Боялась она, что он ее утащит, да только кто бы взял ее с собой, когда минул ей уже четвертый десяток, кожа вся сморщилась, а голос охрип.

Но историю ту Маз еще долго пересказывала на всех посиделках, даже в церкви не постеснялась поведать с амвона, хоть не дело это — старую и новую веры смешивать.

— Обмануть? — задумался Люк, по дереву кресла постукивая железными пальцами, выкованными искусным мастером. — В ловушку загнать его можешь. Из железа. А там мы поглядим. Но знай, Рэй, — отмер он от своей задумчивости, по щеке ее нежно погладил, — не отдам я тебя ему. Больше не отдам.

— Больше?

Промолчал он. Промолчала и она, а наутро пошла искать железные ложки и вилки все, чтобы круг из них выложить можно было.

Пришел он к ней через две ночи на третью, после полуночи, когда вышла из-за облаков почти полная луна, выщербленная с одного края. Свет ее оттого был мутным, слабыми, и почудилось сперва Рэй, что призрак стоит за окном.

Призрак смотрел на нее сквозь узорчатое от мороза стекло, но не посмел отворить окна, дернуть за щеколду, потому что выложила на подоконнике Рэй расплющенные кусочки металла, что нашла на полу кузни.

Жгло ему ладонь, затянутую в черную перчатку, близкое присутствие смертельного металла.

— Рэй, — позвал он ее тихо, и поняла она, что было в нем не так, что показалось ей странным. Снял он маску свою, обнажив лицо, и луна залила его своим светом. Некрасивое, длинное, с глазами черными, точно угли. И не было в его голосе больше угрозы.

Звучал он просяще.

— Что? — прислушалась она, но окно не открыла, хоть и была под защитой железа.

— Идем со мной.

— Послушай себя, сидхе, ты пришел сюда, чтобы унести меня в другой мир и думаешь, что я соглашусь по доброй воле? — сквозь покрытое вязью льда стекло она видела его лицо, искаженное, но не озлобленное.

— Я подарю тебе его.

— Подаришь? — захотелось Рэй засмеяться. О, как велеречивы были сидхе, возжелавшие смертную. Что только не обещали, корону Королевы, трон и весь мир в придачу. — А солнце ты мне сможешь подарить? Свет? Свободу? Уходи, сидхе, пока не нашла я свой кинжал да не оцарапала тебя.

— Тогда что же медлишь?

Знала ли она ответ? Нет, конечно. Их было множество. Из страха, из жалости, из-за нерушимого слова, данного Люку — не делать глупостей. Или из-за того, что голос Кайло Рена звучал печально. Будто уже ранила она его, и истекал он кровью под окнами хижины.

— Холодно в Йоль окна настежь открывать. Замерзну еще, — пошутила она, да вышла невеселой шутка. — Ты-то не согреешь.

— Впусти меня, — снова произнес он. — Впусти меня, Рэй, — и стал его голос чудным, настойчивым, заполз в уши и остался там. — Впусти...

Только покрепче ухватилась она за ножницы, под подушкой спрятанные, что обожгли они ее прикосновением острым. Отрезвила разом боль.

— Нет. Уходи, сидхе. Нечего тебе здесь делать. Уходи, пока не позвала я Люка.

Знал ли он, кто такой Люк? Отчего тогда разозлился, точно была она уже принадлежащей другому? Поднял руку в черной перчатке и стукнул по стеклу, и побежали трещины от удара, кровь багряная побежала.

Зазвенели осколки, влетел в комнату холодный ветер, и послышался тревожный возглас Люка.

Но уже успел схватить ее сидхе. Протянул руку, обагренную кровью, вцепившись в распущенные волосы, притянул к себе.

— Идем со мной, Рэй, — прошептал он, и в его глазах, темных как сама ночь, увидела она, что ждет ее. Бесконечный плен на другой стороне, в клетке, под его неусыпным надзором, стерегущим свое сокровище. И ничего, кроме этого.

Под пальцами ножницы были, стиснутые намертво, и схватилась за них Рэй покрепче. Да наотмашь полоснула по лицу Кайло Рена.

Зашипел он от боли, затрясся весь, и почернела кожа его, обнажая истинный облик. Ничего в нем человеческого более не осталось. Тьма поселилась внутри, Неблагой Двор ждал его как нового Короля своего, достойного своего титула.

Не было в нем любви.

— Уходи!

Он ушел, растворился в лунном свете, забрав с собой прядь волос ее, вырванную. Оставив лишь окровавленные осколки.

— Ох, Рэй... Тише, тише, я здесь... — подхватил ее Люк. И не отпускал до самого рассвета, пока наконец не успокоилась она и не забылась коротким сном.

Не осмеливались другие сидхе попадаться ему на глаза. Троих убил он своим мечом, растерзал на месте за то, что насмехались они над его новым уродством.

Человеческая рука нанесла ему рану, да такую, что не стереть, не залечить всеми травами королевского сада. Не унять боль, вгрызшуюся так глубоко, что не знал Кайло, болит ли лицо его, раскроенное пополам. Или сердце, треснувшее, потому как отвергли его.

А Король только пуще разозлился. Велел ему убираться с глаз долой. Потому как не оправдал Кайло его доверия.

Другие рыцари, алые как кровь, Охота его, заберут эту девушку, а он, Кайло, может убираться на все четыре стороны. На тот свет или этот.

Дважды приходил Кайло к опушке леса, где жила Рэй. Но не мог подойти ближе.

Утыкал кто-то железными кольями, острыми, блестящими, всю землю вокруг, забирая в защитное кольцо.

Не мог говорить с нею, потому что глушил его крики беспрестанный звук колокольчиков, развешанных на деревьях.

Но мог он сделать лишь одно.

Обратил Кайло гнев свой на тех, кто пришел за Рэй. Убивал он их по одному, возникая из темноты и укладывая из тел сидхе красную дорогу.

Не принадлежать Рэй никому другому, как не ему, решил он.

А на третью ночь, когда луне оставалось совсем немного, чтобы налиться светом, обратившись в круг, вышел к Кайло Люк.

И взвыл Кайло от ненависти. Не потому, что мог тот быть рядом с Рэй, прикасаться к ней, есть одну еду и слышать ее смех. Потому что кровь единая в них бежала, и было у Кайло другое имя раньше.

Звали его Беном Скайуокером. В те времена, когда еще был Люк его дядей, сидел на троне подле матери, подсказывая, как поступить надобно.

Тогда почти лишил он его жизни, да Сноук спас, унес в другой мир, залечил раны травами. А теперь Рэй?

— Отдай мне Рэй, — потребовал Кайло. — Мне отдай. Для нее трон добуду, Королевой Благого Двора она станет, по правую руку со мной будет. Не зная тягот жизни, болезней и старости. Счастье ей подарю. А иначе...

— Не сможешь ты ничего, Бен, — назвал его Люк по старому имени. — Бессилен ты тут. Пока она сама не даст слово. Не пройти тебе сквозь железо. Сквозь чары защитные.

Ярость глаза застелила кровавой пеленой, но смог Кайло сдержаться. Глянул под ноги себе — были железные острия смертельными для сидхе, но что еще ему оставалось?

Он потерял свою прошлую жизнь, он потерял и эту, восстав против Короля Сноука. И без Рэй, без надежды, он давно был бы мертв. И без железа.

— Смотри, глупец! — засмеялся тогда Кайло горьким смехом. Воззвал он к луне, добравшейся до момента цельности, круглой как шар, ярче солнца, и услышала она его.

Осветила тропинку меж торчащих из земли кольев.

Воззвал он к ветру, и отозвался он, остановившись, и вместе с ним затихли колокольчики, чтобы могла его услышать Рэй.

Призвал верного агиски своего, Немой Смертью прозванного, в седло вскочил и помчался к хижине.

— Рэй!

Услышала она его, вылетела навстречу, замахиваясь железным клинком, но остановила у горла его.

— Не пойду я с тобой, Кайло. Нет мне места среди наложниц твоих, в темноте бесконечной. Не проси, — задрожало лицо ее от плача сдерживаемого. Кого она оплакивала? Себя или его?

Не могла больше укрыть чувств своих, притворившись безразличной.

— Одна ты у меня будешь. Королевой. Свободной. Никого другого не надо. Никому тебя не отдам.

— Не верю я в клятвы твои, сидхе, — не дрогнула рука ее, когда развернула она свой клинок и направила на горло свое. — Клянись другим.

— Именем своим, Бена Скайуокера, трижды клянусь, — и соскочил Кайло с коня, упал на колени, присягая. — Я все тебе отдам.