В саду, прилегающем к Зимнему дворцу с запада, в это время года было и правда хорошо: деревья раскинули свои кроны, создавая тень, в которой можно было отдохнуть от назойливой суеты бала, а цветы, сложенные в замысловатые композиции, благоухали на всю округу. Но их запах не был приторным и навязчивым — легкий ветерок, то и дело прибегавший с Невы разбавлял его, делая едва заметным дополнением пейзажа. Было тепло и спокойно, и потому Петербург смог, наконец, расслабиться и, впервые за время праздника вести себя непринужденно. Не в последней степени этому способствовало и нахождение рядом с ним Михаила, к которому Петр, к своему удивлению, в последнее время стал проникаться еще большей симпатией, чем прежде.

— И все же, Вы уверены, что в саду Вы будете в безопасности? — Снова высказал свои опасения Москва, украдкой кидая короткие взгляды на спутника, будто ожидая его реакции.

— Миш, все в порядке. — Петр, как и обычно при нахождении наедине со своим помощником, позволял себе обращаться к нему как к хорошему другу. — Отсюда не видно, но вся территория дворца и этого сада под охраной, так что волноваться не о чем. О, присядем?

Император подошел к одной из замеченных им ранее скамеек и, удобно устроившись на ней, подозвал Москву к себе. Князь поспешил последовать примеру Петра.

— Прекрасный вечер, не находите? — Вновь начал разговор Михаил.

— Вечер, который совсем не похож на него. Что ж, такова моя особенность. — Город на Неве задумчиво улыбнулся. — Так тихо, спокойно… Погружает в прошлое.

— Да, меня тоже. — Не желая нарушать атмосферу места, князь заговорил шепотом, и от того его голос звучал гораздо приятнее, обжигающе и… соблазнительнее, чем обычно. — Знаете, когда я был в Вашем возрасте, мне было совсем не до балов… И вся страна передо мной еще не преклонялась — ее просто не было. А еще эта эпидемия чумы… Ох, что за тяжелое было время!

— Это был… 1347 год, кажется?

— Да, Вы правы. Подумать только, это было уже так давно… И еще целый век, по людским меркам, я потратил на то, чтобы хоть что-то из себя представлять. А у Вас уже есть и почтение, и уважение подданных…

— Которые, подчас, просто показные. — Усмехнулся Петербург.

— Не без этого. — Михаил качнул головой в знак согласия, отчего порыв ветра немного растрепал его волосы. — Тем не менее, есть еще много людей и олицетворений, преданных вам, мой Государь. Например, я. — Князь многозначительно улыбнулся. — Кстати, я же Вам еще ничего не подарил…

— Еще пока не время: танцы будут разделяться небольшими антрактами, вот в них я и должен буду получить все причитающееся мне подарки.

— Но Вы не хотите, я прав?..

— Подарки — дело, конечно, хорошее, но я не хочу снова лицемерить и видеть такие же натянутые улыбки в ответ. Да, часть из моих гостей неплохо маскирует лживость за лестью и заискиванием, но я уже научился разгадывать настоящие эмоции почти у всех.

— Тогда уверяю Вас, что мой подарок будет самым что ни на есть настоящим. — С этими словами Михаил осторожно коснулся щеки Петра, как бы невзначай разворачивая его лицо к себе. — И подарю я Вам его от всего сердца.

Закончив говорить, Москва пододвинулся немного ближе к своему Императору и аккуратно коснулся его губ своими. Но Петр не спешил отвечать. Не то что бы он не хотел этого, — он в последние недели буквально жил от одной встречи с Москвой до другой, — Петербург просто был слишком удивлен, немного растерян и не готов к такому раннему переходу их отношений на ступень выше.

Губы у князя были мягкие, теплые, слишком манящие, и даже одно вполне себе мимолетное касание ими уже почти перевернуло все внутри Петра вверх дном. Он уже давно хотел быть Москве не просто другом и сам искал способ стать с ним ближе, но теперь, когда его князь так близко, и даже сам проявляет инициативу, Петербург терялся. Какое-то странное чувство, похожее на страх, овладевало им, не позволяя воплотить желаемое в реальность.

— Почему Вы боитесь, мой Государь? Я не причиню Вам вреда. Доверяйте мне, как доверяли в последние несколько лет внутригосударственные дела.

Новый поцелуй был гораздо настойчивее, и не отреагировать на него уже было невозможно. Петр включился в игру: он ответил сначала робко, но затем, по мере того, как усиливался напор Москвы, его сомнения сошли на нет, и он полностью отдался поцелую с тем, кого так долго вожделел.

Император даже пропустил момент, когда руки Москвы снова скользнули по его лицу, и одна из них, обхватив его за шею, еще сильнее приблизила их лица друг к другу. Не помнил он и как, не разрывая поцелуя, приоткрыл рот, давая Михаилу еще больше простора для действий.

— Как Вам мой подарок, Государь? — Отстранившись наконец, сладко прошептал князь. Он не требовал ответа сразу же, а давал Петру столько времени, сколько нужно будет тому, чтобы прийти в себя.

— Это было немного… — Император медлил, то ли пытаясь осознать произошедшее, то ли все еще наслаждаясь. — Неожиданно… Но я… — На его щеках появился легкий румянец. — Я и сам собирался уже сказать тебе, что ты мне нравишься… Но, раз так… То… Можно еще раз?..

— Не здесь. — Улыбка вновь засияла на лице Михаила, правда в этот раз она была уже слегка игривой и даже хитрой. — Как насчет того, чтобы… Покинуть дворец и окрестности и провести остаток праздника только вдвоем?

— Но… Как же моя семья, гости… Что я им скажу?

— Не надо ничего говорить, Ваше Императорское Величество. Мы просто сбежим и все. Мы могли бы снять номер в одной из гостиниц и устроить свой персональный маленький праздник. Без всех Ваших родственников и гостей, а особенно — без фальши, царящей здесь повсюду.

Петербург не знал, что отвечать. Все происходило так быстро, что не укладывалось у него в голове: вот только что они с Москвой сидели в саду, разговаривали обо всем и ни о чем, а уже сейчас он так просто предлагает ему сбежать с собственного дня рождения! Перспектива остаться наедине с ним была весьма заманчивой. Даже слишком. Только сейчас Император, наконец, смог признаться самому себе, что это было именно тем, что он так хотел уже очень, очень давно. Именно тем, о чем грезил и что иногда представлял, закрывая глаза и готовясь ко сну. И по сравнению с этим меркло абсолютно все остальное. Даже обязанности, даже семья. Да и, в конце-то концов, он — Император, и уж наверняка может позволить себе провести один вечер именно так, как хочет он, а не кто-то еще! И потому в вечерней обволакивающей тишине два его слова стали той чертой, вернуться за которую стало уже невозможно.

— Я согласен.

16 (27) мая 1903 года, г. Санкт-Петербург, гостиница «Англия». 21:00.

«Англия»[2] встретила их свободным номером на двоих, сервировочным столиком с бутылкой «Абрау»[3], двумя высокими бокалами и широкой плоской тарелкой с закусками из морепродуктов рядом. С улицы в комнату смотрел Исаакиевский собор, и это немного успокаивало Петербурга — он вдруг почувствовал себя уверенно, будто находился у себя в Зимнем дворце или, хотя бы, в том же Гатчинском — словом, дома. Подойдя к широкому окну, он одним легким движением руки задернул полупрозрачную легкую занавеску, создавая в комнате небольшой полумрак и атмосферу легкой интимности.

— Ваше Императорское Величество, Вы позволите за Вами немного… поухаживать? — Петр даже и не заметил, как Москва, уже разлив открытое заранее шампанское в бокалы, подошел к нему сзади и, слегка приобняв его за плечи, протянул ему один из них. — Будем считать, что это всего лишь продолжение моего подарка для Вас.

— Не стоило, право… Но, если ты так хочешь… — Смутившись, Император все же осторожно взял из руки Михаила фужер и улыбнулся.

— Не хотите ли сказать тост?.. — Шепот Москвы буквально обжег ухо Петра, и тот тщетно старался унять возникшую во всем теле дрожь. — Вы все же именинник сегодня…

— Тост?.. — Император на секунду задумался. — Почему бы и нет?.. За то, чтобы все происходящее не было сном!