Следующая ночь была повторением предыдущей, за исключением того, что он уже не мог бороться со сном. Собаки лаяли не переставая, а его притупившееся от усталости сознание уже не реагировало на их возбуждение. Раз он проснулся в испуге: волчица была меньше чем в ярде от него. Машинально он бросил головню и попал прямо в открытую пасть; она отскочила, завизжав от боли, и он испытал наслаждение от запаха горелого мяса и шерсти, видя, как она трясет головой и злобно рычит уже шагах в двадцати.

На другую ночь, чтобы не задремать, он привязал горящую сосновую ветвь к правой руке. Едва закрывались на минуту его глаза, как боль от ожога будила его. Несколько часов провел он таким образом. Всякий раз, просыпаясь, он отгонял волков головнями, подкладывал дров и снова прикреплял ветку к руке. Все шло хорошо, но в одно из пробуждений он привязал ее плохо, и ветка выпала из руки, когда он спал. Ему снилось, что он прибыл в форт Мак-Горри. Было тепло и уютно, и он играл с фактором в криббедж. Но ему казалось еще, что форт осаждают волки, которые воют у самых ворот, и что по временам он и фактор отрываются от игры, чтобы послушать вой и посмеяться над напрасными усилиями зверей ворваться в форт. И вдруг – какой странный сон! – раздался треск. Дверь распахнулась, и огромная стая волков ворвалась в казармы форта. Они вот-вот набросятся на него, их вой стал невыносимым… Сон становился чем-то знакомым, но ужасный волчий вой мешал ему понять, чем именно.

Он проснулся и наяву услышал вой и рычание. Волки окружили и бросились на него. Клыки впились ему в руку. Инстинктивно он прыгнул в костер и в этот миг почувствовал острую боль в ноге от полоснувших по ней зубов. Началась битва. Толстые рукавицы защищали его руки, он швырял горячие угли во все стороны, и скоро костер стал походить на вулкан.

Но это не могло продолжаться долго. Он обжег себе лицо до волдырей, опалил брови и ресницы, ноги нестерпимо пекло. С пылающими головнями в руках он прыгнул на край костра. Волки отступили. Повсюду, куда падали горячие уголья, шипел снег, и там и сям, наступая на них, отскакивали и визжали звери. Расшвыряв головни в ближайших врагов, он сбросил в снег дымящиеся рукавицы и стал топтаться в снегу, чтобы охладить ноги. Обе собаки исчезли, и он хорошо знал, что они послужили очередным блюдом на этом затянувшемся обеде, который начался несколько дней назад с Толстяка и закончится на нем самом на следующий день.

– Нет, вы еще не сожрали меня! – кричал он, бешено грозя кулаками голодным зверям; и от звуков его голоса волновалась вся стая, волчица же кралась к нему по снегу и жадно следила за ним голодными глазами.

Новая идея пришла ему в голову, и он принялся за ее исполнение. Он разложил костер большим кольцом вокруг себя и растянулся внутри на тающем снегу на одеяле. Когда таким образом он исчез за стеною пламени, вся стая волков с любопытством окружила костер, чтобы узнать, что с ним случилось.

До сих пор он мешал им подходить к огню, теперь же они расселись у костра тесным кольцом, как собаки, моргая, зевая и потягиваясь тощими телами в непривычном тепле. Вдруг волчица, подняв голову и уставившись на звезды, завыла. Один за другим стали подтягивать ей и волки, и наконец вся стая, задрав морды к небу, принялась оглашать воздух голодным воем.

Рассвело. Костер догорал. Дрова кончились, и надо было возобновить их запас. Генри сделал попытку выйти из своего огненного круга, но волки поднялись ему навстречу. Теперь головни заставляли их только отскакивать немного в сторону, они уже не отбегали, как он ни силился прогонять их. Когда же он, потеряв всякую надежду, перестал это делать, какой-то волк прыгнул на него, но промахнулся и попал всеми четырьмя лапами на горячие уголья. Волк завыл от страха и боли и пополз обратно с обожженными лапами.

Человек же, сгорбившись, сидел на одеяле. По бессильно опущенным плечам, по наклоненной покорно голове видно было, что у него не осталось сил бороться. Порою он поднимал голову и тупо смотрел на догорающий костер. Круг пламени и горящих углей был уже кое-где разомкнут. Свободные от огня проходы в нем все расширялись, а пламя уменьшалось.

– Что ж, можете теперь меня сожрать, – бормотал он, – теперь мне все равно, я засну… Я не могу больше…

Он проснулся и прямо перед собой увидел волчицу, не сводившую с него глаз.

Через несколько минут, хотя ему они показались в полудреме часами, он снова пришел в себя. Таинственная перемена произошла за это время, настолько таинственная, что он вдруг очнулся. Что-то случилось, но что? Он не мог понять. Волки исчезли. Оставались только их следы на истоптанном снегу, показывающие, как близко они к нему подобрались.

Сон снова начал одолевать его. Голова склонилась на колени… вдруг он вздрогнул и прислушался. Где-то вдалеке послышались голоса людей, скрип саней и взвизгивание собак. Четверо саней тянулись между деревьями от реки к его стоянке. Группа людей окружила человека, ползавшего в центре угасающего костра. Они трясли и теребили его, пытаясь привести в себя, но он смотрел на них, как пьяный, и вяло бормотал сонным голосом:

– Рыжая волчица… приходила к собакам во время кормежки… Сначала ела собачий корм… Потом собак… Потом Билла.

– Где же лорд Альфред? – кричал ему в уши один из прибывших, грубо тряся его.

Он медленно покачал головой:

– Нет, его она не сожрала… он на дереве, где была последняя стоянка.

– Мертвый? – вскричал первый.

– Да, и в гробу, – ответил Генри.

Он сердито высвободил плечо из тисков спрашивавшего.

– Слушайте! Убирайтесь!.. У меня голова налита свинцом… Спокойной ночи всем…

Его глаза закрылись, подбородок упал на грудь. И как только его положили на одеяла, в морозном воздухе раздался его храп.

Но слышались и другие звуки. Это был далекий и тоскливый вой голодной волчьей стаи, направлявшейся за другой добычей после того, как человек ускользнул от их зубов.

Волчица первая уловила звуки человеческих голосов и повизгивание собак, запряженных в сани, и она же первая отбежала от человека, загнанного в кольцо из угасающего пламени. Стая вовсе не была расположена отказываться от затравленной добычи, и несколько минут волки медлили, прислушиваясь к новым звукам, но вскоре и они бросились вслед за убегавшей волчицей.

Впереди стаи бежал крупный серый волк, один из ее вожаков. Он-то и направил стаю по следам волчицы, угрожающе рыча на молодых и даже кусая их, когда те, забывшись, пытались обогнать его. Он же ускорил бег, когда увидел волчицу, трусившую рысцой по снегу.

Она побежала с ним рядом, как будто это было ее привычное место, и больше не покидала стаю. Волк не огрызался на нее, не скалил зубов, если ей случалось опередить его. Напротив, он казался благосклонно расположенным к ней, настолько благосклонно, что это ей не нравилось и она рычала и обнажала клыки, если он пытался бежать слишком близко. Она даже при этом иногда кусала его за плечо. Но и тогда он не выказывал гнева. Он только отбегал в сторону и несколькими неловкими прыжками опережал ее, напоминая своим видом и поведением смущенного деревенского парня.

В этом и заключались все его неприятности во время бега; ее же одолевали другие заботы. С другого бока бежал тощий, старый, седой волк, отмеченный шрамами многих битв. Он все время бежал с правой стороны. Это объяснялось тем, что он был крив на правый глаз. У него тоже было стремление прижиматься к ней, и его морда, покрытая рубцами, дотрагивалась до ее бока, плеча или шеи. Как и от бегущего слева вожака, она встречала эти знаки внимания лязганьем зубов; когда же они оба выражали внимание одновременно, грубо тесня ее, она отгоняла обоих ухаживателей быстрыми укусами. Тогда оба самца, скаля клыки, угрожающе рычали друг на друга. Их соперничество должно было бы привести к битве, но из-за крайнего голода всей стаи поединок откладывался до более удобного случая.