Прежде чем зайти в туалет, я на мгновение задумался. Насколько я видел, мужик в серой куртке и его побитый приятель все еще не вышли. В «Дикобразе» туалет небольшой, и мне придется пройти рядом с ними. «Пофиг», – подумал я и толкнул дверь ногой. Предосторожность никогда не помешает. В отличие от остальных явлений настроение после драки обычно являет собой смесь товарищеского духа и буйного веселья. Кивка, хмыканья с моей стороны может вполне хватить, чтобы дать понять, что я им свой.

Но я зря беспокоился, поскольку туалет был пуст. Отлив в писсуар, я развернулся, чтобы ополоснуть руки в крохотной раковине. На фарфоре имелось некоторое количество крови, видимо, из разбитого носа, судя по ее виду.

А потом я заметил капли крови на полу. Они вели в направлении кабинки. Дверца была прикрыта, но не заперта, и это было странно. У меня не возникло ощущения, что за ней кто-то есть, а люди обычно не закрывают дверь кабинки, когда выходят. Не зная, почему я так поступаю, я осторожно открыл дверцу одним пальцем.

Открыв ее на пару дюймов, я едва не закричал, но смог сдержаться. Когда дверь открылась полностью, я уже просто тупо глядел вперед.

Стены кабинки были забрызганы кровью до самого потолка, будто кто-то макнул большую кисть в темно-красную краску и попытался выкрасить ее с максимальной скоростью. Возле унитаза лежала пара обрывков плоти, а сам унитаз был заполнен сгустками крови, на поверхности которой плавали несколько бледных кусков чего-то непонятного.

Я был в ступоре от увиденного, просто не понимал, что тут могло случиться, пока не увидел на полу большое металлическое кольцо под одним из обрывков.

И очень быстро вышел из туалета. В пивной снова стоял шум и духота, и проход к возвышению был совершенно перекрыт.

Внезапно вспомнив, что такое возможно, я вышел через боковую дверь. Можно обойти пивную и войти через главную, намного ближе к моему месту. Можно просто убежать. Но я решил, что не следует этого делать. Надо было забрать мою книгу, иначе люди задумаются, почему она там осталась.

Снаружи было прохладно, и я быстро пошел вдоль стены. Через пару метров остановился, уловив движение на другой стороне дороги.

Там сидел пес. Теперь, когда он был неподвижен, я смог разглядеть, какой он большой. Намного выше обычной собаки и массивнее. И он смотрел на меня равнодушными серыми глазами.

Секунду мы смотрели друг на друга. Я не шевелился, надеясь, что бог помилует меня и пес останется на месте. Мне хотелось проскользнуть вдоль стены, добраться до окон, чтобы меня видели люди, – не хватило смелости. Если я пошевелюсь, он может накинуться.

Пес не двигался. Продолжая смотреть на меня, он поднялся и медленно ушел в темный конец улицы, туда, где не горели фонари. Я смотрел ему вслед, не веря своим глазам. Дойдя до угла, он обернулся и снова посмотрел на меня, а затем исчез.

Я вернулся в пивную, схватил книгу и пошел домой. Я никому не рассказал о том, что видел. Они сами это скоро узнают. Когда я спешно выходил из пивной, то услышал, как один из мужчин за столом поинтересовался, где же Пит. Не было смысла говорить ему или показывать, что от него осталось.

Я все это заметал Я был там и видел то, что видел. Я видел серьгу на полу кабинки, все еще прицепленную к остаткам от ее владельца Я видел человека в серой куртке, которого не было, когда я ушел, но о нем, похоже, никто и не вспоминал Я видел, как поглядел на него один из приятелей, с изумлением, будто пытаясь припомнить, где же он познакомился с этим человеком с серыми глазами, откуда он его знает. И я видел взгляд пса – предостережение, которое было в этом взгляде.

Я никому ничего не рассказал, но не знаю, достаточно ли этого. Не моя вина в том, что я это видел Я не искал себе неприятностей, но понимаю достаточно, чтобы осознать – это ничего не меняет. Иногда дождь просто идет, а я просто попал под него.

Последний месяц я не ходил в «Дикобраз»: проводил большую часть времени дома, глядя в окно. Последние пару дней я начал задумываться, столько ли вокруг кошек, как было раньше. По ночам я слышал за окном шум, будто шарканье. Может, это ничего и не значит. Может, не столь важно, что темнота у меня за окном становится все светлее по мере того, как прибывает луна. Все это может ничего не значить.

Но это меня нервирует. По-настоящему нервирует.

Свет божественен. Более чем прекрасен. Гаррет видит свет и позволяет себе источать благоговение.

Гаррет не может не видеть свет. Его веки крепко сжаты, до боли, из уголков глаз текут слезы. Свет ищет эти уголки и проникает в них, обжигающе белый – такой, что лишает Гаррета способности видеть даже тоненькую сеточку сосудов внутри его век, не способных сдержать его.

Он пытается измерить время, слушая биение сердца. Без толку. Похоже, свет всегда был с ним. Он вечен и всемогущ. Гаррет судорожно вдыхает, но не от боли, не от настоящей боли – нет, поскольку свет превосходит его силой, и он обязан ему своим чудом. Свет много больше его – такой могучий, что Гаррет буквально слышит, как свет ласкает его плоть, выискивая тайные места, его органы, его мысли, высвечивая каждую извилину и складку мозга.

Гаррет прижимает ладони к закрытым глазам и дивится тому, что для света это не преграда, что свет не щадит его. Гаррет ощущает себя жалким. Он чувствует, что свет чист и совершенно недвусмысленен.

Гаррет глядел в свет и придумал новое определение того, на что должен походить бог. Он ощущает оказанную ему честь – среди всех смертных именно ему было разрешено мельком взглянуть на божественное. Его ум воспринимает свет как жаркий, хотя он и не чувствует, чтобы тело поджаривалось, а этого можно было бы ожидать. Такой чистый, такой абсолютный…

Никогда в своей жалкой жизни смертного он не был свидетелем такого представления. В конце концов, свет слишком силен. Гаррету надо бы отвернуться, но он не может. Куда бы он ни повернул свою голову, свет перед ним, очищая от замыслов, вины, человеческих слабостей и ошибок прошлого, как и от ошибочных представлений о будущем. Свет вечен – здесь, в голове Гаррета.

Он пытается подыскать слова, чтобы преподнести их свету, но в голову приходят лишь ограниченные человеческие понятия, такие как «любовь».

Женщина в постели с супругом. У них перерыв в приступах занятий любовью, глаза женщины прикрыты, голубые в этой полутьме, излучают особое свечение, которое говорит мужчине: он – все, что она видит, или все, что хочет видеть сейчас.

Она говорит ему, что любит. Нет необходимости. Слова во тьме в любом случае приносят ему духовное благо.

Она касается его носа пальцем и медленно ведет им вниз. Ты. Я люблю.

Он знает.

Он уже хочет что-то сказать в ответ, чтобы не оставлять ее в одиночестве в их теплой тишине после близости, не оставлять без ответа ее слова любви. Пытается придумать что-нибудь сексуальное, замысловатое и исполненное любви, чтобы доказать, что он не равнодушен.