Хотел убить его Люк, подбежавший сзади. Но остановила его Рэй.

— Не надо. Пойду я с ним. Сама. И вернусь, когда захочу, по своей воле. Ведь так?

— Так, — кивнул Кайло. Хуже смерти ему были слова эти, что может она уйти, но не смел он нарушать клятвы этой. Ибо вросла она в сердце его, сдавила в тисках.

— Прости и прощай, Люк, — поцеловала Рэй учителя своего, спасшего ее однажды и вместе с тем решившего судьбу ее.

В рябиновой ладье полагалось везти ее, сквозь туманы, укрытую золочеными покрывалами, в меха укутанную, как приводили в свой дом наложниц сидхе.

Но была Рэй не наложницей. А будущей Королевой.

И сидела она за спиной у Кайло, держась за него, отдавая в ладонях тепло долгожданное. Прижавшись щекой к плащу его, из тьмы вытканному. В руке одной был у нее клинок железный, заговоренный, чтобы снести голову прежнему Королю да поставить на его место нового. А в другой — ясеневая ветка, что могла дорогу назад указать. И висел на шее кусок хрусталя, оберегавший ее от чужих глаз и прикосновений.

И тепло, даже жарко Кайло было, точно оберегало его само солнце.

Старая Маз в ту ночь к колодцу шла, воды для баньки набрать. И до смерти перепугалась, когда под ноги ей скакун чудной бросился, черный как тень, с зубами острыми, как кинжалы, весь в морской паутине заместо сбруи.

Хотела Маз от страха ведром швырнуть да перекреститься, но забыла, увидав, что сидит позади сидхе ученица Люка, лицом спокойная. Будто не похищали ее.

Только рот Маз открыла, чтобы позвать ее, но заржал агиски да к камням ближним метнулся. И пропал, точно и не было.

— Великая Модранехт, спаси и сохрани, — замолилась Маз. В такую ночь услышать ее могли только старые боги.

====== Rain Rey of Jakku ( Бен Соло/Рэй) ======

Комментарий к Rain Rey of Jakku ( Бен Соло/Рэй) Ну... Начнем с музыки.

Sia – Elastic Heart, потому что сам клип это просто квинтэссенция их отношений для меня, если кто видел)

Модерн-АУ, никаких звездных войн, только звездные разборки. Ладно, разборок тут тоже нет, оставим только личностный конфликт. И повседневность.

Нет, серьезно, хочу в лето.

Посвящается Rey of Jakku, которой все это может не понравиться, потому что писалось вместо того, что было обещано))) Я же как всегда.

Она живет в доме по соседству, и это ее фигуру, светлую, изящную и тонкую, Бен видит с утра в окне.

Мелькает высокий хвост, затянутый на макушке, загорелые руки, прижатые к груди. И разноцветные кроссовки, с шуршанием вгрызающиеся в старый асфальт.

Она бежит как настоящий бегун, как будто это все не утренняя пробежка в тихом пригороде, а как минимум последний спринт в здоровенном амфитеатре. А в ушах так и гремят аплодисменты, сливающиеся в единый многоголосый гул.

Но на самом деле это стучит его сердце. Грохочет как безумное, перегоняя кровь туда-сюда, словно больше делать нечего.

Сердце замирает, когда она останавливается, всего на мгновение, чтобы перевязать распустившийся цветной шнурок, и поворачивает лицо к его окну, совсем случайно.

И пускается вскачь.

Его сердце сошло с ума уже давно. Восемнадцать дней и тринадцать часов сорок минут с тех пор, как она переехала жить по соседству со своим старым дядей-опекуном. Сердце само не свое с того дня, как Бен увидел ее сидящей на остановке университетского автобуса, куда когда-то ходил и он, а теперь училась она.

Сердце — это всего лишь сердце, только один орган, но даже одно оно уже наделало слишком много шума из ничего.

Он не влюблен. На самом деле ему просто нездоровится.

Это все чертова жара, убеждает Бен самого себя который день.

Жара, что стоит над пригородом, плавит асфальт и заставляет бегущую Рэй светиться золотом, словно та плавкий янтарь. Или дикий мед.

А Бену остается только одно — наблюдать за ней из своего окна. И терять сердце, которому снова вздумалось пуститься вскачь.

— Ты готов? — стучится к нему в дверь мать. Внутрь она не заходит, словно это причинит ей еще больше боли, хотя куда уже дальше — она потеряла мужа в одной аварии и чуть не потеряла единственного ребенка тогда же.

Но Хан Соло погиб, а вот Бен выжил.

Его спас водитель той старой развалюхи, что протаранила их старый джип, развернула и буквально вмазала в отбойник.

Сам он, тот идиот, остался жив. И даже без единой царапины. Он же вытащил лежащего в бессознанке Бена из машины и вызвал скорую.

Отца уже поздно было вытаскивать, он просто горел. Он пылал словно комета, вздумавшая низринуться на грешную землю и выжечь с собой все. Он и его машина, старый и отживший свое Сокол, взорвались вместе, исполосовав воздух огненными следами.

Наверное, это было красиво, Бен же не знает. Он тогда почти не дышал.

Ему выломало все ребра в груди, смяло, словно бумагу, а еще искалечило ноги. И вдобавок практически надвое располосовало лицо, оставив навсегда толстый жуткий рубец.

И зачем он остался жив?

Может... может, только потому, что однажды через пару лет он выползет на своей инвалидной коляске на балкон их дома и тогда увидит облитую золотистым светом девушку, держащую в руках здоровенную оранжевую псину.

Девушку на белом байке, стремительную словно ветер и почему-то напоминающую ему о пустыне.

— Они из Аризоны, — кидает за завтраком мать, накладывая ему в тарелку двойную порцию блинчиков с сиропом. Как будто Бен сам не может взять их. Он инвалид, но руки у него все еще есть.

А в Аризоне полно песка. Как он и представлял.

И пока он давится сладкими блинчиками с кленовым вкусом, за окном девушка выносит из грузовика свои цветы, целые ряды вазонов, выставляет их рядом, превращая подъездную дорожку ее дома в почетный зеленоволосый караул в пузатых глиняных униформах.

Она одна, такая маленькая и тонкая, что сама не больше своей домашней пальмы, умудряется заполнить собой все пространство кругом, и Бену становится нечем дышать.

Он не думает о вкусе блинчиков, о поте, стекающем по спине, о пыльной завесе, оседающей на губах. Он думает об Аризоне, что внезапно прикатила сама на порог его крохотного дома и изменила все.

Но сейчас ему стоит думать не о ней. А о занятиях. В его случае бег — это что-то немыслимое. Из разряда фантастики. Ему бы просто научиться стоять, не заваливаясь через полторы секунды. И не важно, что его ноги заново собраны из обломков костей и каких-то металлических трубок и сочленений, а лицо выглядит куда лучше, чем раньше, и больше не напоминает маску Джейсона из «Пятницы». Он все равно остается инвалидом. Он теперь не обычный парень. Он вообще никто.

И машины, склонившиеся над его изуродованными ногами, жужжащие и колющие тонкими иголочками, чтобы восстановить былую подвижность, только бесят.

Бен отлично знает, что он вряд ли когда-нибудь сможет ходить. Тогда к чему это все? Все эти бесконечные походы по докторам, все эти вереницы инструментов из средневековых пыточных, все эти фальшивые улыбки надежды.

— Бен, ты не стараешься, — качает головой По Дэмерон. Он всего лишь младший врач, заменяющий сейчас и санитара, и всю медкомиссию, и так уж вышло, что отлично разбирается в людях, даже если те и стараются скрыть свои эмоции. И он уж точно знает, когда Бену влом тренироваться.

Потому что ноги все равно не слушаются. Потому что уже давно пора сдаться и забить. Потому что...

— Я и не буду, — отрезает Бен и отворачивается к стенке.

Та выкрашена в убого жизнерадостный голубой цвет, какой должен быть у океана, который Бен уже не увидит никогда. Или у неба в Аризоне.

— Ты не будешь, потому что не хочешь, или потому что не можешь? Это разные вещи на самом деле, — По морщит нос и откладывает в сторону свою книгу, которую может читать в свободное время, пока его пациенты занимаются на тренажерах. Только вот Бен Соло не самый обычный пациент и заниматься он не хочет никак.