- Теперь Вас надо определить с жильём, Николай Герасимович, - сказал он, снимая большие роговые очки с толстыми линзами, и, продолжая держать их в руке, коснулся полусогнутым мизинцем гладко выбритой щеки, несколько раз провёл им вверх-вниз, словно проверял чистоту бритья. - Давайте сделаем так: я предлагаю Вам первое время пожить у Елизаветы Андреевны Синенко. Старушка она одинокая, чистоплотная и отзывы Ваших предшественников о ней только самые положительные. У неё же, за умеренную плату Вы сможете и столоваться. Я сказал - первое время, - подчеркнул директор, - потому что к ноябрьским праздникам председатель колхоза обещает закончить строительство двух коттеджей специально для школы в коттеджном комплексе ''Ромашка'', но, как Вы сами понимаете, коллега, - продолжил он, улыбнувшись при этом, - жильё в первую очередь будет предоставляться молодым семейным парам.

Уже через каких-то полчаса, я стоял во дворе небольшого аккуратного с виду домика под черепичной крышей, с небольшим палисадником у окна, поглядывающим на противоположную сторону улицы, мимо которой проезжал, но из за тумана видеть, естественно, не мог. Тем временем распогодилось, выглянуло солнце. За плетнёвой изгородью просматривался огород , со следами выкопанного картофеля на большей его части, а прямо у плетня красовались два длинных ряда разлапистой капусты с огромными белыми вилками, на листьях которой всеми цветами радуги переливались капельки влаги, оставленные туманом. Елизавета Андреевна Синенко, в девичестве - Полулях, худощавая, но удивительно прямая, невысокого роста пожилая женщина в черном, до пят платье, в чёрном, под стать платью платке, с живыми карими глазами в обрамлении сеточек морщинок, под узкими дугами густых бровей, едва не смыкающихся на переносице, сомкнув руки под цветастым передником, пристально рассматривала меня, явно догадывалась о причине моего появления в её дворе. В свою очередь я отметил для себя, что и бросающаяся в глаза непомерно большая горбинка длинного носа Елизаветы Андреевны, и крылышки складок упрямости идущие от тонко очертанных ноздрей к острому подбородку, обрамляя старчески сморщенные губы, вроде бы должны были придавать строгость и грубоватость её облику, тем не менее, только подчёркивали былую красоту лица с явно выраженными чертами женщины-горянки. Улыбнувшись белозубой улыбкой, она приветливо пригласила меня в домик, чтобы показать мою половину, в которой мне предстояло жить, и тут же предложила отобедать. Для приличия я попытался отказаться от предложения, хотя, честно говоря, был голоден, но согласился сразу, когда услышал, что она тоже перекусит со мной за компанию. Пельменный суп был настолько хорош, что я даже не отказался от добавки. Здесь же, за столом мы сговорились о стоимости моего месячного проживания и столования и, заплатив за месяц вперёд, я поднялся и, поблагодарив хозяйку за вкусный и сытный обед, сказал, что до вечера поброжу по селу с целью ознакомления.

-Пойди, Коленька, погуляй, - совсем как старому знакомому, запросто ответила она и, проводив до калитки, коротко махнула мне рукой вслед. Я шёл и ещё не знал, что благодаря этой доброй женщине, ну хоть убейте меня, не налегает рука написать старушке, бабке Синенчихи, как её называли соседи, именно с её подачи, сяду за ''Записки учителя словесности'', параллельно с ''Записками'' напишу свой первый рассказ ''Сватовство рябого Дударика'', сюжет которого подсказал мне мой любимый ученик, а потом и пронзительно-трогательную, на мой взгляд, историю любви Виктора Синенко и Маши Дубовой ''Про любовь''. Именно Елизавета Андреевна сподвигла меня к литературной деятельности. Со временем пришло осознание того факта, что не могу обойти стороной её интересную судьбу, а это способствовало в конечном итоге взяться за написание многопланового романа, отдельные главы которого посвящены родителям её мужа.

Пока же я быстро шёл вниз по обочине грейдера и, опять таки, не знал, что пройдёт не так уж много времени и, начиная с затяжных осенних и зимних вечеров, когда наскоро проверив ученические тетради, до поздней ночи, рискуя в очередной раз не выспаться, буду слушать рассказы своей хозяйки о старине, (а рассказчиком Елизавета Андреевна была превосходным), о быте и нравах э...Нчан .

Там, где ниже церкви грейдер делает поворот, я увидел длинное одноэтажное кирпичное здание, которое оказалось, как впоследствии выяснилось, школой начальных классов, ранее - церковно-приходской школой, и я пошёл по направлению к нему, но, не дойдя, свернул к глубокому оврагу, перешёл через мост и направился вдоль него по тропинке, всё время сбегающей вниз. Тропинка то вплотную приближалась к оврагу, то опасливо отступала от кромки почти отвесного склона со следами свежих обвалов и вскоре я вышел к небольшой речушке, в которую впадал ручеёк, неторопливо текущий по дну оставшегося за спиной оврага. На бережку, поросшем мелкой, со следами гусиного помёта травой лежал видавший виды велосипед с прислонённым к раме старым трёхлитровым алюминиевым бидоном с глубокими вмятинами на боках, а в запруде неподалёку, двое ребятишек марлевой хваткой ловили пескарей. Увидев велосипед, мне тут же подумалось, что мальчишки живут где-то неподалёку, потому что хватку такой хрупкой конструкции, представляющую собой изогнутые, скорее всего из ивы, дуги, обтянутые марлей с прикреплённой к ним длинной толстой палкой можно было носить только в руках, да и то с определённой долей осторожности. Периодически, мальчишка, тот, что постарше, темноволосый, с выгоревшими за лето вихрами, вырывал хватку из воды и подносил к рыжему, веснушчатому карапузу с обгоревшим до облезлости кончиком носа, стоявшему чуть поодаль. Малыш принимался восторженно выхватывать подпрыгивающую, поблёскивавшую на солнце серебром чешуек мелкую рыбёшку, потом подбегал к бидону, чтобы проворно освободить руки от улова. Они настолько были увлечены своим занятием, что заметили меня не сразу, а заметив, насторожились. Тот, что постарше, стал изучающе рассматривать меня исподлобья, а карапуз, это бросилось в глаза сразу, боязливо заморгал глазёнками. Скорее всего, представилось мне, что совсем недавно, кто-то из старших либо уже пугал их, либо предпринимал попытку для каких-то своих целей воспользоваться велосипедом. Может быть, я даже и ошибался, но чтобы разрядить обстановку, я улыбнулся карапузу, подмигнув при этом, спросил: - А как называется речка? - Каламык, - было мне ответом. И тут же старший, как-то светлея лицом, с деловитостью в голосе поправил его- Сухой К-карамык.

Я не стал больше смущать рыболовов и, помахав им рукой на прощание, пошёл вдоль крутого бережка в западном направлении. Тогда я ещё, не знал, мог только предполагать, что вот эти вот ребятишки, как позднее выяснилось, братья Кизик, станут моими учениками. Действительно, старший из них - Алёша будет прилежным учеником, твёрдым ''хорошистом'' и что самое приятное - проявит прилежание к моему предмету, русскому языку и литературе. Я буду стараться как можно реже, только в крайних случаях, вызывать его к доске, вместо этого, поднимал при опросе и разрешал отвечать в основном с места, потому, что он заикался и, стоя на виду перед классом, очень стеснялся своего недостатка. У парты он чувствовал себя куда более уверенней. Зато почти всегда читал его сочинения перед классом, да зачастую и в ''учительской'', особенно если это были сочинения на свободную тему. Когда он учился в старших классах, я посоветовал ему написать небольшую заметку в районную газету ''Коммунист''. Не сразу, но он согласился и, когда она была готова, мы вместе подредактировали её. Я уже не помню о чём шла там речь, но память сохранила, называлась она ''Не красна изба углами''. Так с моей лёгкой руки вскоре он стал внештатным сотрудником районной газеты. Парню бы после школы поступать на факультет журналистики, но в семье произошло несчастье - умер отец и Алёша стал студентом-заочником того же ВУЗа и того же факультета, что заканчивал и я. После его окончания, отслужив в армии, он работал в краевой газете. Теперь у Алёши появилась возможность чаще приезжать в эН...ское. И всякий раз, по приезду, он наведывался ко мне в гости. Когда во время одного их таких визитов Алеша положил передо мной пухлую стопку скреплённых скрепками листов писчей бумаги, исписанных его рукою и уложенных в папку ''Скоросшивателя'', я понял: свершилось! Ещё когда он был студентом, а особенно когда уже стал работать журналистом, я ненавязчиво принимался подталкивать его к тому, чтобы он попробовал заняться художественной литературой.