— Я буду у вас классным руководителем.

Ребята считали, что им очень повезло: ведь учителей-мужчин раз-два и обчелся, а он достался именно им, детдомовцам-пятиклассникам. Тогда ребята не знали, что это не случайность.

Когда из района сообщили, что первая группа детдомовцев придет в школу № 1, Евгения Ивановна Литвинова — заведующая районо — сказала парторгу Павлу Борисовичу Шишкину:

— Подумайте, кто будет у них классным руководителем. Нужно, чтобы он и отцом их был.

Павел Борисович сказал:

— Я их возьму.

Сколько они стенгазет выпустили, вечеров подготовили! Особенно удался вечер занимательной математики, который они провели не в школе, а в детдоме. После вечера их завистливо спрашивали:

— Как это вам удалось?

Ребята в один голос отвечали:

— Так у нас же Павел Борисович! Человек-то он особенный!

Павел Борисович был во время этого разговора рядом и все слышал. Смутился он ужасно, будто кличку услышал. Все-таки нашел в себе силы, подошел к ребятам и спросил:

— Почему же я особенный, если не секрет?

— У вас особый костюм, значит, вы и человек особенный.

Павел Борисович захохотал. Он смеялся оглушительно и долго, до слез. Ребята никогда не видели, чтобы он так смеялся. Вытирая глаза, Павел Борисович сказал:

— Вот так история. Да вы знаете, почему я в военной гимнастерке? Мне дали талон на получение костюма. Пока я собрался пойти в магазин, никаких костюмов там уже не было. Осталась одна военная гимнастерка. Вот я ее и взял.

Объяснение было вполне убедительным, но ребята по-прежнему считали Павла Борисовича человеком особенным.

Наконец звонок перестал заливаться, и в класс вошел учитель. Он поздоровался с ребятами как-то сочувственно: дескать, ничего не поделаешь — контрольная, придется поволноваться. И чтобы успокоить всех, он сказал:

— Будут два варианта задач, очень похожих на те, что мы с вами решали. Так что спокойствие — прежде всего. И все будет в порядке.

И подмигнул им дружески. Задачки он предложил ничего себе, знакомые, с двумя трубами и двумя пунктами. Знаете, есть такие — в одну вливается, а из другой выливается. И в классе наступила та святая минута, когда все до одного думают про эти самые трубы и пункты и больше ни про что. В такую минуту и в голову никому не придет запустить, скажем, в соседа репей или плюнуть из трубочки на спор, кто дальше. Даже любители читать книжки через дырочку в парте отложили это занятие до лучших времен. Рабочая тишина, как любят называть учителя, так и висела над 7 «д». Павел Борисович удовлетворенно посмотрел на класс, подумав: «Ну, кажется, задачки всем пришлись по зубам, и сегодня, возможно, обойдется без слез». И он отправился в свое привычное путешествие между рядами парт. Но предположение его оказалось ошибочным. Он услышал первый тревожный сигнал — засопели носы. Первой начала, кажется, Женя Шаталина. Павел Борисович посмотрел на нее — собственно, он видел ее все время, как и всех в классе. Женя шевелила губами, повторяя про себя, как заклинание: «Из трубы „а“ выливается, из трубы „а“ выливается, из трубы „а“ выливается…» Если не подойти к ней и не подтолкнуть ее, она. так и будет весь урок переливать из пустого в порожнее.

Павел Борисович подошел, положил руку на голову, сказал шепотом:

— Женя, успокойся, давай вместе подумаем. Мы же решали такие задачи, вспомни.

Женя быстро закивала, а слезы — прямо на тетрадку. Кажется, пострадала труба «б».

— Женя, учти, это дополнительная влага, — сказал Павел Борисович.

Женя и тут согласилась, но с места, кажется, съехала.

Павел Борисович был уверен, что сегодняшнюю контрольную, как и все до этого, они напишут отлично. Но слезы… Опять они сдадут ему тетради с расплывшимися каплями. «Нервы, нервишки, — подумал Павел Борисович. — И с этим ничего не поделаешь. Девчонки плачут по любому поводу».

Два года назад 7 «д» вместе с Павлом Борисовичем заложил сад на пришкольном участке. Сажали по всем правилам садоводства — Павел Борисович сам увлекался этим делом. Когда были посажены все вишни, яблони, ребята принялись собирать забор буквально по одной доске — специального материала, конечно, не было. Поэтому забор получился плохонький. И в одно прекрасное время, когда на ветках зазеленели листочки, дубовские козы сделали первый набег, в два счета преодолев этот самый забор. Так девчонки, увидев обглоданные деревья, разревелись, да не просто заплакали — они стали причитать над каждым деревом, как над человеком. Трудов стоило их успокоить.

И фильмы про войну нельзя было им показывать. На «Радуге» девчонки закатили настоящую истерику, даже мальчишек в это дело втравили. Долго дубовчане вспоминали, как детдомовцы смотрели этот фильм…

«Пройдет лет десять, нет — двадцать, тогда, может быть, забудутся те ужасы, которые они пережили, а сейчас единственное, что можно сделать для них, — любить их и жалеть», — думал учитель.

Павел Борисович, как маятник, ходил по классу — вперед, назад. До звонка оставалось немного, напряжение в классе спало. Сейчас начнут сдавать тетради. Павел Борисович уже прикинул, кого на сегодня он пригласит к себе домой. (Каждый день он приглашал разных ребят.) Во-первых, всех, кто плакал. Им надо дать разрядку. В домашней обстановке они успокоятся.

Когда прозвенел звонок и тетрадки были собраны, Павел Борисович сказал:

— Милости прошу ко мне сегодня в гости…

И он назвал всех, кого решил пригласить.

«Мы жили на „Красном Октябре“. Папа работал на заводе, а мама не знаю где. Когда бомбили завод, мама и братишка сидели в щели. Я с братишкой сидела в одном углу, а мама — около двери. Когда упала бомба, то она попала туда, где сидела мама, и ее убило, а меня взяла тетя Наташа и отдала в детский дом».

Январь 1944 г.

Валя Костина, 6 лет.

«Я до бомбежки Сталинграда немцами жила на Набережной улице, у нас был свой домик. Его папа сам построил. У нас было хорошо. Моя сестра Шура работала в больнице, а теперь она на фронте помогает раненым. Мой папа работал на мебельном заводе. Когда началась бомбежка, папин завод сгорел, и папа ушел на фронт. Мы с мамой остались одни. Нам было нужно спасаться, а тетю Дуню убило снарядом насмерть. Немцы все время стреляли.

Мамочка пошла закрыть дверь окопа, чтобы, не летели осколки. Немцы увидели и начали стрелять в маму, попали ей в спину и руку. От сильной боли она умерла.

Тетя Шура Карабакова похоронила маму и взяла нас к себе. Потом отдала нас в детприемник. Оттуда отправили в Дубовку».

Декабрь 1943 г.

Нина Карабакова, 6 лет.

Работал у нас в детдоме физруком Иван Дмитриевич Байбаков. Здорово он нас, мальчишек, закалял. Бывало, на улице метель, холод, а он командует: «На лыжи!» И маршрут придумает похитрей. Сам впереди, а мы за ним. Плачем, а идем. Потом, когда возврата емся в тепло, ни за что не признаемся, что ревака давали. Иван Дмитриевич начинает нам вроде бы сочувствовать: на улице метет, а мы маленькие, трудновато, наверное, пришлось. Но мы, как настоящие мужчины, отвечали: «Разве на улице метет? Что-то не заметили. Может, еще раз посмотрим?»

Иван Дмитриевич засмеется и скажет: «Орлы! Так держать!»

Очень любили мы с ним в походы ходить. Это тоже нам в жизни пригодилось. После техникума я работал на юге, под Ашхабадом, гидросооружения строил. Тяжело пришлось: жара страшная, суховеи с песком. Но ничего, выдержал. Другие не выдерживали, уезжали. Да, пришлось с нами повозиться воспитателям.

Из разговора с бывшим детдомовцем Иваном Арчаковым.

Было то время, которое зовется ранними сумерками. Детдомовцы только что возвратились из поймы реки Дубовочка. Там, неподалеку, они закладывали фруктовый сад. Размечали ряды, рыли ямки, а потом сажали тоненькие беспомощные деревца.