– Кара?

– Да?

Я попытался найти правильные слова для вопроса, не нашёл, и решил воспользоваться неправильными.

– Почему ты решила стать ведьмой? Ты же знаешь, что все они кончают плохо? Живут в пещерах, бормочут чепуху и потрошат жаб… пугая честной народ. Когда ты решила: "да, потрошить жаб – эта жизнь по мне!"

– А чем бы ты занимался, если б не родился принцем? – Она посмотрела на меня, её глаза блеснули на свету.

– Ну… я… предназначен…

– Забудь о священных правах, или какими оправданиями вы там пользуетесь – что если бы ты не был принцем?

– Я… не знаю. Может, управлял бы таверной, или растил лошадей. Что-нибудь с лошадьми. – Вопрос казался глупым. Я и есть принц. Если бы я им не был, то это уже был бы не я.

– Значит, ты не стал бы хвататься за меч и прорубать себе путь на трон? Несмотря на право рождения?

– Ну, разумеется. Точно. Очевидно. Как я и сказал, мне судьбой предназначено стать принцем. – Я бы предпочёл, если бы мне было предназначено стать королём. Но она меня поймала: я не стал бы завоёвывать себе королевство, а работал бы с лошадьми. Будем надеяться, ездил бы на них, а не убирал бы их дерьмо. Но лучше уж орудовать лопатой, чем мечом.

– Я родилась в крестьянской семье трэлей из Тогрила, ледяных викингов. Я могла бы сказать тебе, что у меня есть жажда знаний, желание понять, что находится за тем, что мы видим, открыть секреты, которые связывают одно с другим. Многие юные послушницы вёльв порасскажут тебе чего-нибудь в таком духе, и многие даже так и думают. Любопытство. От него сдохло больше кошек, чем от зубов собак. Но в чём настоящая причина? Для меня, по крайней мере – скажу тебе честно, потому что не следует лгать на горе. Власть, принц Ялан из Красной Марки. Я хочу взять свою долю того, что тебе досталось с молоком матери. Наступают плохие времена. Для всех нас. Времена, когда будет лучше быть вёльвой, даже если это значит быть страшной ведьмой в пещере. Это лучше, чем быть крестьянином, который выкапывает пропитание из земли, опустив голову, и ничего не зная о том, что грядёт, как козлята по весне не знают о ноже фермера.

– А-а. – На это у меня не было ответа. Каждый человек королевской крови понимает значение человеческих амбиций, и присущую им опасность. При дворах Разрушенной Империи таких полно. И я почти представлял себе разные силы, которые влекут тех, кто играет с тканью мира и грезит о странном пугающем будущем… но возможно, мне не следовало удивляться, обнаружив амбиции и простую жажду власти даже среди самых слабых из них.

На третий день я так соскучился, что позволил Снорри уговорить меня дойти до кратера в тысяче футов над нами. Он взял копьё, используя его в качестве посоха, и захромал со скоростью, за которой я в кои-то веки мог угнаться. Парнишка пошёл с нами и скакал впереди по камням.

– Хороший пацанёнок. – Снорри кивнул в сторону Хеннана, ждавшего нас на тропе.

– Только не называй его так при троллях. Они в два укуса его сожрут, и даже разбираться не станут, пацанёнком ты его назвал, или козлёнком – Я посмотрел на парня, который съёжился от ветра. Я считал, что он хороший пацан. На самом деле, раньше мне не представлялся случай подумать о детях, как о хороших, или как о плохих – просто они маленькие, путаются под ногами, и удивительно много шумят о том, за какие места я трогал их старшую сестру.

Мы прошли через глубокие овраги на чёрной скале. Потом вверх между зубцами борта кратера, и уставились вниз на широкое и озеро, которое не ожидали там увидеть.

– Где же огонь? – спросил я. Отсутствие дыма над головой во время нашего подъёма уже зародило во мне подозрения. Я упустил возможность посмотреть на кратер Берентоппена, когда Эдрис Дин заставил меня подниматься ускоренным маршем на ту чёртову гору, и честно говоря, был очень рад, что мне не пришлось взбираться последнюю сотню ярдов до гребня. Но я помнил, что над Берентоппеном дым поднимался, и его сдувал ветер, унося на юг, словно последние клочья волос лысого человека. Взбираясь с таким трудом на Халрадру, я ожидал, что буду вознаграждён по меньшей мере каким-то количеством огня и серы.

– Давно потух. – Снорри нашёл закрытое от ветра местечко, где можно присесть. – Этот старичок спит уже много веков, возможно тысячу лет, если не больше.

– Вода здесь неглубокая. – Хеннан спустился дальше по внутреннему склону – и это было первое, что он сказал за день. Странно, ведь определяющей характеристикой детей для меня было то, что они редко затыкаются. Впрочем, он был прав: над огромным пластом льда виднелась лишь пара дюймов воды.

– Там ближе к середине дыра. – Указал Снорри.

Отражённый свет скрывал дыру, но, увидев её, я уже не понимал, как мог не заметить её раньше. В неё могла свалиться карета с четвёркой лошадей. Я вспомнил слова Горгота. Двое присягнувших огню повздорили.

– Возможно, так тролли закончили ссору присягнувших огню. – Как ведро холодной воды помогает разнять двух дерущихся собак – так целое озеро помогло закончить битву, которая настолько глубоко расколола мир, что это вырвало нас из того места, куда нас послала арка аномагов.

Парень принялся швырять в воду камушки, как мальчишки обычно и делают. Мне почти хотелось к нему присоединиться, и я бы так и сделал, если бы на это требовалось меньше усилий. Есть простая радость в том, чтобы бросать камни в спокойную воду и смотреть, как расходятся круги. Это волнение разрушения в сочетании с уверенностью, что всё снова будет хорошо, в точности как раньше. Камень, упавший в моё комфортное существование при дворе, оказался таким большим, что волны донесли меня до края земли. Но возможно, вернувшись, я обнаружу, что всё как прежде, неизменно, и готово принять меня обратно. Во взрослой жизни люди тоже только и делают, что бросают камни – хотя камни куда больше, и пруды другие.

Снорри сидел тихо, и синева его глаз была лишь на оттенок светлее отражения неба в озере. Он смотрел на воду, смотрел на мальчишку, сложив руки. У камня, к которому он приставил спину, дунул ветер, бросив волосы ему на лицо, скрыв его выражение. Я видел его в шаге от Хеннана, и не раз, когда викинг проявлял заботу к Каре и Туттугу. Но он смотрел на парня. Всякий раз, как думал, что за ним не наблюдают, Снорри смотрел на Хеннана. Возможно, семейный человек, такой как Снорри, и помимо своей воли не мог не заботиться о сироте. Может, он думал, что его забота – это предательство его собственных потерянных детей. Сложно сказать, я ведь никогда не видел, как работает семья во внешнем мире, без нянек и сиделок, которым платят, чтобы они выполняли работу за родителей. Если я был прав, то это выглядело как тревожная мысль и опасная уязвимость. Столько лет тренироваться в военном деле, а потом позволить маленькому мальчишке пробраться через твою защиту и отяготить тебя своими желаниями.

Несколько секунд спустя я поднял камень и перебросил его над головой Хеннана в озеро. Вопрос был не в том, брошу я камень или нет, а когда.

На борту кратера мы оставались, пока солнце не стало садиться, а ветер не стал прохладным. Пришлось крикнуть мальчишке, чтобы заканчивал свои глупые игры у озера. Он отыскал где-то ветку и пускал её в плаванье, где на льду собирались талые воды.

Он подбежал и встал между нами – Снорри глядел вдаль над заросшими лесом долинами, а я съёжился, укрывшись одеялом, которое служило мне плащом.

– Уже идём вниз? – Хеннан выглядел разочарованно. – Я хочу остаться.

– Не всегда получаешь то, что хочешь, – сказал я. И вспомнил, как только слова слетели с моих губ, что от меня ему советов насчёт тягот не нужно. Ведь спустя несколько мгновений после нашего знакомства он видел, как умирает вырастивший его человек. – Вот. – Я протянул двумя пальцами серебряную крону, чтобы отвлечь его внимание. – Можешь взять себе эту монету, или можешь получить от меня самый ценный совет, который дал мне однажды мудрый человек. Я этим советом ни с кем не делился.