От обложки разит позитивом, яркая, красочная, убеждающая жить даже тогда, когда сдался и даже на смерть сил нет.

— Потому что ты придурок, — язвит Бен. Не стоит, но больше сорваться не на ком.

На матери? Она из кожи вон лезет, чтобы оплатить еще одну операцию. На друзьях, которых у него уже нет? Или, может, на отце?

Остается По. По может вздыхать или качать головой, пока она не отвалится нахрен, но никогда не даст сдачи. Инвалидов же не бьют. Даже, если они те еще занудные мудаки.

— Резонно, — По чешет затылок. — Но если я тебя достал, ты только скажи, и я позову Хакса. Он вполне может заменить меня, пока ты тут вовсю вкалываешь на этом новеньком и купленном только ради тебя тренажере.

Но если с этой ужасной пыточной машиной Бен еще может хоть как-то смириться, то с Хаксом ему не совладать. Только не сегодня, когда настроение и без того на нуле. Они снова посрутся, наговорят друг другу кучу гадостей, и тот перестанет ему втихую таскать запрещенные в пределах больницы сигареты.

— Не надо Хакса, — просит Бен, надеясь, что это звучит не сильно похоже на просьбу. — Я просто устал.

— Бывает, — соглашается с ним По. Может, он тоже изрядно устал, но Дэмерон тут же поднимается со стула и отключает жуткую машину, снимает с сияющих жуткой белизной худых лодыжек игольчатые ремни и прячет их в коробку.

— Это все из-за жары, наверное, — тянет По задумчиво. Смотрит в небо, в котором как назло ни облачка, и раскладывает инвалидное кресло. — Но это пройдет.

— Пройдет что? — переспрашивает его Бен, усаживаясь в свое кресло и тут же прикрывая бледные изуродованные ноги.

Жара? Головная боль? Или может, наконец закончится эта треклятая никчемная жизнь?

Вот бы последнее.

— К ночи дождь будет. Точно будет, — уверяет его По. — Вот увидишь.

К ночи становится совсем душно.

Бен ворочается на кровати, проклиная онемевшие ноги, мешающие ему лежать нормально. Проклинает духоту, из-за которой невозможно дышать, и даже вентиляторы не помогают.

Он выкатывает себя на балкон, это его личный балкон, его ночное убежище, где можно посидеть только в это время суток. И никто не станет пялиться на ноги, коляску, никому не будет дела до его лица или жизни Бена Соло вообще.

И просто таращится в небо.

По обещал дождь, но небо пустое, ясное, усыпанное звездами до самого края. Звезды сыплются вниз щедро и горят, не долетев до земли совсем чуть-чуть.

И это почти красиво.

Эти звезды до чертиков напоминают Бену его собственную жизнь.

— Эй! — громкий голос выдирает его из прострации. Заставляет вздрогнуть и уже схватиться за колеса, чтобы одним движением катнуть кресло назад, в комнату. Прочь.

— Эй, привет... — она не унимается. Это ни кто иная, как сама Рэй. Он впервые видит ее так близко, совсем рядом, ведь их балконы, считай, выходят друг на друга, в точности отзеркаливая.

Она усаживается на край своего балкона, совершенно идентичного его, перекидывая голые загорелые ноги через перила.

Держится на самом краю, балансируя и словно бросая вызов темноте внизу.

— Здесь всегда так жарко? — она, кажется, даже и не смотрит на него толком. Ее лицо обращено к звездам, а голос совсем не такой, каким его себе представлял Бен. Ему казалось, что он будет тонким и нежным, а вышло совсем не так. Низкий и быстрый, с легкой хрипотцой, и он удивительно подходит ей.

— Ага, — автоматически кивает Бен. Он готов согласиться с нею во всем, что бы она ни спросила. Он просто заворожен, пока не кидает взгляд на собственные ноги, сверкающие белизной в темноте. Их надо накрыть, пока она не увидела, что он калека.

Хорошо хоть кресло же можно спутать с обычным в такой темноте.

По крайней мере, он только на это и может надеяться.

На гребаное чудо.

— Тогда зря мы притащились сюда из Аризоны. Я думала, хоть здесь можно будет дышать. Надо же... — Рэй смотрит на него впервые за все время, впервые она видит его, и сердце само сбивается, напоминая брошенный по воде камень. Он скачет все дальше, все сильнее, чтобы в один момент нырнуть на самое дно.

— Не подумай, что я жалуюсь, — ее глаза блестят в темноте. Она сама словно напитана солнечным светом, а теперь отдает его щедро и беззаботно. — Здесь довольно клево. Ты мой сосед, да? Я Рэй, — не мешкая, представляется она.

— Ага, — кивает Бен. Он знает. Он слышал это имя уже столько раз, что оно не может забыться. Оно написано у него где-то внутри груди, возле сердца, на самом разломанном ребре, наверное.

Рэй! — зовет ее опекун к ужину, пока она копается со своим байком возле подъездной дорожки, надраивая его белые бока до блеска.

Рэй, сделай музыку потише, уже поздно! — и соседний дом перестает греметь, а свет в верхних окнах гаснет.

Рэй, Рэй, Рэй... Как тут забудешь.

— Ну и? — она чего-то ждет. Бену даже кажется, что все ее тело подается в его сторону, приближаясь, и от этого в груди настоящая буря.

— Что... — не понимает он.

— Тебя как зовут-то? Нет имени? Или, может, ты просто привидение, явившееся, чтобы напугать меня? Но это вряд ли, ты же не страшный совсем, — когда она морщит нос, то выглядит еще забавнее. Еще моложе. Лет на пятнадцать, что ли.

— Я Б... Рен, — внезапно выпаливает Бен. Если он скажет свое настоящее имя, то она точно узнает, что он всего лишь убогий инвалид. А так... пусть думает, что он друг семьи и просто приехал погостить. Или еще что-то. А мать все равно не станет болтать с соседями.

— Рен? Отличное имя, — жмет плечами Рэй. Она не смеется, не издевается над ним. Просто улыбается и запрокидывает вверх голову, глядя на звезды. — Здесь всегда так звездно, да? Как будто можно рукой дотянуться...

Ее руки хватают черный воздух, пропуская ночь сквозь пальцы, и это выглядит так, словно она и в самом деле умудрилась споймать одну из звезд в кулак.

А затем налетает пыльный ветер, жаркий и сильный, он рвется сквозь тело Бена, дергает за волосы и несильно бьет в лицо. На зубах скрипят песчинки, а он улыбается как идиот.

Потому что она улыбается ему.

— Сейчас дождь будет, — Рэй раскашливается и машет рукой, разгоняя пыль в воздухе.

— Серьезно. Вот увидишь. Ладно, Рен. Я пойду, еще увидимся. И кстати, клевый шрам! — она легко спускает ноги с перил и на мгновение балансирует на тонкой кромке между балконом и пустотой, а затем перекидывает все свое тело назад. Она такая ловкая и гибкая, что у нее это занимает пару секунд.

И от этого не оторваться.

— Пока, — вот и все, что он может выдавить из себя. Дурацкое пока, и даже не успевает помахать рукой, как Рэй исчезает в доме.

Надо успокоить сердце, пока оно не решило вырваться из груди и ускакать следом. И надышаться вдоволь. Потому что небо стремительно, как это бывает в июне, затягивает пленкой облаков, а в воздухе пахнет грозой.

Пустынная девушка принесла с собой дождь.

Хакс курит на подоконнике, пока Бен с отвращением смотрит на собственные ноги, исчезающие в темной дыре медкапсулы. Их будто засасывает внутрь, и пусть это просто обычная проверка, выглядит это жутковато.

— Ты когда-нибудь верил в совпадения?

— А? — Хакс сбивает пепел с сигареты и затягивается снова, глядя по сторонам — вообще в больнице запрещено курить, и он нарушает тучу уставов, а если его снова поймают, то лишат премии, но отказаться от курения он не в силах.

— А зачем верить в это? Ну, случается однажды и случается. На то оно и совпадение.

— Нет, я скорее про то, что это не случайно случается.

— Полная херня, — бормочет Хакс, пытаясь говорить и затягиваться, держа сигарету в зубах. Выходит совсем невнятно. — Тавтология и... ты хоть сам понял, что сказал? Кто в своем уме тебе диплом об окончании универа выписывал? За деньги, что ли? — он скалит зубы, словно издевается над бедным идиотом, которому посчастливилось оказаться инвалидом, и только поэтому его никто не трогает. Но Хакс просто такой сам по себе. Или привыкаешь, или сбегаешь. Обычно все сбегают, как он сам говорит, но... куда может убежать Бен?