Глава 3. Вася

Они перешли на другую ветку метро.

Ссутулившись и не оглядываясь, мать быстро тащила за собой сына, тот семенил мелко сзади и со стороны никто бы не признал в них какого-то родства – реально казалось, что мачеха волочет упирающегося пасынка-плаксу: Мишенька болтался сзади, как цветок в проруби. Голова его и тело весьма живо реагировали на дёргание матери, казалось – вот-вот шейка тоненькая сломается от такого мельтешения. И личико мальчика выражало при этом ну крайнюю степень обиды. Иногда бывало в таких перебежках: кто-то нагонял Ирину и выговаривал на счёт издевательств над ребёнком, на что мальчик начинал пронзительно ныть…

Потому Ирина тащила его за собой как можно быстрее.

Они вошли в вагон.

Ехать оставалось всего одну остановку по кольцевой, которую женщина глухо ненавидела; терпела лишь потому, что недалеко. Ирина крепко держала сына за руку, не давая сесть – по кольцу ездят всякие маргиналы и бомжи, спят на лавках, вонючие и вшивые – куда Лужков, мать его, смотрит – перестрелять надо давно этих уродов!..

Двери захлопнулись, мальчик повис на руке. Ира хотела что-то ему сказать, но тут её сердце громко стукнуло и остановилось – в отражение стекла она увидела за собой Васю.

– М-ма-а!..

Но тут женщина резко наклоняется к лицу Мишеньки и практически рычит, едва сдерживая шёпот, прямо ему в левый глаз:

– Заткнись, а то выкину на хрен из вагона!!!

У мальчика от неожиданности глаза лезут на лоб, а Ирина, сильно прижав его ручку к бедру, выпрямляется и, холодея, с ужасом смотрит в бликующее отражение, на Васю.

А Василий читает газету и ни на кого не обращает внимания.

За эти годы, что они не виделись, он сильно располнел, на голове ранние залысины почти добежали до затылка. Одет в стильное и дорогое пальто, смотрит через очки в золотой воздушной оправе (а Ира помнила, что одиннадцать-двенадцать лет назад её первый мужчина не имел проблем со зрением). У его ног стоит портфель из дорогой кожи, да и ботинки, запонки, часы, пара перстней, животик как у Ганеши – всё говорило о достатке, неспешной и солидной работе на руководящей должности, а также о хорошем и регулярном питании Василия.

Какие же у сына противные ладошки! Потные, склизкие, и при этом такие цепучие – фиг вырвешься!..

Вася в юности был бирюлёвским гопником – вот, ни много, ни мало! И, впрочем, не удивительно, что после службы в армии молодой москвич пошёл в отделение милиции. Потому как выбора у него особого не было – до институтских мозгов он дожить не удосужился, на завод вслед за отцом идти париться натурально в литейке посчитал ниже своего достоинства, да и денег там стали платить после перестройки просто неприлично – ни на баб, ни на пиво. Что – опять выходить на улицу и заниматься мелким криминалом? Останавливали судьбы друзей – кого-то уже грохнули в стремнине передела советской собственности и раздела сфер влияния, кто-то свалил за рубеж, а Вася был к языкам равнодушен. И вообще он прекрасно понимал, что за бугром ждут лишь рабсилу – а гнуть горб на дядю ему хотелось меньше всего.

Пошёл, поразмыслив день-два, в свою районную родную ментовку, где и прослужил более десяти лет, вырос до старшего оперуполномоченного. Получил за заслуги однушку, купил в процессе двухлетнюю Нексию. Как-то особо ничего не скопил за годы службы, даже телика и стиралки в доме не было, может быть потому, что для жизни ему было совсем немного надо.

Как редкое хобби любил фантастику и детективы – собрал библиотеку и читал иногда, мечтая о том, что сам напишет сценарий для «Улиц разбитых фонарей», где играли его любимые актёры.

При этом семью, как ни просили уже усопшие мать и отец, так и не завёл, избалованный местными проститутками. Да и, если честно сказать, из-за катастрофической нехватки времени в ментовской жизни в последнее десятилетие бурного двадцатого века семья для него была бы обузой в той, в общем-то, опасной и нередко неблагодарной, черновой работе по зачистке общества от всякого маргинального элемента. А уж этого элемента расплодилось (повторим газетный штамп) – «в лихие девяностые», ого-го сколько…

Василий был на хорошем счету у руководства. Реально он всегда чувствовал людей, пройдя жестокую уличную школу взросления в одном из самых неблагоприятных районов столицы. Знал – где и как надавить, где и как подмаслить – чтобы был толк. Ну, само собой, не брезговал ничем, обладая житейской смекалкой и логикой. Потому был успешен в розыске, уважаем товарищами, за которых всегда был горой и в огонь, и в воду. Конечно, начальство старалось закрывать глаза на некоторые, скажем так – неконституционные методы дознания, главное же был – результат. А результат Вася давал. Он был настоящим русским ментом как в кино: своих не бросал, чужим спуску не давал – потому и держали до определённого момента на рубеже века, когда новое столичное руководство в свете реформы МВД стало чистить свои ряды.

В общем, после перестрелки в сауне, когда пьяные служители закона из двух разных УВД и налоговой не поделили проституток, Васе указали на дверь, уволив «по собственному» за день до инцидента. Хорошо хоть не перестреляли друг друга, московские весельчаки. Пуля в ляжке у одной из путан с украинским паспортом – не в счёт.

Итак, Ирина пришла на работу в профильный НИИ. Как она входила в коллектив и дела – это не интересно. Главное – уже через полгода она смогла заниматься теми институтскими наработками, которые позволили ей взяться здесь за давно планируемую кандидатскую. Конечно, рекомендации с кафедры, личное содействие научных руководителей вкупе с решимостью Ирины заниматься именно своей темой, а также неким пренебрежением к устоявшемуся порядку продвижения сотрудников НИИ, их значимости в работах института, субординации – сыграли свою пробивную роль.

Начальство внимательно следило за успехами молодой сотрудницы, имея на её работу определённые планы. Ирина же ничего не подозревала – в контакт с коллегами вступала только по мере производственной необходимости, в основном лишь «здравствуйте» и «до свидания», чётко отрабатывая положенное время без опозданий и бюллетеней. Тут же прослыла сухарём и серым чулком, который ничего не видит дальше собственных амбиций. Она не слушала эти пересуды, и не прислушивалась, презирая сплетников.

А зря.

Ира скопила за полгода денег, не позволяя себе никаких трат, чем так же вызывала пересуды и усмешки шопоголичек и любительниц поболтать за чашкой чая: «На хрена ей деньги – каждый день приходит в одном и том же костюме на работу!». Это был злобный наговор – да, Ирина не особо следила за тем, чего надевает, но меняла одежду регулярно, пусть и однотипную. Мать же думала, что дочь копит на ремонт и очень этого опасалась, не желая, чтобы Ира съехала. Но та о ремонте пока и не думала.

Дочь просто в один из дней, посчитав в который раз заначку, пошла и сделала себе уши. Чтоб не топорщились, как локаторы. Чтоб ни у кого даже в мыслях не было назвать её Чебурашкой! Ведь она прекрасно помнила слова Денчика (она вообще никогда ничего не забывала, другое дело, что она «вспоминала» только то, что ей было выгодно или необходимо в данный момент). И эта обида, этот комплекс сидел в ней жёстко: «Кому на хрен я нужна такая ушастая! Кому, кому нужен этот лопоухий, смешной и глупый Чебурашка?!»

Вот потому пошла и сделала себе эти долбанные уши!

Мать традиционно пришла в ужас от очередной выходки дочери, отец же одобрил – он уже серьёзно беспокоился о судьбе Иры и её одиноком существовании: шутка ли, ей уже 23, а до сих пор никого не было и планов никаких. Кстати, историю с Ванькой он не знал – дочь не удосужилась тогда его посвятить в свои планы, когда как её ближайшее окружение, напомним, было в курсе всех перипетий «ожидания счастья». Она как-то тогда беспечно отнеслась к этому вопросу, полагая объявить отцу накануне свадьбы.