Здесь каждая гора тоже имеет свое имя. Она старательно пытается запомнить эти имена. Причуды возраста. Гора Кэннон, гора Вашингтон. В брошюре написано: «В Северный Конвей, город лыжников, туристов, уезжают чтобы отдохнуть, расслабиться, заняться спортом. В позапрошлом столетии эти места облюбовали художники. Здесь началось американское увлечение горными лыжами».

Спортом она не увлекалась, скорее наоборот. Спорт считался прерогативой мужа. Приехав сюда, сочла нужным выяснить ключевые факты. Удивилась, узнав, что первые поселенцы называли эту землю «Пикуакет» – Pequawket. Иногда, в издевку, «Пигуакет». Название отдаленно созвучное чему-то свиному. Само же слово «Pequawket» произошло, скорее всего, от pekwakik. Что означает «в яме».

В Нью-Гемпшире стало больше людей, проезжих, приезжих. Здесь проложили скоростные трассы, в маленьких придорожных гостиницах вокруг каминов расставлены глубокие кресла с высокими спинками; атмосфера, которую пытаются сохранить владельцы, холодная, скупая на чувство. Сдержанная, традиционная Новая Англия, укрывающаяся тощими лоскутными одеялами (не греют), поскрипывающая холодными дощатыми полами, устланными половиками ручной работы. Рядом с рукомойником обязательный кувшин с тазиком для умывания. Ах нет! Здесь уже раковина, душ. Но все равно возникает ощущение зябкости, тело подбирается под теплой одеждой. Ассоциативная память. Может, книги, прочитанные в детстве: утро, остывшие угли в камине, корочка льда на поверхности воды в кувшине, ледяные брызги на помятом со сна лице, спина согбенная для умывания…

Сюда, к подножию гор, приезжают, чтобы снять стресс, перевести дыхание, словно шкуру пытаются стянуть, избавиться от ежедневного напряжения. Но напряжение забралось под кожу – его не стянешь, не стряхнешь.

Клерк в гостинице протянул ей бланк и любезно улыбнулся, показав ровные белые зубы:

– Вы к нам отдохнуть или на конференцию?

– Я по работе…

– Одна?

– Одна…

– Так это вы вчера звонили?

– Я звонила. Но…

– Может, хотите сначала посмотреть номер?

– Да, конечно.

Заторопилась, подхватила сумку. Оглянулась на чемодан, но молодой человек вышел из-за стойки и, передернув узкими плечами, щелкнул пальцами, подзывая бел-боя.

– На второй, в люкс, – скомандовал он чернокожему бою.

– Я не заказывала люкс!..

– Но ведь это вы звонили вчера? Дама с акцентом. Конференция. Нина?..

– Нет…

– Разве вас зовут по-другому? Ведь вы Нина, неправда ли?

– Нет, меня зовут по-другому… Мое имя – Любовь, Люба.

– Лу-убоф? Вас зовут Лубофф? Но у вас совсем другой номер, в правом крыле.

– Я тоже подумала… это странно, что вы приняли меня за другую женщину. И здесь указаны такие деньги… этот номер… Я бы не стала заказывать такой номер.

– Ну почему же?! Хотя, впрочем, вы правы. Вы не стали бы… Ах, простите! Позвольте, мы отнесем ваши вещи. Примите мои извинения.

– Ну что вы! Я вам благодарна.

Она склонила голову, и лицо ее стало медленно розоветь, руки искали себе места. Пальцы перебирали материю плаща.

Огромный автобус компании «Вермонт транслайнс», напичканный пассажирами и багажом, урчит натужно, утробно, как ворчливый пес. Приглушенно шелестит кондиционер. По ходу движения слева, откинув высокие спинки кресел, два юных существа ведут нескончаемый диалог.

– Зачем, ну зачем ты заставила меня?.. – вопрошает первая.

– Зачем? Чтобы уехать. Прекращай задавать вопросы. Мы все обсудили.

– Нет, совсем не все! Я говорила и не хотела так!.. Я не хотела убегать, прятаться… Родители…

Две девочки. Подростки. Два слова в предложении – подлежащее, сказуемое. Двойная рифма – стихотворные пары в строфе. Одна – хрупкая, нежная; нити волос шевелит воздушная струя. Пряди взлетают, переплетаются, опадают на плечи. Под глазами тени. Уголки рта опущены.

Вторая – сгусток энергии. Жесткие темные волосы в мелких, упрямых завитках. Всегда добивается своего. История побед – улыбкой, упорным, строптивым желанием. Настаивает на своем. И этот диалог, этот спор тоже ни к чему не приведет. Устанет спорить, противостоять нежная печальная девочка. Покорно опустит голову; прислонившись, уснет на плече подруги. Та тоже будет дремать, улыбаясь чему-то тайному, возможно, сладострастному – так бывает в юности, когда снятся цветные сны.

Въезжая в это повествование, но еще не узнав своего предназначения, они спят. Представим их: Кэрен и Элис. Они едут из Вермонта в Нью-Гемпшир. Кэрен – пятнадцать лет. Она выглядит младше: миниатюрное подобие женщины. Вернее, полуженщина-полуребенок – подростковая особь. Несмотря на игривость локонов, волосы темнеют сочной глубиной без оттенков.

Элис старше, выше, но кажется более уязвимой: ломкий стебель, тонкая ветка. Покоряет бледной прозрачностью кожи, тонкостью черт лица. Хрупкое изящное создание. Совершенство юных форм в незрелом, слабом детском теле.

Плаза. Торговый центр. Магазин женской одежды. Дама зрелых лет в легкой молодежной куртке бормочет непонятные слова. Разговаривает сама с собой или обращается к невидимому собеседнику – другу ли, любовнику, ушедшему в иной мир, – просто к человеку, здесь отсутствующему.

Внимательному наблюдателю нетрудно выделить среди так называемых нормальных, средних индивидуумов людей действительно одиноких, постоянно встречающихся в толпе, в магазине, в потоке ежедневности. Она говорит на русском языке с легким американским акцентом, наверняка не догадываясь, что ее когда-то чистая, почти изысканная речь утратила прежнее звучание. К счастью, в Америке достаточно терпимо относятся к человеческим странностям. Эксцентричная дама? С тех самых пор, как закрыли государственные психиатрические лечебницы, по улицам больших городов бродят причудливые персонажи; даже в маленьких, затерянных селеньях попадаются своеобразные типажи, чудаки-эксцентрики, жертвы навязанного одиночества – в толпе, шуме, ярости, грохоте индустриализации.

Покупательница вертится перед трехстворчатым зеркалом, стараясь рассмотреть себя со всех своих объемистых сторон. Зеркала в этом заведении стоят полукругом – в алькове, обтянутом серой шелковистой тканью, – огромные серебряные стекла, отражающие щадящий рассеянный свет, оправленные в тяжелые позолоченные рамы. Они вытягивают изображение. Женщина ловит в их глубине неожиданно преобразившийся, постройневший силуэт. Ей так хочется вернуть молодость, свежесть, легкость. Она верит зеркалу.

– Сзади вроде бы ничего… как оно там сзади? – бормочет женщина. – Рукава, воротник… Как думаешь? Можно?

К кому она обращается? Стороннему наблюдателю это совершенно не ясно. Но на то он и сторонний наблюдатель, чтобы, пропуская подробности, не улавливая скрытый смысл, не угадывая за привычными образами незримо присутствующих, участвующих в происходящем, узреть странности, остановить задумчивый взгляд.

Тем не менее, жакет из ткани, напоминающей рогожу, обтягивает женщину словно резиновый, собираясь в складки на мгновенно превратившейся в массивную глыбу спине, шкурой тюленя перекатываясь на плечах, поджимая в подмышках. Видно, цена жакета кажется женщине привлекательной, смелый покрой – молодежным. Покупательница не желает уходить без покупки.

– Как вы думаете?

Теперь она обращается к случайным посетителям, заглянувшим в один из многочисленных магазинов плазы, оказавшимся в слуховой досягаемости, потенциальным покупательницам фирмы «J. Jill», соблазнившимся распродажей, не пожелавшим в этот светлый, свежий день расстаться с любимым занятием, национальным спортом американцев – охотой за товарами.

– Неплохо, да? – вопрошает она, цепляя окружающих ищущим взглядом.

– Плохо, – говорит подтянутая брюнетка в джинсах и модной ультракороткой курточке. Критически окинув взглядом ту, что смотрит на нее с надеждой. Затем в подтверждение приговора кивает головой.