При этих словах он так стиснул Крышкина, что тот завопил не своим голосом:

— Понимаю! Отпусти! Крышкину крышка!

Володя перестал его тискать и сказал:

— Вот именно. Каждому свое: Крышкину — крышка, а хорошеньким девочкам — полевые цветы. Я их тоже буду рисовать! А вас назначаю главными консультантами.

Едва Володя договорил эту цветистую речь, как в комнату постучали. Вошел семиклассник Толя Гончаров.

— Мне сказали, чтобы я помогал художникам.

Гена Сополев язвительно заметил:

— Вот еще один, кто примажется к славе Владимира Торгашова.

«Мой папа работал милиционером. Он всегда уходил на работу рано. Один раз немцы зашли к нам. Мы с мамой пекли пышки. Они у нас забрали тесто и пышки.

В Сталинграде были сильные бои. Стреляли из пушек. Я стала звать маму в окоп, но она не пошла. Я убежала одна, а мама осталась в доме. Разорвался снаряд, и ее убило. Она долго лежала в коридоре, ее некому было убрать.

Когда стрельба затихла, соседи похоронили маму, а меня взяли родные. Я немного жила у них, потом меня отдали в детский приемник, а оттуда привезли в Дубовку».

Ноябрь 1943 г.

Валя Наталюткина, 5 лет.

Каждый день жизни в детском доме был насыщен какими-либо событиями. К нам приезжали красноармейцы из шефствующей воинской части. Привозили деньги, на которые мы улучшали свой быт, и каждый воспитанник имел свою сберегательную книжку, чтобы после выхода из детдома на первое время были свои деньги.

Встречали мы делегацию комсомольцев из Болгарии. Среди них был сын Димитрова. Показывали художественную самодеятельность, играли.

А сколько раз приезжали к нам рабочие-артисты с тракторного завода, устраивали для нас концерты. Мы тоже ездили к ним со своей художественной самодеятельностью. Через каждые две недели мы выступали в доме отдыха «Металлург». Они тоже были наши шефы. Возвращались оттуда с хорошими подарками, веселые, счастливые. Нам жилось хорошо. Мы были окружены всеобщим вниманием.

Из письма Раи Гончаровой, бывшей воспитанницы Дубовского детского дома.

Торжественный туш должен был прозвучать двадцать один раз. Это знали все. Но когда он звучал, казался неожиданным. И каждый раз — ножом по сердцу.

— Я сейчас разревусь, разревусь, разревусь, — громким шепотом повторяла Римма Колетвинцева.

Она стояла рядом с Женей Жуковой и в такт своим словам дергала ее за руку. Женя прошептала:

— Я тоже. Милька уже плачет.

Евгения Эдуардовна торжественным голосом говорит:

— Свидетельство об отличном окончании семи классов вручается Римме Колетвинцевой.

Аплодисменты. Туш. Римма идет к Евгении Эдуардовне, как слепая, на ощупь. Евгения Эдуардовна ловит се, наконец, за руку. Потом порывисто прижимает к себе, целует. И говорит бередящие душу слова:

— Римма, дорогая моя девочка! Как бы ни сложилась твоя жизнь, как бы далеко ни занесла тебя судьба, помни: здесь, в Дубовке, твой дом. А когда человеку трудно, он всегда приходит домой.

— Свидетельство об отличном окончании семи классов вручается Жене Жуковой…

Снова аплодисменты. Туш.

На «отлично» кончили седьмой класс Миля Самойлова, Толя Гончаров.

1951 год. Первый выпуск детдомовцев. 21 человек. Торжественная линейка. Проводить первых выпускников пришли все сотрудники детдома, все до одного. Шефы тоже были здесь.

Они смотрят, как один за другим подходят к Евгении Эдуардовне ребята: Юра Арчаков, Ваня Кулаков, Эдик Долматов, Витя Луцко, Толя Беликин, Витя Чеплаков… Девять лет назад привезли их из-под бомбежки, испуганных, худющих, со вздутыми животами. Многие не могли идти сами. Их несли на носилках…

И вот стоят эти ребята на линейке. Торжественная минута всегда накладывает на человека особый отпечаток: из тебя как бы извлекают то, что ты старался прятать. В обыкновенной жизни ты, например, стесняешься плакать, считаешь слезы величайшей слабостью и стараешься выплакаться, уж если до этого дело дойдет, где-нибудь в уголке. А уж если заметят у тебя красные глаза, ты всегда найдешь оправдание — голова болит, вот глаза тому доказательство. Правда, все это относится больше к мальчишкам. Девчонки не считают слезы слабостью, наоборот, это их оружие. Ну, а если честно, обычно человек плачет, не рассуждая.

Сегодня у многих мальчишек и девчонок глаза на мокром месте. Просто всех пронзила острая жалость. Невозможно было поверить в этот торжественный час, что вот с этой минуты ты — отрезанный ломоть. Завтра ты проснешься уже не детдомовцем. И хотя ты со всеми вместе пойдешь в столовую, на Волгу, ты будешь чувствовать себя немножко чужим. А это обидно! С этим невозможно смириться. И поверить трудно…

После торжественной линейки ребят пригласили к столу. И такой им закатили пир — пальчики оближешь. За столом напряжение спало. Ребята принялись подшучивать друг над другом. Вспомнили прежние разговоры.

— Вот ты ревака дал, а кто говорил: «Скорее бы уйти из этого детдома»?

— Ну, говорил. И не один я. Что из того?

Рассудительный Толя Гончаров мирил спорщиков:

— Хватит вам, ребята. Каждому хочется скорее быть самостоятельным, вот и подгоняли время: быстрее, быстрее!

— Это точно, — сказал Володя Чеплаков. — Я просто не мог дождаться дня, когда пойду на «Красный Октябрь», где отец работал.

— И я тоже, — сказал Толя Беликин.

Аля Захматова вдруг стала возражать.

— Ага, Толечка, тебе хорошо говорить — ты здесь остаешься…

Толе Гончарову, как отличнику, сделали исключение: разрешили закончить в детдоме десять классов. Об этом и говорила Аля.

— Мне здорово повезло, честное слово. Вместе с сестрой побуду еще.

Толя и Рая по-прежнему нежно относились друг к другу. Рая очень переживала, оставят Толю в детдоме или нет. И вот теперь она сияла…

В этот торжественный день ребят ждал еще один приятный сюрприз. Их пригласили шефы дома отдыха «Металлург». И попросили в последний раз дать концерт, так сказать, прощальный. Собрались и пошли все вместе.

…Дубовские улицы в этот день выглядели по-особенному. Были они такие же тихие, как всегда, но людей на них было больше. Женщины выходили за ворота и смотрели на ребят. Многие в Дубовке знали: идет первый выпуск…

А вот и дом отдыха. Вошли в знакомый парк, конечно, с шумом, гамом. И все сразу узнали — пришли гости. Встречайте!

Директор дома отдыха вышел навстречу, приветлива сказал:

— Милости просим в зал! Ждем вас давно.

В зале уже полно народа. И так только ребята вошли, раздались аплодисменты. Их поздравляли, одаривали. А потом они выступили с концертом.

После концерта все пошли к Волге. Река была спокойной, и в ней, как всегда, отражались все краски неба. Ребята сегодня слишком возбуждены, поэтому была довольно шумно. То и дело говорили: «А помнишь?» И наперебой стали вспоминать тот вечер у костра, когда Людмила Васильевна открывала тайны о каждом из них.

— Людмила Васильевна, а вы нам характеристики будете писать, да? — спросила Женя Жукова.

Людмила Васильевна ответила:

— Обязательно, девочки.

— А какие мы?

— Да как вам сказать? Разные.

Девчонки закричали: «Какая я?»

— Начнем, пожалуй, с тех, кого нет. Женя Шаталина. Сейчас она, должно быть, бегает по Москве, потом сядет на «Бориса Щукина» и приплывет к нам. И мы снова получим подарок Деда Мороза.

— Почему Деда Мороза — сейчас же лето?

— Бывают люди, как подарок, как праздник. Видеть их всегда приятно, необходимо. И если бы Женя была сейчас с нами, я бы ей сказала: «Женя, знаешь, кто ты для меня? Подарок Деда Мороза. До сих пор я не подозревала, что на свете живет такая замечательная девчонка. Вот ты приехала — и я получила подарок. Женя, я люблю тебя…»

— А я — подарок? — спросила Миля.

— Ты — подарочек! Вспыльчивая, упрямая и сама страдаешь от этого.