«Спустя полгода после знакомства мы так и не поцеловались, хотя была прекрасная возможность. Да что там, мы даже за руку толком не держались… Но я верю, что всё впереди, ведь мне всё же удалось узнать его имя. Причём, от него же самого.

Не смей умирать в бою с Крымом, Глеб. Ради Бога, не смей. Хотя бы потому, что, когда я вернусь из Москвы, я бы хотел увидеть тебя здоровым и победившим. И, конечно же, обнять.

И услышать, как ты снова назовёшь меня талисманом.

18 мая 7079 года.[6]»

Сноски:

[1] — Чугуев — ныне город, а ранее одна из первых крепостей в Диком Поле. По некоторым предположениям была основана в первой половине 16 века. Находилась между любимыми шляхами Крыма, Муравским и Изюмским. Ближе всех была к Белгороду, так что пока это его территория, тем более персонаж Харькова (а именно в его области ныне Чугуев) ещё не появился в этих местах.

[2] — Имеется в виду нападение Тамерлана на Елец с последующим разорением в 1395 году. А Самарканд — столица его империи.

[3] — Глинск — столица татарского княжества Мансура, основанного потомками Мамая (Глинскими) на Северских землях. Просуществовало недолго, однако, следом на тех же Северских землях появилась Яголдаевщина, которая, как некоторые считают, была связана с предыдущим княжеством, так что позволим себе записать их в одного персонажа.

[4] — Кобеняк — украинский аналог русских бурки и зипуна, представлявший собой суконный плащ с капюшоном.

[5] — В 1571 г. оскольский казак Иван Матвеев предупредил правительственные войска, что по Оскольскому краю в центр России движется 30-ти тысячная татарская Орда.

[6] — Дата взята по старославянскому календарю, в котором года считали от Сотворения Мира. Разница с отсчётом от Рождества Христова, используемым сейчас, составляет 5508 лет.

========== IV. Обходной манёвр ==========

18 мая 1571 года, г. Чугуев.

Курск занялся обороной крепости сразу, как только Орёл покинул её пределы. Отныне на счету был даже не каждый час, а минута, и он, будучи опытным воином и командиром, быстро взял грозившую стать неуправляемой ситуацию в свои руки. Досконально зная повадки своего степного врага, севрюк готовился к самому худшему. Но то, что теперь он не один, давало неожиданную поддержку.

Приведя гарнизон крепости в боевую готовность, он лично осмотрел едва ли не каждый её уголок и раздал указания большинству своих солдат. Значительное внимание было уделено дозору за прилегающей местностью и шляхами: теперь часовые на стенах Чугуева менялись уже раз в три часа.

Позаботился Курск и о запасах еды на некоторое время вперёд — дни предстояли трудные, и дополнительная помощь лишней стать просто не могла. В один из дней он также осмотрел и земляной вал перед крепостью и после этого отдал приказ ещё сильнее укрепить и его. Эта же участь ждала и сами стены крепости изнутри.

Курск не мог отступить. Более того, он не имел на это права — в первую очередь он не простит новый проигрыш себе, и только потом примет к сведению наказание свыше, от Москвы.

Он не мог проиграть. Следовало дать бой Крыму здесь, в Чугуеве — победить или заманить в глубокую осаду, дабы не пустить врага дальше внутрь страны. Завлечь Бахчисарая осадой было довольно трудно, ведь татарин предпочитал постоянное и быстрое перемещение долгому стоянию на одном месте. Но попытаться было можно. Нет, нужно! Именно Чугуев должен был стать преградой на пути степного зверя, именно эта маленькая крепость должна была принять на себя всю мощь татарской орды, усиленной турками. И именно так Курск и собирался выиграть время Ване — тот должен был успеть добраться в столицу и сообщить всем страшную весть.

20 мая 1571 года. В пути, где-то на территории современной Орловской области.

Орёл гнал лошадь во весь опор. Он всё ещё худо держался в седле, хотя Воронеж и учил его этому по несколько часов в день. Но теперь, в столь важный момент для страны, Ване было всё равно. Казалось, он не обращал внимания ни на какие опасности: ни слякоть, в которую превратилась дорога от частых майских дождей и гроз, ни грязь на одежде и теле, ни собственная усталость и неуверенность не могли сбавить его скорости — он летел только вперёд и вперёд, и двигали его не только верность и долг родине, но и чувство к Глебу, а также желание показать ему, что он больше не бесполезный «талисман». И потому он непременно должен был сделать всё правильно и показать, что достоин участия в чём-то более сложном, чем просто работа гонца.

Так как большая часть дороги до Москвы была ему незнакома, перед выездом Орёл получил от Курска ту самую карту, по которой тот ранее показывал ему маршрут. Севрюк посчитал, что Ване, которому предстояло пересечь степь в одиночестве, она будет куда полезнее, чем ему, засевшему в Чугуеве и вооружавшему его так, насколько это было возможным. Будучи весьма неточной, она показывала лишь основные шляхи, сакмы, их расположение относительно друг друга, а также городов и крепостей, находившихся в этой местности, так что за неимением другой помощи Ване в ориентации на местности она подходила очень даже неплохо.

Однако, чем дольше Орёл был в дороге, тем всё реже и реже использовал он эту подсказку — не иначе, как сказался опыт, полученный им за время самостоятельного пути.

Но было и ещё кое-что.

Ваня не знал точно, когда это началось, но неожиданно посреди практически голой степи сомнения и страх, еще ранее жившие внутри него, стали отходить на второй план. Более того, стала появляться сначала лёгкая, призрачная, но потом уже очень даже осознанная уверенность в том, что всё пройдёт хорошо. И, как ни странно, чем дальше на север он ехал, тем это ощущение только укоренялось в нём. Прежде он чувствовал такое только рядом с мамой Тулой, но даже тогда этот прилив сил был гораздо слабее. Сейчас же, измотанный дорогой, одиночеством, жуткой ночной стоянкой в открытой местности, он почему-то чувствовал такие уверенность и силу, каких не знал никогда до этого. Более того, он даже стал инстинктивно понимать, куда ему ехать, будто бывал здесь когда-то раньше. А порой ему вообще казалось, словно он знает эти места как свои пять пальцев. Это было не совсем так: Орёл это прекрасно понимал, и оттого странному состоянию своему удивлялся ещё сильнее. В этих местах он был когда-то в далёком детстве и помнил их весьма смутно для того, чтобы так легко ориентироваться в пространстве. Тем не менее, всё вокруг было ему смутно знакомо, выглядело привычным и даже родным. Ваня терялся в догадках о том, что могло так резко изменить его изнутри: он перебирал множество вариантов, но так и не находил ответа. Тем временем, он чувствовал себя всё лучше и лучше: Орёл даже убрал карту за пазуху — Ваня знал, что теперь он прекрасно увидит нужную дорогу и без неё.

21 мая 1571 года, г. Чугуев.

Днём второго дня после отъезда Орла в Чугуеве ожидание из тревожного превратилось в мучительное. Время шло, а никто не только не нападал, но даже и на горизонте замечен не был. Курск, конечно же, сходил с ума сильнее всех: являясь командиром гарнизона, именно он нёс ответственность за все свои решения. Но час проходил за часом, а ничего не менялось — более того, всем становилось лишь только хуже. Крепость съедала скука, и на фоне неё в голову севрюка лезли тяжёлые мысли.

А что, если Крым не придёт? А что, если он сейчас сидит себе спокойно в своём полуострове и даже и не помышляет ни о каком походе?

По началу Курск пытался выбросить эти вопросы из головы, но постепенно они всё сильнее заполняли его разум. Среди них был и ещё один — тот, который Глеб никак не решался озвучить даже в мыслях. Тот, который был логичным итогом всех остальных.

А что, если Орёл был прав, и Белгород соврал всем им? Он ведь и вправду появился очень неожиданно…