– Никаких следов Снорри. – Эдрис стоял надо мной. – Ни здесь, ни в кратере.

– Должен же он быть где-то. – Я чуть не подумал, не солгал ли Снорри, отправившись на какие-то другие поиски. Может, в следующей бухте есть рыбацкий городок, таверна, тёплые постели…

– Он нашёл пещеру ведьмы, и это плохие новости для всех нас. Особенно для тебя.

Я тут же сел. Страх немедленной смерти всегда помогает находить новые запасы энергии.

– Нет! Слушай… – Я заставил себя говорить не так пронзительно и панически. Слабость навлекает беды. – Нет. Это я хотел, чтобы Снорри отдал Скилфе ключ, но он не соглашался. Скорее всего, когда он выйдет, ключ ещё будет у него. С ним тяжело спорить. И тогда ты сможешь поторговаться.

– Когда человек начинает менять свою историю, становится сложно доверять любым его словам. – Эдрис пристально осмотрел меня, и наверняка этот взгляд был последним, что видели в своей жизни полдюжины человек. Но всё равно, слепой ужас, охвативший меня, когда я впервые увидел их ладью, начал отступать. Есть что-то странное в том, чтобы находиться среди людей, которые по воле случая обдумывают твоё убийство. В путешествиях со Снорри я попадал из одной жути в другую, и с криками убегал, когда мог. Ужас, который внушает мертвец, ковыляющий за тобой, роняя кишки; или холодный пот, в который может бросить от жаркого дыхания лесного пожара – все эти реакции на совершенно чуждые ситуации и есть суть кошмаров. Но с обычными людьми всё иначе. И после зимы в "Трёх Топорах" я даже самых косматых грабителей с топорами начал воспринимать как обычных парней, с теми же самыми болячками, огорчениями и амбициями, что и у любого другого человека, хотя и с учётом того, что лето они проводили в набегах на земли врагов. А когда ты с людьми, которые не питают к тебе особой враждебности, и для которых убийство всего лишь рутина – просто рубанул, а потом протёр оружие – с такими людьми своя смерть выглядит обыденностью. Ты уже и сам почти погружаешься в это безумие. Особенно если ты настолько истощён, что смерть кажется отличной возможностью отдохнуть. Так что я всего лишь посмотрел на него в ответ и ничего не сказал.

– Ладно. – Эдрис, наконец, принял решение, и отвернулся. – Подождём.

Красные викинги разбрелись по склонам в поисках входа в берлогу Скилфы. Эдрис, Альрек и Кнуи остались со мной.

– Свяжите ему руки. – Эдрис уселся у скалы. Он вытащил меч из ножен и начал точить его оселком.

Альрек связал мне руки за спиной полоской шкуры. Ни у кого из них не было сумок, они рассчитывали только на погоню. У них с собой не было еды, кроме той, что они украли у меня. И никакого укрытия. С такой высоты нам было видно гористое побережье на несколько миль во всех направлениях, и океан. Берег и ладья викингов скрывалась за плечом вулкана.

– А она здесь? – некромантша отравляла мои мысли, незваные образы мертвецов постоянно возвращались ко мне.

Эдрис долго не отвечал, а потом медленно повернул голову и посмотрел в мою сторону, криво улыбнувшись.

– Она там. – Он махнул рукой. – Будем надеяться, там она и останется. – Он показал мне меч. – Она дала мне это. – От вида меча у меня заныло в груди, и я содрогнулся, словно вспомнив его из какого-то тёмного сна. По всей длине клинка шла надпись – не норсийские руны, а более плавное письмо, напоминавшее отметины, которые использовала Молчаливая Сестра, чтобы уничтожать врагов. – Убей этим куском стали ребёнка в утробе, и бедолага будет отдан Аду. И станет лишь ждать шанса, чтобы вернуться нерождённым. Смерть матери, смерть любого близкого родственника открывает дыру в засушливые земли, только для этого потерянного ребёнка. И если ты быстр, если могущественен, то весь этот потенциал может родиться в мир людей в новой ужасной форме. – Он говорил спокойным тоном, и сожаление в его голосе казалось неподдельным – но в то же время меня неожиданно окутал холод. Это был тот самый клинок, который убил ребёнка Снорри в животе его жены. Эдрис начал ту грязную работу, которую продолжили некроманты, и которая закончилась, когда Снорри встретился со своим нерождённым ребёнком в сердце Чёрного форта. – Наблюдайте за склонами, юный принц. Некромантша где-то там, и вам совершенно не захочется с ней встречаться.

Альрек и Кнуи обменялись взглядами, но ничего не сказали. Кнуи снял шлем, положив на колени, потёр свой лысый череп и расчесал по бокам ногтями промокшие от пота светло-рыжие волосы. Шлем натирал ему в нескольких местах, ёрзая туда-сюда во время долгого подъёма. Днём всем нам пришлось несладко, и несмотря на ужас моего положения, я кивнул. Зная, что от страха перед словами Эдриса, которые теперь гремели в моей голове, я уже никогда не засну, я всё равно лёг, чтобы дать телу отдохнуть. Я закрыл глаза, отгородившись от унылого неба. Спустя миг меня охватило забвение.

– Ялан. – Тёмный соблазнительный голос. – Ялан Кендет. – Аслауг проникла в мой сон, который до этого момента был тупым повторением дня – снова подъём на Берентоппен, бесконечные камни и гравий под ногами. Руки тянутся к опоре, сапоги соскальзывают… во сне я остановился, как вкопанный, на склоне и выпрямился, увидев её на моём пути, закутанную в тень, кроваво-красную от заходящего солнца. – Какое мрачное место. – Она оглянулась, язык коснулся верхней губы, словно она размышляла об окружающем пейзаже. – Неужели всё настолько плохо? Почему бы тебе не проснуться, чтобы я смогла взглянуть на реальность.

Я открыл затуманенные глаза и понял, что смотрю на заходящее солнце и на полыхающее от низких облаков небо. Альрек сидел рядом и точил оселком топорик. Кнуи стоял подальше, у обрыва, и любовался закатом. Или мочился. Или и то и другое. Эдрис куда-то исчез – возможно, проверял своих людей.

Аслауг стояла за спиной Альрека, смотрела на тёмную копну его волос и на широкие плечи.

– Ялан, всё это никуда не годится. – Он наклонилась взглянуть на мои руки, зажатые между моей спиной и скалой. – Связан! Ты же принц!

Я не мог ответить, не привлекая нежеланного внимания, но смотрел, переполненный тёмным возбуждением, которое всегда вызывали её визиты. Не то что бы она придавала мне храбрости, но один только вид окружающего мира, когда она появлялась в нём, всё смягчал и делал жизнь проще. Я попробовал узы на запястьях. По-прежнему прочные. Аслауг упрощала жизнь… но не настолько.

Аслауг поставила босую ногу на шлем, который Альрек положил рядом с собой, и приставила палец к его голове.

– Если ты бросишься на него и ударишь лбом в эту точку… он уже не поднимется.

Я указал глазами на Кнуи, стоявшего в десяти ярдах вниз по склону.

– А этот, – сказала она. – Стоит у пятнадцатифутового обрыва… Как думаешь, насколько быстро ты сможешь до него добежать?

В обычных обстоятельствах я бы уже спорил об ударе головой. Рассказывал бы, как мала вероятность того, что я смогу быстро очухаться и добежать до Кнуи, не рухнув лицом вниз. И к тому же столкнуть Кнуи с обрыва и не отправиться за ним явно было невозможно. И у меня никогда не хватит на это нервов, даже для спасения собственной жизни. Но на меня смотрела Аслауг – богиня из слоновой кости, дымящаяся тёмным желанием, с лёгкой насмешливой улыбкой на идеальных губах – и шансы уже не имели значения. Я понимал, что, должно быть, чувствовал Снорри, когда она была рядом с ним в сражении. Я чувствовал эхо духа безрассудства, переполнявшего его, когда чёрная ночь тянулась за лезвием его топора.

Я ещё помедлил, посмотрев на Аслауг – стройную, подтянутую, облечённую в тени, развевавшиеся на ветру.

– Живи, прежде чем умрёшь, Ялан. – И эти глаза, цвета которых мне было бы не назвать, наполнили меня нечестивой радостью.

Я отклонился от валуна, на который опирался, качнулся на носочках и начал заваливаться вперёд, а потом выпрямил ноги, неожиданно ими оттолкнувшись. Сдержав желание зарычать, я бросился, как копьё, целясь лбом в точку на виске Альрека, куда Аслауг прикоснулась пальцем.