И иногда в тихие лунные ночи он выходил гулять по прибрежным кустам и тропинкам…
Ирина забежала в вагончик и с размаху бросилась лицом на одну из целых кроватей, которую не долбили страстные любовники. Она хотела разрыдаться, дать волю обиде, но едва упав лицом на подушку, с отвращением немедленно вскочила на ноги – от кровати недвусмысленно пахло. С выражением на лице крайнего возмущения и брезгливости, сжатыми кулачками и губами в ниточку, она выскочила из самого убогого в её жизни места отдыха и со всех ног, не обращая внимания на саднящие ссадины от босоножек, рванула за удаляющимся хозяином кемпинга.
И в следующие пятнадцать минут Джарику устроили такую головомойку, которою он не получал со времён средней школы, когда его за баловство в туалете девочек при всём составе учащихся и педагогов на срочно собранной линейке в актовом зале песочила завуч. Потому что Джарик очень хотел девочек в свои тринадцать лет, терпел-терпел, делал намёки, приглашал в кино и на мороженое в гости…
В общем, дошёл до такого состояния души и тела, что, в конце концов, попросту забежал на переменке к девчачий туалет и стал показывать там всем эрегированный орган, хвастаясь величиной и упругостью, приглашая к совместному приятному времяпровождению. Девочки, естественно, подняли такой визг, что к ним сбежалась вся школа. Молодого эсгибициониста заловили, заставили одеться (с трудом) и потом вломили при всех такого леща…
Вызвали родителей.
Мама с папой удивлялись и не верили. Они клятвенно убеждали всех, что их сыночек не такой, очень воспитан и скорее всего кто-то из девочек так «пошутил».
Пацан едва не падал в обморок от перевозбуждения и прилюдного унижения…
И никогда он никому не признавался, что каждый раз, овладевая очередной покорённой дамой, он на самом деле мстил завучу, драл её со всей своей обиженной южной страстью. Потому что в тогдашнем поступке он никак не мог понять, что в нём было такого неправильного, предосудительного и необычного…
Я хочу женщину – значит я мужчина и я прав!
Это событие навсегда осталось в его памяти, как чрезвычайно возбуждающее и приятное, мгновенно заводящее его южную натуру при малейшем намёке.
И тут эта москвичка орёт так приятно на него! Музыка войны! Танец с выходом самца! А как жёстко хватает за руку, когда Джарик хочет отвернуться, поворачивает так памятно и властно к себе! И как горят возбуждающе при этом её глаза, как тонок и пронзителен её голос, навевающий воспоминания о том замечательном унижении при всех. Опять приходит та самая дрожь! И какие же у неё обидные и правильные слова, поднимающие волну в груди и толкающие из штанов то самое, чем так гордится и хвалится шестиклассник!..
В общем, отец пытался замять происшествие, предлагал отремонтировать крыльцо и туалет – крымская школа была старой, требовала ремонта, денег украинское правительство выделяло с гулькин нос. И вполне прокатило бы при иных обстоятельствах. Но дело зашло уже слишком далеко – свидетелей было так много, пострадавшие вопили так громко, что семейству натурально пришлось бежать из города – вот-вот ожидали прокурорских.
Они уехали на время к родственникам в Анапу. Да так и застряли. Какая разница, где торговать фруктами и принимать отдыхающих. Но перед этим папаша свозил сына к знакомой проститутке – чтоб знал, что к чему.
…А вокруг собрались туристы, которые приехали к Джарику и его матери вовсе не за каким-то комфортом. Они непритязательны к бытовым мелочам, здесь дёшево и сердито. Они не поддерживают Ирину, даже некоторые пытаются её вразумить – мол, у нас, девушка, совместная тусовка, общение без проблем и условий, нет социальной разницы (хотя на самом деле нередки весьма богатые гости, но они разумно не показывают свои доходы). Здесь приветствуются бурные отпускные романчики под недорогое вино и хачапури с сыром, шелест прибоя, фрукты и прогулки под луной. Им плевать на заблёванный кем-то матрац и несвежие подушки, это всё тлен…
Короче, Ирине подобрали всем миром матрац и бельё посвежее; мама Джарика угостила великолепным хинкали, дала мазь от потёртостей. Даже бесплатно предлагала купальник по размеру (у заботливой и рачительной хозяйки были собранны оставленные отдыхающими вещи и пляжный инвентарь – не таскать же туда-сюда), но москвичка с едва сдерживаемым брезгливым гневом отказалась. Ну, ублажили, как могли. Джарик отдал ей свою персональную надувную гэ-дэ-эровскую подушку, которую Ира с омерзением вымыла шампунем трижды, прежде чем одеть наволочку.
– Ну и мегера у тебя, Оленька, подружка, – сказал вечером же Джарик.
– Да, бывает, – отвечала московская красавица.
Ирина страстно хотела уехать на утро. Но вскоре у неё родился план мести.
И Ольга через два дня взвыла!
– Она ходила за мной по пятам, как собачонка, твою мать, блин! И скулила, скулила, скулила!.. Достала своими придирками и претензиями. Всё ей не так! Всю душу вынула жалобами – то на погоду, то на солнце, то на соседей, на Джарика, на детей, которые орут и не дают спать, на музыку, что все включают громко, на ссоры и песни под гитару… Всё ей было не по нутру! И раскомандовалась, как будто я ей чего-то должна! Туда не ходи! Здесь не сиди! Пошли на пляж! Пошли с пляжа! Вон из воды! Не ходи к Джарику! Сама никуда не уйду и не дам вам тут трахаться на моей кровати! Клопы! Тараканы! Наблевали! Вино кислое! Твою мать! Чуть что я в сторону – трезвонит на сотовый, как будто денег у меня вагон и маленькая тележка. Еле-еле вырвалась раз в город съездить за прокладками, которые мне на хрен были не нужны! Прям так в дороге персональный и абсолютный контроль – ни пивка не попить, ни потусовать с мальчиками! Секса ни-ка-ко-го! Да!!! Джарик весь извёлся – когда придёшь? Когда будет секс? А эта?!! У неё же только одно на уме! К мужикам не ходи, мне скучно одной! Не пей вино – заблюёшь, как я тебя – такую кобылу, на себе потащу! Это вообще – капец всему! Это я-то – кобыла?!! Это, представляешь – мне?!! Дура, твою мать! Сучка мелкая! Ни грамма благодарности!
В общем, при всей коммуникабельности Ольги, через десять дней она так возненавидела подругу, что решила, в конце концов, сбежать от неё к любовнику. Вечером предложила вина за ужином – Ирина лишь пригубила. Пошли в полночь спать, выждала полчаса.
Потом незаметно выскользнула из вагончика, предусмотрительно оставив сотовый – типа, забыла. И поскакала к мачо.
– Короче, утром тихонечко прихожу – как мышка крадусь, тихонько-тихонько… Удовольствие в теле, Джарик отжарил – наскучался, малыш, а-а-а… Так на столе Самсунг мой, за двенадцать косарей, бл-лин, по кусочку… Я его честно заработала, это был не подарок бесплатный, как ей! Она его ножиком столовым, представляешь, искромсала! Как силёнок только хватило – он же крепкий, как кирпич! Откуда столько злобы и силищи в этой мелкой шмакодявке нашлось, а? Тварь! И спит – типа… Ну, тут уж я тоже на характер пошла!.. А что? Имею право, твою мать! Я ведь по натуре – добрая, ты же знаешь, я всех люблю, даже та-ку-ю ду-ру. Но – довела… в натуре – реально довела!
Увидев раскрошенный телефон, Ольга несколько секунд стояла, хватая ртом воздух, а потом коршуном подскочила к Ирине и от всей души выкрутила ей ухо!
Они подрались.
Причём Ольга больше придерживала подружку, помогая себе подушкой и одеялом. Ирина же, обезумев от неожиданной резкой боли, которой ей в жизни не приходилось испытывать (в детстве её физически не наказывали, потасовок она избегала), с каким-то птичьим клёкотом махала-сучила руками-ногами, пытаясь ударить и скинуть с себя тяжёлую и сильную Ольгу. И растопыренные пальцы были похожими в этот момент на когти хищной птицы, а из перекошенного злобой рта вылетал рык подстреленного льва!..
Ольга совладала с ней довольно быстро – сказалась разница в весе и нелюбовь Ирины к спорту. Через две минуты госпожа Островская была спелёната в одеяло и придавлена к кровати роскошным телом, которого совсем недавно ублажили во всяких позах. И любительница южных мужчин, максимально приблизившись, сверля взглядом в упор в безумные от ярости глаза Ирины, с каждым своим словом делая волнообразные придавливающие движения, (от чего пленница вынуждена была выдыхать с тоненьким «игханием»: «Игх! Игх! Игх!»), медленно и жёстко проговорила:
