“Ren”: Тут? — наконец оставляет он короткий обрывок от целой фразы, заготовленной и слишком уж натужной. А так вроде ничего. Один клац и можно удалить, не заметит.
Заметила. И что-то печатает в ответ. Значок пишущей ручки скачет по краю чата слишком уж долго, будто она целую поэму набирает, да еще на неизвестном языке, и Кайло за это время хочется спрятаться под одеяло и уснуть, выползти на балкон и курить, ну или выброситься из окна. Жаль, тройное к-к-комбо не прокатит.
“Rey-of-Jakku”: Нет. Да, — наконец вспыхивают зеленым буквы, оседая черными закорючками на дне чата. — Надо ехать. Финн просил забрать его. Сорри.
“Ren”: Ага. Не важно.
Две вещи, из всего этого пространного разговора он вынес две важные вещи. Она охренительно занята по вечерам. Каким-то Финном.
— Идет оно все нахрен! — Бен захлопывает крышку ноута, скидывает с колен и шарит в прикроватной тумбочке сигареты. Там целая пачка спрятана, на такой вот охренительно неудачный день. И косяк. Между прочим, пронесенный Хаксом, а ведь казалось бы, допросись у него снега зимой.
Он разьяренно толкает коляской раздвижные двери на балкон, и те тихо шипят, поддаваясь.
Здесь уже лучше, спокойнее, можно вздохнуть. А потом подавиться этим воздухом, потому что с соседнего крыльца слетает, напоминая какую-то чудную бабочку — серебристый шарф вьется за плечами, раздуваясь в крылья — Рэй, пытающаяся одновременно кричать что-то в трубку и натягивать на голову шлем.
Она заканчивает разговор и запихивает телефон в карман джинсов, запрыгивает на байк и давит на педаль. Громко, рвано, она ускользает в темноту, и за ней серебристой нитью — Бену кажется, что он действительно может видеть ее, тонкую, почти невидимую, протянувшуюся от ее шеи к его балкону, замотавшуюся вокруг грудной клетки, сдавив сердце — скользит шелковый шарф.
Ей хорошо, она умеет летать.
В час тридцать ее фотография, кривая, смазанная, слишком темная, чтобы можно было что-то различить, кроме мутных силуэтов на заднем плане бара, появляется в инстаграме. Никаких подписей, ничего личного, просто фотография и все.
Рэй и три кружки пива. Три, не две, как он боялся. Хотя... можно сколько угодно рассматривать их, но с чего он вообще придумал бояться за то, чего никогда не будет?
Она не кажется счастливой, веселой, смотрит слегка настороже в эту камеру с заваленным горизонтом, будто кто-то с ней говорит в этот момент. А почему бы и нет. Подловил настоящую ее в месте, где все насквозь фальшивое.
Бен буквально может ощутить ревущий гул музыки, темный свет, струящийся из потолочных ламп, смешанный дым от множества сигарет, жар, исходящий от тел. Это такое знакомое, пусть давно ушедшее ощущение, что на мгновение ему кажется, будто он сейчас сам поднимется, запросто так встанет и поедет туда. Пешком пойдет, только бы нырнуть с головой в толпу. Только бы побыть меньше, чем человеком, больше, чем частью чего-то настоящего, живого.
Как Рэй сейчас.
Он отключает экран и, наверное, минут пять пялится в стену. Стена пустая, когда-то там были развешаны постеры, флаг колледжа, а теперь ничего, кроме черноты.
Всего один шанс, так? Случайности неслучайны, мать его? Все так, как должно было быть?
Может, это секундное помутнение. Вполне, почему бы и нет, накурившись так, что голова кругом идет, Бен почти не помнит, как он садится и принимается разминать ногу. Сперва левую, она худая, жутко-белая, и он все равно не чувствует ничерта, но продолжает массировать, пока руки не сводит от боли. Удивительное ощущение ведь, оно отвлекает. Главное, не задавать себе вопрос — зачем.
“Rey-of-Jakku”: Тут? — вспыхивает упавшей звездой экран, всего на мгновение, а затем гаснет, теряясь в волнах покрывала.
Она пишет ему в два ночи? Сама?!
Бен дотрагивается до экрана, и тот послушно загорается — белое и черное, совершенно пустой чат, обнуленный как и его жизнь, и всего одно слово, но оно... радует.
“Ren”: Ага.
“Rey-of-Jakku”: Не спишь? — точно ей нужно убедиться еще раз, пишет она.
“Ren”: Нет.
Молчание повисает ровно настолько, что Бен уже подумывает добавить к этому враждебному отрицанию хоть пару смайлов, чтобы вернуть все обратно.
“Rey-of-Jakku”: Не хочешь прокатиться? — внезапно предлагает она. — К воде и обратно, это ненадолго.
— Хах, — он смотрит на свои ноги, прокатиться? У него и свой байк есть, инвалидный. В жизни он ни за что ей таким не покажется, уж проще удалиться из чата, быстро, без слов, и забить.
“Ren”: Нет.
“Rey-of-Jakku”: Жаль. Там сейчас хорошо. Прости, что побеспокоила, — она ставит точку, и ее статус тут же сменяется красным, ее больше нет в сети, и Бен это чувствует практически буквально. Словно его какой-то важной части лишили.
— Вот идиот! — он проклинает себя, проклинает гребаные ноги, всю свою жизнь, но прекрасно понимает — все так, как и должно быть.
Зато заявляется на занятия в понедельник, с видом, будто его уже привезли на казнь и сейчас готовят стул. Нет, стул действительно подготавливает Хакс, только это кресло, хорошее, и сдохнуть на нем будет весьма проблематично, сколько ни умоляй того подбавить мощности.
— Какие люди, ого, — ухмыляется По. Не сказать, чтобы он выглядел совсем пораженным — а Кайло в душе так надеялся на это, хоть раз в жизни удивить кого-то до отвисшей челюсти — но приятно рад, это точно. — Ты почти пропустил все веселье.
— И что же веселого могло произойти в этом дурдоме? — хмыкает Бен, аккуратно вкатываясь в лифт, готовый унести его в глубины подвального этажа, в сам ад, в общем.
— Хакса повысили. Теперь зарплату ему сравняли с моей. Обидно, — морщит нос Дэмерон.
— Я-то надеялся, что я один тут такой незаменимый, а вот. Так что сделай вид, что ты рад, хоть сегодня. Он удавится.
— Это точно, — давит смешок Бен. Хакса вообще понять невозможно, да и относиться к нему нельзя по-обычному. Срется, орет, бухтит, значит, сегодня нормальный Хакс. А вот если будет молчать, можно вообще укатывать на приемную и требовать кого другого.
— Может, он просто псих.
— Но тогда бы ему не дали халат, нет?
Резонно. Бен вздыхает и дергает за колесо, когда лифт останавливается, с легким кашлем разводя створки. С другой стороны стоит Хакс — вспомни смерть, она и тут — с таким выражением, будто ему уже с утра насолили. И прилично.
— С днем рожденья! — дурным голосом тянет Дэмерон, подмигивая Бену. Хакс зеленеет, дергается, сейчас треснет, что ли. — С днем...
— Иди в жопу, придурок, — огрызается тот.
— Уже там, давно уже там...
Вот так они и едут, почетной процессией, один впереди, разве что не кипящий от гнева, хоть его всего лишь поздравили, даже за уши не оттаскали, следом Бен на коляске, а замыкающим Дэмерон, напевающий себе под нос знакомый мотивчик.
К концу дня эти двое, Бен уверен, побьются.
Но ему рано радоваться, потому что его ждет бассейн. Прямиком после электрического стула.
— Вы в курсе, что я не умею плавать? — задыхается он, отплевываясь от водяных брызг, которые сам же поднимает. — У меня, как бы... ног нету.
— Есть. И что самое интересное, ты возможно можешь ими подвигать. Еще можешь. Если постараешься.
На заднем плане стоящий у пульта Хакс только закатывает глаза.
— Обнадеживать безнадежных неприлично.
— А радоваться дню рождения, пусть и чужому, вполне себе нормально...
— Ай, да иди ты...
Они снова переругиваются, а Бен закрывает глаза и повисает в воде, держась за бортики.
Вода плещется у горла, теплая, жаль, не соленая, потому что до смерти хочется представить себя на побережье. В солнечных очках, под зонтом, обсыпая Рэй песком, поедая что-нибудь холодное, чтобы сводило зубы, вроде ломтя арбуза.
И это примиряет его с тем, что вода на вкус как хлор. И плавать он никогда так и не научится.
“Rey-of-Jakku”: Проходила мимо, хотела пригласить на бокал чего-нибудь. Даже лимонада, если что, — снова оставляет свое послание в бутылке Рэй. Выбрасывает штормом уже ближе к вечеру, когда Бен возвращается с клиники, вымотанный до смерти. У него все тело гудит, скручивает от боли, но в голове приятно шумит алкоголь, все же Хакс дался отпраздновать хотя бы чисто символически.
