Генка покачал головой.

– Очень мало, почти ничего, – сказал он потерянно. – Число четырехзначное, как и любой банковский код. Помню, что есть единица. И все, пожалуй.

Я умоляюще смотрел на него, как смотрят дети, выпрашивающие у родителей «часик» игры на компьютере.

И Генка вспомнил.

– Машка говорила, – сказал он неуверенно, – что это число, как его там… а… оно «счастливое и простое». Вот. Именно так она сказала. Счастливое и простое. Не знаю, что это значит, ерунда какая-то.

– Понятно, – сказал я. – Это не ерунда, это значительно сужает поиск.

Из базового курса школьной математики (который прошел мимо головы моего друга) мы знаем, что простое число – то, которое делится без остатка только на единицу и само на себя. Например, 3, 7 или 19.

Про счастливые числа в этом мире слышали, наверное, все, кто пользовался общественным транспортом, где выдаются билеты. В счастливом числе сумма левой половины цифр должна быть равна сумме цифр, входящих в его правую половину. То, что Геннадий этого не знал, я могу объяснить лишь тем, что со времени нашего знакомства несколько лет назад (а познакомились мы в институте, на пересдаче зачета) я ни разу не слышал от него, чтобы он пользовался троллейбусом или автобусом.

– Давай попробуем, – сказал я, подталкивая Генку к банкомату. – Вводи пин-код.

Генка вставил карточку в узкую пасть устройства.

– 1607, – продиктовал ему я.

Нажатие нескольких кнопок. Ожидание.

Ошибка. Экран замигал красным и предложил повторить процедуру.

– Не прокатило, – грустно сказал Генка. – У нас осталось две попытки. Давай, Андрей Васильевич, напряги мозг!

– Хорошо, – сказал я, сосредоточившись. – Есть еще вариант – 1753!

Опять короткое стаккато по металлическим клавишам. И опять неудача.

Остался последний шанс.

– 1973, – выдохнув, изрек я, закрыв на всякий случай глаза.

«Ваша карта заблокирована. Для активации необходимо обратиться в отделение банка с документами, удостоверяющими личность». Вот и все, чем смог порадовать нас этот жирный железный тупица.

Генка тоже расстроился, и тут его осенило.

– Погоди, я вспомнил, в том числе было ДВЕ единицы. Точно, две!!!

– ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧАЛ!!! – вскричал я. – Сообразил бы раньше, через полчаса уже купили бы себе по полушубку.

В самом деле, с этим дополнительным условием решение представлялось очевидным. Но поезд ушел. А мы, опоздавшие к празднику раздачи шелестящих купюр, вынуждены были уйти из банка. Несолоно хлебавши, зато на время немного оттаяв.

Выйдя из банка, мы сходу пересекли тротуар и половину проспекта и оказались на трамвайных путях, отделенных от проезжей части газоном, утыканным цепочкой деревьев со стриженными под правильные геометрические фигуры кронами. Неудача с финансами настолько расстроила нас, что несколько минут мы шли абсолютно молча. А потом, за широким перекрестком, у Генки вдруг запищал телефон. Он развернулся, замедлил шаг и, стоя ко мне спиной, стал что-то ожесточенно обсуждать с невидимым собеседником. Из вежливости я старался не слушать, но чувствовал, что тема его очень трогает.

Вдруг все завершилось. Генка повернулся ко мне. Лицо его походило на маску фараона, припорошенную свежим снежком. Без чувств, эмоций и абсолютно белое. Он сказал, вернее прохрипел:

– Мать звонила. Сказала, что видела сегодня Машку в пикантной ситуации, на улице с другим парнем. И ты хорош, Андрюха: все долдонил в кафе – «показалось», «показалось». И без нее я не могу, душа прямо разрывается на части, а с ней не могу тоже. Что ж, наш путь окончен, —добавил он угрюмо и нецензурно выругался, первый раз за этот день. Окончен прямо здесь!

И Генка растянулся на трамвайных рельсах. У меня все похолодело внутри. Я понял, что он не шутит. И что это огромная проблема. Упрямство Генки в кругу общих знакомых и приятелей всегда было притчей во языцех. Если Геннадий что-то решил, то сделает обязательно. И кроме Марии, его супруги, я не знал никого, кто смог бы с этим упрямством совладать. Но, по понятным причинам, на ее помощь рассчитывать не приходилось.

Должен сказать, что в этот момент я очень испугался. Поступок моего приятеля, несмотря на его репутацию импульсивного человека, застал меня врасплох. Генкина жизнерадостность и, будем откровенны, некоторый эгоизм стопроцентно противоречили тому, что он собирался совершить. Вначале я подумал, что он шутит и что пройдет несколько мгновений, в крайнем случае, с десяток секунд, и он поднимется, а потом, улыбнувшись до ушей, в своей обычной манере скажет: «А, все это фигня. Пошли, выпьем по кружке хорошего пива». Или: «Ну, вот, Дрон, наконец я свободный человек! Сегодня вечером – на дискач?». Но время шло, а этого не происходило, и я с нарастающим ужасом думал, что абсолютно не знаю, что делать дальше.

Трамвая пока не было, но он обязательно появится. И что тогда? Бежать навстречу, предупредить вагоновожатого? Очень рискованно. Ведь рельсы имеют два конца, и с другой стороны тоже может появиться трамвай, а оттуда никто не подстрахует. Мозг отказывался соображать. Паника ледяной арктической волной окатила меня и сбила с ног. Я присел на землю рядом с Генкой в полной растерянности. Применить силу? Можно попробовать, но это поможет, только лишь, если Геннадия связать по рукам и ногам, однако веревки поблизости не наблюдалось. Я понимал, что счет идет на минуты и что эти минуты могут оказаться для моего друга последними.

Так или иначе, было предпринято несколько попыток прогнать моего приятеля из смертельно опасной зоны.

Попытка № 1 – банальная.

– Генка, не дури. Слазь с рельсов!

Эффективность нулевая. Атака в лоб не удалась, и я попробовал маневр.

Попытка № 2 – гносеологическая.

– Генка, что ты делаешь?

С тем же успехом.

Попытка № 3 – каузальная.

– Генка, ради чего все это?

Опять неудача. Вопрос остался без ответа.

Попытка № 4 – грубая физическая.

Я молча взял моего друга за ноги и попытался стащить, но он вцепился пальцами в рельсы, словно клещ, и я с его шлепанцами улетел в сторону сам.

Эффективность та же, что и в предыдущие разы, те же ужасающие нуль процентов.

И в это время из-за поворота с улицы Благодатной показался совсем не благодатный трамвай № 45.

– Она не всегда была такой, – негромко сказал я, вложив в эту простую фразу весь тайный смысл верховного обряда европейских масонов, твердость кулаков китайских монахов из Шаолиня, энергию ритуального танца американских ацтеков, а также пьяное гипнотическое покачивание русских трактористов до, после, и во время посевной.

И это сработало.

– Что ты сказал?! – спросил недоумевающий Генри, поднимая голову.

– Что слышал, – буркнул я, намеренно отворачиваясь.

– Повтори, что ты сказал?

– Не буду!

Генкино лицо изменилось до неузнаваемости. Он покраснел, встрепенулся, и какая-то неведомая сила в один миг поставила его на ноги рядом со мной.

Трамвай № 45 весело прогрохотал мимо нас.

– Это не моя тайна, – спокойно сказал я, пристально глядя на Генку, когда стих стук колес. – Я не могу ее открыть.

Потом опять присел, и, подняв с земли перерезанный надвое шлепанец, кинул остатки тапка ему в грудь. – Это могла быть твоя голова!

И тут до Генри дошло. Он уткнулся мне в плечо и тихо заплакал. – Дрон, как ты мог? Предать друга…

– Какого друга? – серьезно спросил я, отодвинув его ладонями на расстояние вытянутой руки. – Эгоиста, готового на все, чтобы только потешить уязвленное самолюбие? Человека, способного заставить своих друзей нести до конца жизни такой тяжелый крест? Тот Генка мне не друг. И я НИКОГО, – я подчеркнул это голосом. – Не предавал!

– Не понял?

– Чтобы спасти твою непутевую голову, я был готов даже броситься под трамвай, если бы это помогло. Но пришлось пойти на обман.