Рэй закусила губу и отвела взгляд, но пальцы ее сами потянулись к майке и потянули наверх, обнажая живот.

— Выше.

Она задирала майку все выше, пока наконец не дошла до груди. С нулевым размером ей никогда не нужны были лифчики, а потом, после начавшейся войны с Одаренными, все деньги уходили на крохи еды и оплату жилья.

— Еще, Рэй. Снимай ее.

Она задрожала, давя желание заорать. От бессилия, от ярости, от стыда. И дернула выше, разом, открывая грудь. Дернула снова, выпутываясь и отбрасывая окровавленную майку на пол. От холода соски стояли дыбом, и она буквально чувствовала, что он разглядывает ее. С интересом, с жадностью.

— Подними руки и заведи за голову, — он был доволен увиденным. Очень. Его голос дрожал от предвкушения. — Ну же.

Рэй повиновалась, чувствуя себя выставленной напоказ игрушкой, вроде тех кукол, что жили в витринах магазинов.

Только ей никогда не было дела до того, как их переодевали.

— Раздвинь ноги.

Она медленно зашевелилась, разводя колени в стороны.

— Шире.

Словно шлюха, словно та самая девочка в темноте, согласившаяся на что угодно, только выпустите меня из тесного шкафа. Она снова была ею.

— Хорошо, — его голос стал громче, ближе, но темнота даже не шелохнулась, оставшись ровным маревом за прозрачными стенками.

— Все? — она хотела бы заорать, но из горла рвался только сиплый шепот. От неудобной позы свело спину, и Рэй еле держалась.

— Теперь остальное. Снимай и это тоже. Тебе оно не понадобится... Я не стану трогать тебя, Рэй. Я обещаю.

В его голосе было только спокойствие, мягкость, почти нежность, и она снова повиновалась, понимая, что больше не может контролировать себя.

Страх мешал ей думать. Страх заставлял Рэй отпустить все и просто слушаться.

Быть послушной, как тогда.

Она с облегчением пошевелила затекшими кистями и потянулась к ширинке, дергая за молнию, а затем аккуратно потянула джинсы вниз. Вместе с трусиками.

Чем раньше закончишь, Рэй, тем быстрее уйдешь, ведь так?

Так?

Ей пришлось встать, чтобы стянуть тесные штанины к лодыжкам, и они стреножили ее, заставляя слегка покачиваться, чтобы удержать равновесие.

— Хорошо, — приободрил ее голос, убеждая, что она на верном пути. Осталось совсем немного. Он посмотрит и велит одеться обратно. И отпустит. — Теперь повернись. Совсем повернись, ну?

Это оказалось сложно, но Рэй смогла, и, пользуясь тем, что ему больше дела не было до ее груди, прикрыла ее ладонями.

— А теперь нагнись. Обопрись на стул, если хочешь. Ниже. Ниже, Рэй. Вот так.

Теперь он мог видеть ее голую задницу, отставленную вверх для равновесия. И сжимающуюся щель промежности, дразнящую его своим видом. Кровь прилила к лицу, и Рэй зажмурилась

— Все? — прошептала она.

— Сначала ты засунешь в себя пальчик. Потом еще один. А я посмотрю, как ты справишься.

По крайней мере он не мог ее коснуться. Их разделяло стекло. Ее спасало это чертово стекло, казавшееся единственной преградой к свободе. Теперь же оно стало ее защитой.

Она была сухой, и пришлось дважды облизывать пальцы, чтобы всунуть хотя бы один.

Мягко вогнать внутрь, добавить еще один, чувствуя резкую пронизывающую боль. Как тогда.

— Теперь пошевели ими.

Рэй тряхнула ладонью, вызывая волну дрожи по телу.

— А теперь толкай. Сама. Давай, Рэй.

Она никогда не ублажала себя, достаточно было того одного раза, когда ей пообещали, что станет не больно, если она перестанет вырываться.

И тогда она послушно молчала, стараясь не шевелиться, иначе боль становилась невыносимой.

Но теперь все было иначе. Немного — но иначе.

Он делал то же, что и те парни когда-то. Но не с ее телом, запертым в непроницаемой клетке — он только приказывал. Он был слишком далеко, чтобы причинить боль.

Третий палец вошел уже легко, во влажное теплое нутро, присоединившись к остальным в плавном темпе.

— Ты почти заслужила свою свободу, Рэй. Не останавливайся, — одобрил голос, когда она усилила ритм и тихо застонала, не в силах сдержаться.

— Держись, иначе упадешь, — он следил за нею, рывками раскачивающейся над стулом, в который Рэй вцепилась свободной рукой. Следил, как она насаживалась на свои пальцы, уже лихорадочно вскрикивая, когда острые ногти расцарапывали нежные стенки изнутри.

Его мягкий голос дразнил ее, успокаивал, подбадривал. Словно забрался под кожу, прокатываясь изнутри волнами наслаждения.

— Вот так, ты молодец, Рэй, ты молодец... — его голос прозвучал совсем рядом, и она вздрогнула в последний раз, сводя бедра до боли, понимая, чувствуя пульсацию мышц, сжимавшихся вокруг пальцев, и вяло осела на пол, оглядываясь в его сторону.

Не так. Все было не так. Неправильно. В прошлый раз была боль, в этот — одно мучительное опустошение, будто ее лишили чего-то важного, чего-то...

Правильного.

— А теперь иди, — темнота колыхнулась, впуская в границу света силуэт человека, того самого, что все это время наблюдал за нею. Молодого мужчины со шрамом, разделившим лицо пополам.

И золотыми глазами, сиявшими нестерпимым светом. Как у нее.

— Беги, Рэй, если хочешь, — он дотронулся до стекла, проводя по нему пальцами с обратной стороны, словно поглаживая ее отражение. — Разрушь его. И ты свободна.

Он был таким же, как она — монстром, только уже принявшим себя.

Он знал, что нужно делать с болью.

И как разрушать клетки.

====== Founders keepers ( Бен Соло/ Рэй) ======

Комментарий к Founders keepers ( Бен Соло/ Рэй) Для тех, кто потерялся.

Специально для Рем – нет, ничего такого тут нет, обещаю)

Иногда она все еще возвращается к нему. Во сне, конечно.

Где-то между бесконечным берегом, по которому он все еще блуждает каждую ночь, не зная, как выбраться, и рассветом.

Сны никогда не меняются. Небо низкое, затянутое багровыми тучами, словно с них польется не вода, а кровь, а его следы на песке тут же затягиваются, пропадают.

Толпы так много, что сквозь нее никак не продраться, но ни у одного из людей, взявших его в кольцо, нет лица. Ничего нет, только пустое место вместо глаз или ртов.

Иногда они не нападают, им ни к чему, просто не дают пройти. В другой раз толкают локтями, в спину, дергают за волосы и тянут к себе, разрывая на части.

И отовсюду несется безыскусная мелодия, та самая, что должна веселить детей, но от нее только дрожь по спине. Потому что с ней все не так, она разносится по пляжу заезженной пластинкой, задом наперед, бормоча невнятные слова.

Во сне Джайна пахнет молочной карамелью и жженым попкорном, и песок все сыплется, сыплется с ее протянутых к нему ладоней. Она молчит, но лучше бы плакала, кричала, звала на помощь.

Нет, Джайна просто смотрит на него.

Хвостики распустились, где-то потерялся пояс платья, и ее закушенная губка дрожит — Хан всегда говорил, что в их семье не плачут, не жалуются — но она просто ждет.

Когда все закончится. Когда Бен проснется.

Никакого тела не нашли. Хоть полиция прочесывала не только пляж, карнавальные шатры и окрестности. Несколько недель ее серьезная мордашка с этими самыми кривыми хвостиками в разноцветных резинках была на пакетах, на всех столбах, на каждом экране, а потом исчезла еще одна девочка, подняв новую волну паники. Тоже с береговой ярмарки.

Всего вместе теперь их было пять.

Бен понятия не имел, как они пережили это. Родители.

Развелись той же осенью, когда стало понятно, что Джайну уже не найдут, что она не возникнет на пороге. Сама, случайно, потому что просто заблудилась в толпе, уехала вместе с цирком. Или что все это какой-нибудь розыгрыш, дурацкая детская затея, чтобы попугать маму с папой, и больше всего его.

Что было дальше, Бен узнавал уже из новостей в инете, вместо учебы скролля один и тот же сайт

“Вести Набу”.

Нашли всего одно тело, только не Джайны. И хоть девочка была примерно того же возраста, она пролежала в земле целых шесть лет. Ее убили ударом в затылок, и она даже не сопротивлялась. Бог знает, что еще выяснили эти фбровцы, прочесывавшие береговую линию, поросшую деревьями, вплоть до самой границы, но газеты в один голос твердили о серийном маньяке, похитителе детей. Сноук, кажется так его звали, выглядел так, словно выбрался из-под земли, из самого ада. Высокий, тощий, с этим его синдромом Марфана и изуродованным вмятиной лицом, он напоминал монстра. И в тенте уродцев ему было самое место.