Дочь пошла по стопам отца, отучившись на инженера-металлурга. Она с успехом работала некоторое время в профильном НИИ, но после неких событий, речь о которых ещё впереди, осталась без работы. Ирина, как пришла в себя, не стала ничего выдумывать, просто оторвала первый попавшийся кусочек бумаги с номерком телефона с объявления на курсы бухгалтеров. Как увидела на столбе, так и пошла на курсы.
Подкопив денег, отец помог, воспользовавшись дефолтом девяносто восьмого года, когда цены на московское жильё рухнули до минимума в истории столицы российской империи, она купила себе двушку в одном из спальных южных районов. Дом был блочный, не новый, но не «хрущёвка», вполне ничего себе. Предстоял ремонт, который в конечном итоге значительно передвинул переезд.
А мать от этой покупки пришла в ужас второй раз в жизни:
– Ты меня бросаешь? Я же старая и больная!
– А я молодая и здоровая! – отрезала дочь. – Ты всех моих женихов распугала, а я хочу семью и детей!
Ну, вообще-то, положа руку на сердце, не было особо у Ирины женихов…
– Разве я тебе мешаю?.. – робко зашла с другой стороны Любовь Онуфриевна.
– Мешаешь! И хватит об этом, я уже всё решила.
– Правильно, правильно, – опять поддержал её отец, когда мать нажаловалась ему по телефону в очередной раз. – Мне внуков пора иметь…
Эх, если бы он мог только предположить, что за внучок будет у хорошего человека…
– Эхкх… Кыхм-м… купи-и-и…
Чтоб ты сдох, любимый!
Ирина уткнулась лбом в костяшки пальцев руки, которой держалась за поручень, и закрыла глаза. Чтоб ты сдох, тварь! Обожаемый сыночек. Обожаемый до дрожи, настолько, что и минутки без тебя провести не могу, ни секундочки ведь без кровиночки любимой… так бы и сожрала с потрохами сынулечку!
Кто-то теребит её за коленку, Ирина открывает глаза – прямо перед ней сидит старушка и участливо смотрит снизу-вверх:
– Устала, поди?
Женщина неопределённо пожимает плечами, как-то мечты ещё не оформились в данный момент поездки.
– А хочешь, заберу твоего мучителя? А?.. Не хочешь? Так я его на лопату посажу, в печь мою запихну, там он и сжарится. А потом я его съем, а косточки закопаю, и следа не останется… Хошь?..
– М… М-мам-ма-а… Кхы-гшгхы…
– Я тебе… куплю… – несколько невпопад отвечает женщина, – как доедем, всё тебе куплю.
Только отстань, хоть на минутку, мозгоед.
В общем-то, Ирина никогда не отличалась красотой, если честно. Черты лица её были мелки и невыразительны, тонкие губы по ощущениям с первого взгляда – не созданы для поцелуев и любовных утех. Глаза были посажены довольно близко друг к другу, и иногда казалось, что девушка косит, но не мило, а с глупцой. Волосы были густыми, но вечно с проблемами – «я у мамы вместо швабры». Носогубные складки делали личико немного презрительным, как будто Ирина заведомо ставила себя выше других. Её оттопыренные уши давно стали притчей во языцех насмешников, о них речь впереди. Фигура с детства была «мальчиковой». После рождения ребёнка она несколько изменилась, стала более округлой, женственной. Но у Ирины никогда не было вкуса, и она одевалась всегда тяп-ляп, в тёмные или несовместимые цвета, бесформенные пуловеры, джинсы, и так далее.
Ольга многократно дарила ей красивые вещи, таскала с собой по распродажам и навязывала свой взгляд на одежду. Но вещи, пришедшие от неё, куда-то терялись, запихивались, и опять Ира превращалась в натуральную серую невыразительную мышь. Косметикой она практически не пользовалась, так – губки разве что сиреневой помадой, ни черта не идущей к её смуглому лицу и тёмным волосам, да немного туши.
Духи Ирина на дух не переносила, вот такое странное свойство. Лишь один раз, учуяв странный аромат в вагоне метро, нагло протолкалась и чуть не облизала девушку, так её увлёк этот странный терпкий мускусный запах, напоминающий тину и подмышки. Пассажирка вышла на станции, с опаской оглядываясь на Ирину, а та так и не решилась спросить, что это были за духи… Да и духи ли это были?..
Тем не менее, она тоже влюблялась. Редко, но так метко, что крыша ехала на гастроли в Астрахань. Любовь приходила к ней с такой силой, что девушка просто сходила с ума, безумела, как мартовская кошка.
Первой её любовью был одноклассник Ваня, тот самый разбитной мальчишка, когда-то дёргающий её за косицы и обзывающий странным прозвищем Босота. В общем-то, он был вполне неплохим парнем – в меру добрым и отзывчивым, верным в дружбе, хотя несколько агрессивным: по мальчишески ершистым. Жизнь со старшим братом, спортсменом и бабником приучила его быть быстрым на слово и драку, а с девочками – в меру наглым и напористым. Закурил с седьмого класса, увлёкся баскетболом, был капитаном школьной команды, выигрывал соревнования. За курево периодически огребал от брата и отца, но переносил это стоически, полагая, что это естественная дань взрослению. Ирина его вообще не волновала и не интересовала даже в теории – детсадовская любовь давно прошла, завяли помидоры. Даёт тёлка списывать, значит можно дружить, типа. На выпускном вечере он тусовал с грудастой Ольгой, обжимал её в медляке. Тут и узнал на ушко о страстях, бушующих в под закрытом глухим девичьем платье серенькой мышки.
– Эта лопоухая в меня втюрилась?! – не поверил он, прижимая к себе упругую и сочную Ольгу.
– Только не говори ей, что я это тебе рассказала, – заторопилась девушка, почуяв укол совести: получалось, что она выдала самый главный секрет подруги, подставила её.
– Да ладно!.. – Ваня резко прижал к своему естеству объёмную Ольгу с таким напором, что у неё перехватило дыхание, как будто у них и не было скоротечного бурного секса пятнадцать минут назад в лабораторной по химии, где Ольга помогала училке готовить опыты и потому имела дубликат ключа. – Так может она мне даст в честь окончания школы и вступления во взрослую жизнь? Пусть пригласит меня, сейчас я ди-джея попрошу объявить белый. Небось, женщиной хочет стать, что сучка, хе-ех…
– Пошляк! – Ольга оттолкнула парня, чуть не разрыдавшись от стыда, и бросилась прочь из зала. Но она была отходчивой девушкой с доброй натурой. Потому уже через десять минут, выкурив на балконе сигаретку, она вернулась и танцевала с мальчиками, как ни в чём, ни бывало.
Объявили белый танец. Ваня, подождав с десяток секунд, матросской развязной походочкой подрулил к Ирине, подпирающей стенку, и кивнул, приглашая.
Да, по идее белый танец, но Ваня был уже опытный мужчина и прекрасно понимал, кто должен вести первую скрипку в отношениях, чтобы способствовал ему успех. А смысл успеха у мальчика-старшеклассника есть только один. К тому же Ванька, подогретый соткой водки, торопливо заглоченной в туалете без закуся, (бутылку ребята спрятали в бачок накануне; чуть не поперхнулся, блин!), в трёхминутном перерыве между торжественной частью с вручением аттестатов и застольем с бутылкой шампанского на шестерых, уже чувствовал себя опытным сердцеедом и покорителем Эвереста одновременно. Съеденное сердце и покорённая вершина, конечно, были в образе Ольги.
Ирина едва не упала в обморок в те несколько секунд, пока Ваня, сверля её взглядом, пересекал зал, точно направляясь к группе мышек, обтирающих платьями высоченные портьеры, закрывающие окна. Да, в классе было много мышей.
А Ванька почти грубо, бесцеремонно и даже не предложив словом, а просто кивнув, как приятелю, схватил девушку за мгновенно вспотевшую ладошку и вытащил её прямо на середину зала, словив недоумённые и завистливые взгляды мышей и возмущённый взор Людмилы Онуфриевны. Женщина сама ещё накануне вызвалась пасти молодёжь, будучи активисткой родительского комитета. Скрестив руки, она с подозрением внимала на детей, кислым видом внося уныние в их желающие кутежа сердца. Другие родичи предлагали ей несколько раз пойти «попить чаю и не мешать молодёжи», но Людмила Онуфриевна отказалась, оставшись в конце концов одиночестве.
