Три медленных хлопка прозвучали в ритме поворота ключа.

– Замечательно. – Скилфа покачала головой. – Я недооценила нашу Молчаливую Сестру. Тебе и впрямь удалось. Да к тому же щёлкнул по носу этого выскочку, "короля мёртвых".

– Ты знаешь, где находится дверь? – В мгновения между отражением и поглощением Снорри почти видел их лица. Один раз мелькнул глаз Эми, словно сквозь закрывающуюся щель. Огонь волос Фрейи. – Мне нужно знать. – Он чувствовал неправильность. Знал, что это ловушка, и что он сам в неё лезет. Но он их видел, чувствовал… своих детей. Никто не смог бы отступить. – Мне нужно знать. – Его голос охрип.

– Эту дверь открывать не следует. – Скилфа смотрела на него, не добро и не жестоко. – Оттуда не явится ничего хорошего.

– Это мой выбор, – сказал он, хоть и не был уверен, что это так.

– Молчаливая Сестра надломила мир, чтобы наполнить магией тебя и того глупого принца. Этой магии хватило даже чтобы стать преградой нерождённому. Было время, когда мир быстро залечивал подобные надломы, как царапины на коже. А теперь эти раны гниют. И любая трещина разрастается. Расширяется. Мир истончается. Слишком многие на него давят. Мудрый чувствует это. Мудрый боится этого. Если будет достаточно времени и покоя, то рана заживёт. Время по-прежнему лечит любые раны. И оставшиеся шрамы – наше наследие воспоминаний. Но если рану ковырять, то она загниёт и уничтожит тебя. Это справедливо и к трещине, пущенной Молчаливой Сестрой через вас с твоим приятелем, и к ране, оставленной Мёртвым Королём.

Снорри отметил, что она не сказала о порезе убийцы. Он не настолько доверял ей, чтобы добровольно делиться информацией, так что просто стиснул зубы от нарастающей боли и зова на юг, который, казалось, тянул его за все рёбра.

– Отдай мне ключ, и я спрячу его так, что людям будет до него не добраться. Духи, которых ты носил, и тёмный и светлый, обретут покой. Они нам не друзья, как огонь и лёд. Они существуют у пределов, где обитает безумие. Человек идёт между ними, а когда отклоняется от центральной линии, то падает. В тебе сейчас воплощение света, но он лжёт так же сладко, как и тьма.

– Баракель сказал мне уничтожить ключ. Отдать его тебе. Сделать что угодно, только не использовать его. – Снорри терпел эту речь рассвет за рассветом.

– Значит, это была тьма, какое бы лицо она не приняла, чтобы убедить тебя. Нельзя ей верить.

– Аслауг предостерегала меня насчёт ключа. Она сказала, что Локи источает ложь, дышит ей, и его обманы разрушат всё мироздание, уступи ему хоть на волос. Её отец скормит всю тьму морскому змею и с тем же успехом уничтожит свет. Сделает что угодно, чтобы нарушить баланс и утопить мир в хаосе.

– Значит, это и правда твоё желание, воин? Твоё и только твоё? – Скилфа наклонилась вперёд, от её взгляда он содрогнулся. – Скажи мне, я узнаю правду. – От старости, от пугающего груза лет её голос дребезжал почти как от боли. – Говори.

Снорри снова повесил ключ на шею.

– Я, Снорри вер Снагасон, воин ундорет. Я жил простой и грубой жизнью викинга, на побережье Уулиска. Сражения и клан. Ферма и семья. Я был отважен, насколько мог. Старался быть добрым. Но я оказался пешкой для сил, которые куда могущественнее меня. Меня метнули, как оружие, мною манипулировали, мне лгали. Не могу сказать, что на моём плече не лежит ничья рука, даже сейчас. Но на море, в безумстве вечернего шторма и спокойным утром, я заглядывал себе внутрь, и если уж это не правда, то я о правде не знаю ничего. Я возьму этот ключ, который получил в битве, заплатив кровью и потерями. Я открою дверь смерти и спасу своих детей. А если Мёртвый Король или его подручные выйдут против меня, я уничтожу их топором моих отцов.

Туттугу встал рядом со Снорри. Он ничего не сказал, но смысл был ясен и так.

– У тебя есть друг, Снорри из народа Ундорет. – Оценила Скилфа Туттугу, пошевелив пальцами так, словно пропускала через них нить. – Такое встречается редко. Мир – это сладость и боль, и север знает это. И мы умираем, зная, что грядёт последняя битва, грандиознее всех предыдущих. Оставь своих мёртвых в покое, Снорри. Плыви к новым горизонтам. Отложи ключ. Мёртвый Король гонится за тобой. Любая невидимая рука может отнять его у тебя. Я могла бы заморозить твой костный мозг, и забрать его здесь и сейчас.

– И всё же, ты этого не сделаешь. – Снорри не знал, сможет ли победить его магия Скилфы, но знал, что поняв его побуждения и намерения, увидев его преданность, вёльва не стала бы просто отнимать ключ.

– Нет. – Она тяжело вздохнула, в воздух взлетело облако пара. – Свобода делает мир лучше. Даже если для этого надо позволить глупцам решать, на свою голову. В сердце всего, посреди корней Иггдрасиля, выходка творения посрамит все обманы Локи. Поступки глупцов спасают всех так же часто, как и деяния мудрецов. Ступай, если должен. Но скажу тебе прямо: что бы ты ни нашёл, это будет не то, что ты искал.

– А дверь? – Тихо сказал Снорри. Никогда его решимость не была слабее.

– Кара. – Скилфа повернулась к своей спутнице. – Человек ищет дверь в смерть. Где ему найти её?

Кара оторвалась от своего занятия, нахмурившись от удивления.

– Я не знаю, мать. Такие истины за пределами моих знаний.

– Чепуха. – Скилфа щёлкнула пальцами. – Отвечай ему.

Та нахмурилась сильнее, подняла руки, невольным жестом запустив пальцы в косы с рунами.

– Дверь в смерть… я…

– Где она должна быть? – требовательно спросила Скилфа.

– Ну… – Кара вскинула голову. – А зачем ей быть где-то? Почему дверь в смерть должна находиться в каком-то конкретном месте? Было бы правильно, если бы она стояла в Тронде? А что с пустынными людьми в Хамаде? Должны ли они находиться так далеко от…

– А разве мир справедлив? – спросила Скилфа, и её губы подёрнулись улыбкой.

– Сам по себе – нет. Но в нём есть красота и равновесие. Правильность.

– Так если дверь есть, но она не в каком-то конкретном месте, что тогда? – Её бледный палец подгонял молодую женщину.

– Она должна быть везде.

– Да. – Скилфа снова посмотрела на Снорри зимне-голубыми глазами. – Дверь везде. Тебе нужно просто узнать, как её увидеть.

– И как же мне её увидеть? – Снорри осмотрелся, словно дверь всё это время могла стоять в каком-нибудь тёмном уголке.

– Я не знаю. – Скилфа подняла руку, останавливая его протесты. – Разве я должна знать всё? – Она понюхала воздух, с любопытством глядя на Снорри. – Ты ранен. Покажи.

Снорри без возражений распахнул куртку и задрал рубашку, показав красную покрытую коростой полосу от клинка убийцы. Две вёльвы встали с мест, чтобы рассмотреть её поближе.

– Старая Грия в Тронде сказала, что яд на клинке не подвластен её искусству.

– Её искусству неподвластны даже бородавки. – Фыркнула Скилфа. – Бесполезная девчонка. Я бы не смогла научить её ничему. – Она зажала рану, и Снорри охнул от пронзительной соляной боли. – Это работа присягнувшего камню. Вызов. Тебя зовёт Келем.

– Келем?

– Келем Лудильщик. Келем, мастер императорского монетного двора. Келем, хранитель врат. Келем! Ты о нём слышал! – Раздражённый щелчок пальцами.

– Теперь слышал. – Снорри пожал плечами. Имя действительно было знакомым. Истории о нём рассказывали детям долгими зимними вечерами у огня. Снорри подумал о флорентийском золоте убийц, на миг вспомнив их жуткую скорость. На каждой монете был отчеканен затонувший колокол Венеции. Боль в ране усиливалась вместе с гневом. – Расскажи о нём ещё…. пожалуйста. – Прорычал он.

– Старый просоленный Келем сидит в своих копях, прячась от южного солнца. Он погребён глубоко, но немногое от него ускользает. Он знает древние тайны. Некоторые называют его последним Механиком, ребёнком Зодчих. Он настолько стар, что рядом с ним я выгляжу молодо.

– Где…

– Во Флоренции. Ему покровительствуют банкирские кланы. Или он им. Их взаимоотношения запутаны сложнее, чем любой узел Гордия. Возможно, он сам породил эти кланы много веков назад, когда ожил. Банки Флоренции, как и многие дети, хоть и желают получить его наследство, но в последнее время играют мускулами, испытывают силы старика… и его терпение. – Скилфа посмотрела на Кару, а потом снова на Снорри. – Келем знает каждую монету в нашей Разрушенной Империи и держит свою когтистую руку на пульсе всей коммерции. Может, эта власть и отличается от имперской мощи, или от власти Сотни престолов, но всё равно это власть. – В её руке оказалась золотая монета, двойной флорин, отчеканенный флорентийскими банками. – Это другая власть, но она могущественней армий, коварнее плясок во снах коронованных голов. Возможно, это обоюдоострое лезвие, но Келем прожил много столетий, и ещё не порезался.