- Это точно, и не нами подмечено. В случае раздора в семье каждая сторона придерживается своего мнения, и, как правило, на лицо мы имеем две правды, что, собственно, и произошло в нашей семье. Когда я слышу выражение, что у каждой стороны своя правда, мне невольно в голову приходит мысль, что правда бывает только одна. Эта непреложная истина распространяется не только на семейные отношения, или, скажем, на отношения совершенно посторонних друг другу людей. Если говорить более масштабно, это касается любого спорного момента в истории народов, в отношении между государствами и т.д. Объяснить доходчиво и достоверно можно всё что угодно, любой факт, особенно вырванный из контекста повествования, и интерпретировать его, так, как удобно именно тебе. Другое дело, что от этого страдает сама истина, - Влад вздохнул и после недолгого молчания спросил, - я не слишком путано изъясняюсь?

- Да нет, - улыбнулся Николай и спросил в свою очередь, - Влад, а какое у тебя образование?

- Вечерний инженерно-экономический факультет. Грозненский нефтяной институт.

- Ты жил в Грозном?

- А что тебя так удивляет?

- Я ведь служил в Грозном.

- Когда и где??

- В 65-66-х годах. Помнишь воинскую часть, которая располагалась по правой стороне в конце Августовской улицы, если идти в сторону станции Грознефтяная. А за углом располагалось медицинское училище.

- Там когда-то училась моя жена. А пересечься в Грозном мы не могли, я приехал туда гораздо позже. Так на чём там я остановился? Да, на разладе. Разлад в нашей семье наступил сразу после смерти отца. Мать, не откладывая дело в долгий ящик, попросила меня документально отказаться от своей доли на отцовский дом. Честно говоря, я не придал особого значения её просьбе, меня не смутило даже то обстоятельство, что по сути это означало не больше, ни меньше, чем сомнение в моей порядочности по отношению к ней, как к законной хозяйке отцовского дома. Она попросила, я выполнил её просьбу. Жил я хорошо, не хуже других, прилично зарабатывал. О каких там долях можно было говорить, копейки, не сильно бы на них обогатился.

В девяносто втором, осенью, подошло время демобилизации моего сына из армии, но загвоздка заключалась в том, что не мог он вернуться домой в солдатской форме, к власти пришёл генерал Дудаев, мало, что по ночам в городе грохотала непрерывная стрельба, правда, пока ещё в воздух, постреливали и днями, а бородатые люди с оружием в открытую ходили по улицам и ездили в общественном транспорте. Мы приехали с женой в город Минеральные Воды, встретили сына и решили первым долгом навестить бабушку. Здесь я должен сказать, что весь девяносто второй год у меня получился в разъездах. Грозненцы в массовом порядке стали покидать город, я до последнего не верил в возможность грядущей войны, не укладывалось у меня в голове, как можно воевать со своим народом? Но жить с каждым днём становилось всё страшнее и страшнее. Дочь поступила учиться в медицинское училище и, ради её безопасности (участились случаи убийств и похищений молодых людей, массовых ночных грабежей и убийств собственников домов и квартир), утром её надо было отвести на учёбу, что, по обыкновению, делала жена, а после обеда, часика в два, встретить и сопроводить домой, чем, практически занимался я. В перспективе, вернувшемуся со службы сыну, надо было определяться в этой жизни устраиваться на работу, а кругом полный беспредел, закрывались предприятия, да и жить в городе с каждым днём становилась всё небезопасной.

У меня было несколько вариантов возможного переселения, скажем, подмосковная заброшенная деревня, где нужно было бы выращивать крупный и мелкий рогатый скот ''на дядю'' или податься на строительство ТЭЦ в районе краснодарской станицы Мостовской, но хотелось бы перебраться поближе к родственникам, что не говори, родня она родня и есть.

Вот здесь я должен оговориться сразу, всё, что я имею на сегодняшний день, всё это благодаря моему зятю, мужу старшей сестры. Он и на работу меня пристроил в организацию, которая через два года выделила мне жильё, устроил на работу сына в управление буровых работ, помог определить дочь в Кисловодское медицинское училище с предоставлением общежития и многое, многое другое. Вот сколько буду жить, столько и буду ставить в церкви свечи за его ЗДРАВИЕ!

Так вот, летом девяносто второго мы с ним проехали всю железнодорожную ветку от Георгиевска до Будённовска в поисках работы для меня. Объяснение этому предельно простое, всё упиралось в жильё. За свой проданный дом я не смог бы купить что-нибудь приличное даже в захудалом селе, потому что дома и квартиры в Грозном обесценились. Кстати, за проданный с горем пополам дом, я получил на руки наличными, которые были эквивалентны стоимости импортных зимних итальянских сапог для жены по ценам барахолки. Те несколько вариантов, которые мне предлагали, например, на полустанке Михайловском, меня устраивали вполне: сносное жильё, какая-то не определённая на первый взгляд работа, но работа с приличным окладом. Мне же, кроме всего прочего, надо было думать в первую очередь о жене - каково ей, городской женщине, будет житься в новых условиях, скажем, в непроходимой дорожной грязи железнодорожного полустанка или в непривычных для неё заботах, связанных с ведением подсобного хозяйства, без которого, пусть даже первое время, семья просто-напросто не выжила бы. Ничего подходящего мы не нашли. А тут представляется момент и отслужившего срочную службу внука бабушке показать и заодно прозондировать почву, по поводу переезда хотя бы на первое время в отчий дом. От своей доли, я отказался, всё так, но ведь для меня-то он не перестал быть и моим отчим домом.

Сначала мне стало неловко за свою мать. Увидев внука в солдатской форме, она всплеснула руками и удивлённо заявила:

- Ой, как быстро ты отслужил!

Я мельком посмотрел в глаза сыну, потом мы переглянулись с женой. Конечно, может быть, эта фраза сорвалась с материнских губ необдуманно и потом не раз и не два, она пожалела об этом, но то, что она, эта фраза испортила настроение всем и сразу, было очевидно. Я как-то ещё старался её понять, потому что знаю, сколько ей и семье старшей сестры пришлось пережить, когда мой племянник попал служить, вернее, воевать в Афганистан.

Мы сидели на кухне. Разговор не клеился. И вот именно тогда я впервые задал ей вопрос, который, наверное, задают многие сыновья, оказавшиеся в ситуации, чем-то напоминающей мою. - Может быть, - сказал я, - мы переедем к тебе и поживём какое-то время, пока не

определимся? Жить в Грозном становится просто не безопасно.

На кухне воцарилось молчание. Я смотрел в распахнутое окно и видел, как вечерний закат золотит пожухлую, начинающую желтеть и опадать листву высокой акации, росшей с незапамятных времён на меже. И чтобы хоть как-то отвлечься от этой нестерпимо давящей на сознание тишины, я наблюдал, как на ближнем дворе, подходят к открытой двери курятника последние, явно загулявшие несушки, коротко перепрыгивают дверной порожек, слушал, как шумно хлопая крыльями, взлетают они на насест, как недовольно начинают при этом шипеть, переговариваясь о чём-то своём пугливые утки, уже устроившиеся для отдыха на полу, под насестом, как предупредительно подал квохчущий, сердитый голос уже задремавший было петух, стараясь утихомирить тем самым свой гарем, как с подстоном повизгивая, заявила о себе постоянно ненасытная свинья из сажка напротив, как зазвенел цепью Шарик, выползавший из своей будки, в надежде поскорее освободиться от ненавистного ошейника.

То, что я услышал из уст матери, ввергло меня сначала в недоумение.

- И как мы жить будем? Мне куда прикажешь деваться? Хоть глаза закрывай и беги, куда ноги несут! И потом, чего ж раньше не ехали? Чего ждали, если там всё так плохо? - услышал я.

- Ты же знаешь, подходила очередь на квартиру.

- И где ж она твоя квартира?

- Да ордер в кармане, а саму квартиру захватили бородатые ребята.

Я говорил, а мать неожиданно закрыла лицо руками и заплакала. У моей матери была удивительная способность.