И, когда дыхание Москвы вновь обожгло ухо Петербурга, и князь, прошептав ему, что уже готов, опустил свою руку на член самого Императора, тот, все еще будучи захваченным удовольствием, не обратил на это никакого внимания. Заметив это, Михаил решил не останавливаться: он также начал надрачивать и Петру, будто доводя его до своего же уровня. И, когда сдержаться уже было нельзя, и наслаждение накрыло обоих, несколько резких движений разрешили все.

Петербург все еще дрожал от нахлынувшего оргазма, когда Москва, выйдя из него, лег рядом и заключил Петра в свои объятия. Прижавшись к нему, Петр постепенно приходил в себя. Его смущение теперь проявлялось не столько в краске, заливавшей лицо, сколько в том, что Император спрятал его на груди Михаила, будто не жалея смотреть никуда и не на кого.

— Как ты?.. — Немного взволнованно прошептал князь, погладив партнера по плечу и руке, а затем плавно спустившись к бедру.

— Прекрасно. Нет, серьезно, я… Мне… — За неимением других более-менее подходивших слов, Петербург вспомнил то, которое он знал еще с самой юности, но ныне употреблял отнюдь не часто. — Охуенно.

— Ваше Императорское Величество, Вы выражаетесь не по статусу. — Улыбнулся Москва, отметив про себя, что раньше при нем Петр таких слов не использовал.

Императору же становилось только хуже: посмотреть в глаза Михаила и, возможно, поцеловать его хотелось очень и очень, но стыд полностью приковал его взгляд к одной точке, а потому город на Неве даже не шевелился, намереваясь заснуть как можно быстрее.

Он молчал. Завтра утром он придет в себя окончательно, а также придумает, что ему делать дальше.

Но одно он начал понимать уже сейчас: вся копившаяся в нем в последние годы привязанность к Москве, наконец-то начала обретать конкретную форму.

Форму чувства.

И теперь он мог ощущать его во всех тонкостях, во всех деталях, во всех смыслах. Оно поднимало его над облаками и заставляло чувствовать себя чуть ли не самым счастливым олицетворением на всей планете.

Окрыленный и уставший, он вскоре, как и хотел, мирно заснул в объятиях Москвы с твердой уверенностью полностью разобраться в их отношениях утром.

17 (28) мая 1903 года, г. Санкт-Петербург, гостиница «Англия». 11:00.

Проснулся Петербург ближе к обеду. Вообще, поспать он любил, но удавалось это ему, несмотря на свой высокий статус, довольно редко. Хотя, точнее было бы сказать, что из-за него он и не позволял себе лишнего отдыха. Особенно это замечалось в последние, не самые спокойные, годы. Петр даже выработал некоторую привычку вставать по будням примерно в одно и то же время, и довольно рано, чем, в общем-то, однажды и удивил всех домочадцев. Но сейчас, в это утро, он позволил себе поспать подольше потому, что просто очень устал. Его внутренние часы сбились из-за прошлой ночи: он не помнил, когда еще ему было так хорошо с кем-либо, но также он и не припоминал, чувствовал ли он когда-то еще себя настолько разбитым, настолько выжатым, что даже встать с кровати сейчас было для него, по сути, маленькой победой.

Москвы рядом не было. В другой ситуации Петр бы счел себя огорченным, если бы не факт того, что произошло между ними несколько часов назад. На мгновение в душу Петра закралось сомнение: а точно ли он был с Москвой прошлой ночью? Но синяки на бедрах, гостиничный номер вместо своих покоев, а также записка на прикроватной тумбочке от Михаила окончательно убедили его в обратном.

Тело болело. Это было скорее с непривычки, ведь Петербург уже долго не позволял себе чего-то настолько качественного и долгого в постели. Да и не было уже давно рядом никого, способного его завести настолько, что ему будет плевать аж на собственное положение в обществе, что сам он будет столь грязно стонать и выгибаться под кем-то.

Поэтому Император, проснувшись, еще довольно долго собирался с силами, чтобы встать. Он думал о прошлой ночи, о Москве, о том, как ему теперь вести с ним — в целом обо всем сразу. Это было то самое состояние, когда одна мысль в голове сменяет другую по типу ассоциации — цепочка из них будто выстраивается сама по себе, и привести ее к более-менее логическому концу становится не таким уж легким делом.

Меньше всего его занимал вопрос того, как он объяснит свое отсутствие. Несмотря на то, что Господин Великий на дух не переносил Москву, он, Петр был в этом твердо уверен, порадуется за счастье своего любимого сына-Императора. А если нет, то Петербург всеми силами постарается убедить его в том, что Михаил совершенно не желает ему зла.

Сделав над собой усилие, Петербург потянулся. Слабость тут же разлилась по всему телу, и захотелось снова лечь и проспать еще несколько часов. Но Петр понимал, что отец отцом, — он, конечно, любит его и простит ему небольшие вольности, но вот усугублять их еще больше уже явно не стоило.

Потому, кое-как встав, Император принял ванну, после которой чувствовал себя уже немного лучше, оделся, а затем, доев оставшиеся с вечера закуски и допив шампанское, коего оставалось меньше чем на полбокала, отправился домой. По пути он все еще представлял возможный разговор с Новгородом и размышлял над тем, как его лучше всего было избежать.

17 (28) мая 1903 года, г. Санкт-Петербург, Зимний дворец. 13:00.

Видеть отца ему совершенно не хотелось, а потому он принял решение зайти через вход для прислуги. Однако Господина Великого Новгорода обмануть было очень трудно, вот только Петр понял это слишком поздно — уже когда зашел внутрь, и отец заметил его фигуру в дверях. Деться от разговора уже было некуда, и потому Петербург решил держаться стойко и невозмутимо, даже несмотря на то, что был сам виноват во всем произошедшем.

— Итак, молодой человек, — настроение главы семейства был понятно сразу, и потому Петербург решил не давать лишних поводов для ссор, — где вы изволили пропадать всю ночь?

— Papa[4], я же не маленький уже… — Вздохнув, скривился город на Неве, желая, чтобы этот неприятный разговор скорее прошел.

— Ты с Москвой был, да?! — Тон Господина Великого все также не предвещал ничего хорошего. Впервые за много лет отец был столь строг с Петром, и это заметно коробило провинившегося.

— А Вы что же, следите за мной? С Вашей стороны это столь же некрасиво, как и с моей покинуть праздник в самой его середине.

— Не слежу. Но тебя с ним вчера не видел только слепой. — Объяснил свои выводы Новгород. — Вы же даже ушли вместе!

— Ну если и с ним ушел, то что? Я повторяю Вам, papa: моя личная жизнь только моя, и я сам смогу разобраться со всеми проблемами в ней!

— Я же как лучше тебе хочу. — Видя решительность сына, Вячеслав постепенно начал смягчаться. — Он не принесет тебе ничего хорошего, я же рассказывал тебе…

— Вы прекрасно знаете, что я не видел от него зла. Наоборот, он всегда был очень добр ко мне и мил. Очевидно, что Михаил желает мне только лучшего. Да если бы не он, я бы никогда не смог занять то положение, в котором сейчас нахожусь! Разве этого мало, чтобы перестать считать его плохим?!

— Ты не знаешь всех обстоятельств… — Вздохнув, Новгород закрыл глаза. В самом деле, он просто слишком сильно любил Петра. И, как любой любящий родитель, он явно чувствовал опасность, исходящую от Москвы — чутье и опыт подсказывали ему, что тот не просто так втерся в доверие к его сыну. Но Петербург был непреклонен:

— На этом я предлагаю закрыть тему. Я хочу провести некоторое время в своих покоях и отдохнуть. Прошу Вас, papa, как и всех других наших домочадцев, не тревожить меня раньше, чем я сам спущусь к Вам.

— А что, прошлой ночью вы не отдыхали, да? — У Вячеслава оставалось только одно оружие, и в этот раз он решил использовать и его тоже. — Бедненькие, заработались совсем…

— Не забывайте, что я все еще Император! — Спор закономерно перешел на повышенные тона.

— И ты не забывай, что ты все еще мой сын, и я имею право тебя даже наказать! — Парировал Новгород. — Конечно, приказывать я тебе не могу, но предупредить просто обязан: держись от Москвы как можно дальше! Петь, пожалуйста, ради своего же блага!