„Нет, сыночки, никого не пущу“, — отвечала она.

И вот однажды, когда командиры ушли, старушка села у окна и стала вязать чулок. Вдруг распахнулись ворота и во двор въехала легковая машина. Старушка поспешила на крыльцо.

Из машины вышли трое мужчин. На одном была фуражка с рваным козырьком и клочками изорван полушубок. Подходя к порогу, они поздоровались и попросили разрешения войти в хату. Она им ответила: „Нет, сыночки, у меня стоят командиры и не велят никого пускать“. А тот, который в фуражке, говорит: „Ничего, мамаша, мы свои“.

„Ну, коли так, проходите“.

Трое мужчин вошли в хату, а двое с винтовками остались на пороге. В хате было тепло натоплено. „Ну, коли вошли, так раздевайтесь и обедать садитесь“, — говорит старушка.

Она поставила на стол чугунок с горячими щами, нарезала хлеба и пригласила за стол: „Что есть, тем и покормлю, не обижайтесь“.

„Ничего, мамаша, мы люди свои, сердиться не будем“, — сказал мужчина, снимая изодранный полушубок. На груди его засверкал целый ряд орденов.

Пообедав, один из них вышел, принес из машины консервы, печенье, конфеты и, ставя на стол, сказал: „Кушайте, мамаша, будьте здоровы и живите много лет“. А тот, у которого ордена, достал из кармана фотографию: „Вот вам, мамаша, моя фотография на память, спасибо за теплый материнский прием“.

Старушка взяла фотографию, воткнула ее за зеркало. В это время во двор въехала тройка лошадей, запряженных в санки. Гости поспешно стали одеваться в новые белые валенки и новые полушубки.

Тепло распростившись со старушкой, они сели в санки и уехали по направлению к Сталинграду. Вслед за ними уехала и легковая машина.

Через несколько минут вошли ее квартиранты. Старушка начала рассказывать, что приезжали какие-то люди, сначала были плохо одеты, а потом переоделись, и у одного вся грудь в орденах, а тот, который с орденами, подарил ей фотографию. Старушка протянула фотографию одному из командиров. Он просиял: „Мамаша, да вы знаете, кто это? Ведь это Тимошенко! Маршал Советского Союза!“. „Да ну! — удивилась старушка. — А я-то, старая, их тыквой пареной кормила и не знала, что он такой великий человек!“».

Рассказ захватил детей так, что они слушают с открытыми ртами. И когда воспитательница заканчивает, просят рассказать еще. Но пора возвращаться. Дети прощаются с красавицей Волгой, машут Рахинке, где произошел такой интересный случай, и возвращаются домой в хорошем настроении. В борьбе за детские души выигран еще один бой.

«Меня вместе с другими воспитанниками послали на теплоходе „Борис Щукин“ в Москву. Жила я в одной каюте с девочками из Серафимовичского детского дома. К нам в каюту часто заходила одна девочка, очень похожая на нашу воспитанницу Валю Гуряеву. Только Валя была старше ее. Ну буквально все: конопушки, голос, черты лица были как у Вали. Только фамилия с небольшим изменением — Гуреева. Девочки списались, они оказались родными сестрами. Как только мы вернулись из поездки, сестры стали жить в нашем детском доме.

В 1951 году был первый выпуск воспитанников нашего детского дома. Уходила старшая — Валя Гуряева, а ее сестренка Рая оставалась. Я тоже покидала детский дом.

И вот однажды пригласили нас выступить с художественной самодеятельностью в дубовский дом отдыха „Металлург“. Среди выступающих была Рая Гуряева. Во время исполнения танца из зрительного зала раздался женский крик:

— Это моя дочка Раечка!

Мать нашла своих девочек в нашем детском доме, да дома у нее еще было трое детей. Вся семья оказалась в сборе.

Римма Колетвинцева встретила свою младшую сестренку на выступлении художественной самодеятельности во Дворце культуры тракторного завода. Нина Шиповская встретила свою сестренку на прогулочном пароходе.

Еще было много-много таких встреч, которые никогда не исчезнут из нашей памяти».

Из воспоминаний бывшей воспитанницы Дубовского детского дома Жени Шаталиной.

«Жил я в Сталинграде на Валдайской улице. У нашего папы был свой дом. Папа работал на тракторном заводе, а мама — в пекарне. Жили мы хорошо. Все у нас было. У нас были игрушки. Когда началась война, папу взяли на войну. Мы жили с мамой. Во. время бомбежки мама пошла за дровами, и ее убило. Соседи похоронили маму, а мы с Ниной и Колей остались жить у них. А потом они от нас куда-то уехали, а мы пошли в больницу. Там было много раненых. Нас там накормили, потом отправили в Городище, а потом на машине отвезли в Дубовку, в детский дом».

Декабрь 1943 г.

Витя Козлов, 6 лет.

Я была тогда в другом детском доме. У меня не было особых талантов, но старшие девочки говорили, что у меня хороший голос. Еще в дошкольном возрасте я любила петь и танцевать. И когда я узнала, что поедем в Сталинград, я стала прямо-таки бредить городом и братом, которого я, по какому-то внутреннему чувству, должна была встретить.

К моему несчастью у меня заболело плечо, и меня положили в больницу. Но когда я узнала, что наши воспитанники уезжают в Сталинград, я убежала из больницы и прямо-таки летела на крыльях в детский дом.

Упорная мысль ехать, найти брата во что бы то ни стало не оставляла меня. Передо мной преграда: воспитанники-участники были гораздо старше меня, а я что — так себе, ничего, маленькая девочка. Но я показала, что хотя я и маленькая, но за себя постоять могу. Мне сказали, что меня уже заменили. Почему? Ах, я должна быть в больнице! У меня все давно зажило. Об этом я им сказала, но этого было мало. Чувствуя, что мои слова не действуют, я ухватила за брюки воспитателя, который нас провожал на пристань. «Возьмите меня! — умоляла я его. — Я брата хочу найти». Не верю своим ушам — воспитатель разрешил мне ехать. Я была на седьмом небе. Я увижу свой любимый город, где жила я с братом. Да и уверена была, что найду брата, обязательно найду!

Девочки мне сказали, что на смотре я не буду выступать, а буду охранять вещи. Я и этому была рада. Ура, я еду! На меня нагрузили какие-то вещи, которые я теряла на ходу, пока шла до пристани. Мои мысли были далеко от окружающей действительности, за что я получила взбучку.

И вот мы в Сталинграде. Со своими обязанностями сторожа я справлялась плохо, так как все мои мысли были сосредоточены на одном: искать, искать и найти брата.

С утра до позднего вечера я спрашивала у всех встреченных участников смотра: «У вас нет моего братишки? Зовут его Гена, фамилия Шаталин». «Нет у нас такого», — отвечали каждый раз мне. Некоторые посмеивались над моей мечтой, считали это пустой затеей — воспитанников на смотре было много, из сорока детских домов области.

И вот однажды, когда на улицах зажглись огни, я продолжала свои поиски. Остановила полную женщину в черном платье, с орденом и медалями на груди. Она спешила на предварительный смотр своей программы в театр. Потрепав ее за платье, я спрашиваю: «У вас живет в детском доме Гена Шаталин?» Она посмотрела удивленно на меня и говорит: «Есть такой, а ты кто ему?» «Может, это не он?» — спрашиваю я.

Она взяла меня за руку, и мы почти побежали. (Это была директор Дубовского детского дома Евгения Эдуардовна Волошко.) Сердце учащенно билось. Мне не верилось. Столько искала…

Передо мной — Гена. Но что это? Стоит мальчик почти наравне со мной (вырос за два года). Гена на меня не обращает внимания. Я стою и плачу. Да, это он, я узнала.

Долго Женя Шаталина искала своего брата, которого потеряла во время бомбежки в Сталинграде. И вот после счастливой встречи на смотре художественной самодеятельности Женя и Гена стали жить в Дубовском детдоме.

Но почему он не отвечает мне? Тогда Евгения Эдуардовна ему говорит: «Гена, твоя сестренка нашлась, а ты плачешь, кто тебя обидел?» «Я чуб козлиный не надену», — говорит он и снова заливается слезами. Оказывается, они ставили инсценировку «Русские богатыри». Он выступал в роли донского казака, а так как он был стриженый, а у казака из-под фуражки с козырьком набекрень должен был торчать чуб, то ему под фуражку дали клочок черной шерсти. Вот он и причитал: «Не буду надевать, не буду».