопрос,