Полковник Чабанов кивнул.

- И тётя Соня, - добавил он.

- О, мил человик! - вступила в разговор другая, с отёкшим лицом, густо усеянным бородавками, большинство из которых, особенно на подбородке, венчали состриженные, видимо ножницами, колкие с виду седые корешки волос. - Повмирали они вже. - Была она худощава, и как показалось полковнику не в меру вертлява, что бросалось в глаза, особенно когда она говорила, жестикулируя худыми, с проступающими венами руками, густо испещрёнными коричневыми пятнами старости.

- Давно?

- Та Пэтро Пэтрович ще при Брежневе.

- Та шо ты такэ, Васильевна, балакаешь? - спокойно возразила ей женщинаа в клетчатом платке. Вин ще при Горбачёве с газеткою по вулыцэ ходыв? Всё радовался: наш земляк стал Генеральным секретарём! Молодой, энергичный, говорил. По молодости штурвальным работал, значит, цену куску хлеба знае. Вот такие нынче нужны руководители! Наруководил землячёк меченый со своею хидрей! Погляды, шо воно кругом робытца.

- Та то ж хиба всэ вин? - визгливо возразила Васильевна . - цэ вжэ работа пьянчужки этого, як его, тьфу ты, хай ему бис, та Ельцина, Господи, совсим памяты нэма.

- А умер почему? - спросил полковник Чабанов, стараясь направить разговор в нужное русло, - Болел?

- Заболив як то сразу, - объяснила Васильевна. - Вин, обще-то, мужик крепкой породы був. Ходыв, щёки розови, походка упруга. Ны пыв, ны курыв.Та то его, як бы ны окорока сгубылы.

- Какие окорока? - переспросил полковник Чабанов.

- Воны с Соней у нас тут, - продолжала Васильевна, - мастэрамы копчения окороков и свинины булы. Як свого кабанчика прирежуть, ото со всего посёлка люды сбегаются: и наши возьмить, и нам покоптить. Стоко натягають тих окороков, шо в коптильню уси не влазють. А шо ж, за так, та за ''спасибо'', можно, а воны, с Соней, двое суток - ны сна, ны отдыха, напеременку коптять.

Люди кажуть, шо городскый дохтор так и сказав: ото Вас, Пэтро Пэтровыч, копчения и погубылф. Канцерагены якись. Высною стало ему плохо, скоко мог терпив, потом Соня - в слёзы пийшлы в амбулаторию! Туда дошлы, а виттиля вин шов и упав. Хорошо Сашка Кожедуб их на ''бобике'' директорском, подобрав, та прямиком в больныцу, в город, а виттиль через мисяц до дому Пэтрович вэрнувся, тильки вжэ в гробу. Шутошное дело, два рака у чёловика завылось, одын крови, другый - поджелудочной железы.

Полковник Чабанов покивал головой.

- И тётя Соня осталась одна? - спросил он.

- Та она б можэ ще пожила у нас, - сказала Васильевна, - та оти ж армяны, чуть нэ с ножом к горлу, продай, та продай дом.

- Та шо ты такэ балакаешь, соседка? - возразила бабушка в клетчатом платке.

- Ну а шо, Дмитревна, нэ так?

- Та и нэ так. Людям же надо було тожеть дэто жить.

- А нехай ихалы б до сэбэ в свою Армению. Так нет, уси сюда. С Дагестану - сюда, чечены - сюда. Шото я ны разу нэ чуяла, шоб русак поихав в Армению жить, або в Дагестан. А эти уси к русакам.

- Про других не скажу, а у Гарика семья хорошая, - возразила Дмитриевна. - Света - приветливая. Всегда поздоровкается, про здоровье поинтересуется, диты пробегають, так ще чёрти виткиля ''Здрасте!'' кричат. А Гарик, кода не попросишь, и привезёт чего там надо, и по хозяйству подсобит, и магарыча не возьмёт, не говоря уже про деньги.

- Ты мени, Васильевна, хоть про Гарика ничёго не говори. Прыстав до Витьки нашего: дай, та дай хорошу машину. Витька ему: бэры оту, шо на заднем двори стоить, отремонтируй, та и зарабатуй гроши. Так нет, нову дай! Ото, небось, и до Сони прыстав, продай, та продай хату. Продала б она, если б нэ зять.

- А зять тут пры чём? - поинтересовался полковник Чабанов

- А пры том, шо в райони, люды кажуть, бомага на столи лэжала, дэ чёрным по белому було пысано - армянам по району домов не продавать, - с видом знатока заявила Васильевна.

- Да, - кивнула головой Дмитриевна, - дом Соня продала быстро, токо слыхала я, шо сына свого крепко обделила.

- То мий грех, соседка, Господи, прости мою душу грешную, - перекрестилась Васильевна.

- Ты-то, яким тут боком? - спросила Дмитриевна.

-НУ, як же. Кода Петрович вмэр, я возьми и ляпни Соне своим поганым языком, шо б она сына упросила отказаться от своей доли на дом. Ты хоть раз бачила, шоб Владька в гости до ных со снохой приезжав? Ото ж! Всэ одын, та одын, ну кода там с унукамы. А почему? - Васильевна пытливо посмотрела на соседку. - А я тоби скажу. Нэ взлюбыла Соня сноху свою с пэрвого дня. Уж яка кошка мэжду нымы пробежала, ны знаю, а нэ взлюбыла. А скоко таких случаев у нас було, хозяин ще в гробу нэ остыв, а диты вжэ хату дилють, - давай матэ нашу долю. Ну шо, чи ны так?

- Та так! - согласно кивнула Дмитриевна.

- Ото ж! Владька парэнь у их нэ плохый, бэзусловно, но говорять же люды нэ зря: ночна кукушка дневну, всегда перекукуе!

- Да, - кивнула Васильевна, - отако вот живы и всего бойся. А думала про то Соня, кода диты мали булы? Бывалочи, она по хозяйству вэчером управляется, а воны сядуть у виконьца, ще в старой хате, та так спивают, так спивают, аж сэрдце стынэ:

Каким ты был, таким ты и остался,

Казак лихой, орёл степной,

Зачем, зачем ты снова повстречался?

Зачем нарушил мой покой?!

- А ить Владьки на похоронах матери не було, - вставила Дмитриевна.

- Зато, кода Галину схоронили, раза три уже бачила, як вин на могылкы приезжал.

- Гляды, а ото нэ вин идэ?

- Хто?

- Та Владька, лёгкый на помине.

- Кажись, вин. С цвитами. И опять, видать, батьке положе кучу, сестре кучу, а матюри одын цветочек. И николы мымо свого дому нэ пройдэ, всэ стороной обходэ!

Полковник Чабанов тоже посмотрел в сторону человека, быстро удаляющегося к поселковому кладбищу. Из разговора между старушками, невольным свидетелем которого он стал, ему многое стало понятно, но, пожалуй, не любопытство, да нет, конечно, не любопытство, а естественное желание пообщаться с единственной во всём белом свете сродственной душой, подтолкнуло его сделать первый шаг, чтобы догнать человека, идущего к кладбищу с охапкой цветов.

Он подошёл к оградке, когда цветы были уже разложены. И судя по тому, что на одном из надгробий лежала одинокая гвоздика, полковник сразу понял, - здесь покоится тётя Соня.

- Я понимаю, - тихо сказал он, - Вам хочется побыть одному, но, всё-таки, Вы позволите войти?

Человек оглянулся. Он был среднего роста и широколиц. Некогда густые тёмные волосы его, наполовину побитые сединой, были заметно посечёны спереди до проглядывающих залысин. Слегка вскинув к густому надбровью удивлённые тёмные глаза, он ещё какое-то время изучающее рассматривал полковника и, наконец, кивнул.

- Меня зовут Николай, а Вас, я знаю, Владом. Мы троюродники. Поэтому хочу предложить сразу - ''на - ты!''

- А фамилия Ва..., твоя, - после недолгого раздумья, если мне не изменяет память, Чабанов? - спросил Влад.

- Да, так! - кивнул Николай. - Чабанов. Значит, когда я уезжал учиться в суворовское училище, тётя Соня была в положении и потом родился ты?

- Нет, - отрицательно покачал головой Влад. - Сначала родилась старшая сестра, потом через год и девять месяцев -я. А уже через восемь лет появилась на свет Галина.

- Вот оно оказывается как, - закивал головой Николай. Теперь многое, не всё, правда, начинает становиться на свои места, - сказал он, перехватив всё ещё удивлённый взгляд Влада. - Я тут, какое-то время назад, имел удовольствие общаться с твоими бывшими соседками, Васильевной и Дмитриевной, - пояснил он.

- Представляю, что они там тебе наговорили обо мне, особенно - первая.

- Да нет, ничего такого плохого, скажу больше, очень даже хорошо о тебе отзывались.

- Что, и об этом не упомянули? - спросил Влад, кивком головы указав на одинокую гвоздику на надгробье матери.

- Об этом упомянули, но, видимо, Влад, на то есть какая-то причина.

- Интересно?

- Если говорить откровенно, я не страдаю излишним любопытством. В каждой семье, в отношениях её членов, бывают тёмные пятна, другими словами - разногласия, которые они предпочитают скрывать от посторонних. Не зря же говорят: чужая семья - потёмки.