– Ты так думаешь? – промурлыкала она мне на ухо, и внезапно я уже не знал, что думать, и меня это не слишком заботило. – Создания света принимают любой образ, какой вы позволите им украсть из легенд. Под ним все они желают одного и того же, а в друзья они вам годятся не больше, чем огонь.

Я содрогнулся под своей накидкой – прямо сейчас мне хотелось согреться, и пламя бы не помешало.

– Но огонь…

– Огонь твой враг, принц Ялан. Поработи его, и он станет служить, но отпусти его лишь на дюйм, только дай ему возможность, и повезёт, если сможешь сбежать из горящих развалин своего дома. Держись от огня подальше. Ты же не станешь прижимать к груди раскалённый уголь. Так же не стоит бросаться в объятья Баракеля и таких как он. Снорри так и поступил, и теперь от его воли остался лишь пепел – теперь он марионетка, при помощи которой свет добьётся своих целей. Глянь, как он на тебя смотрит. Как он за тобой наблюдает. Всего лишь вопрос времени, когда он начнёт действовать против тебя. Попомни мои слова, мой принц. Попомни…

Солнце зашло, и Аслауг погрузилась во тьму, которая вытекла сквозь обшивку.

Мы остановились у причала Харроухейма в сгущавшихся сумерках, ориентируясь на огни домов, стоявших на круче. К западу у бухты что-то вроде оползня образовывало широкую плоскую площадку, на которой под укрытием фьорда можно было растить зерно.

Нам махнул рукой старикан с лампой, который сидел в своей лодке, разбирая последний улов в сетях.

– Небось, захотите, чтоб я вас наверх проводил, – прошамкал он себе в бороду.

– Не волнуйся, отец. – Туттугу выбрался на причал с куда большей грацией, чем он демонстрировал на суше. Потом низко наклонился над лодкой старика. – Селёдка? Свежая. Отличный улов. В Тронде такой ещё несколько недель не увидеть.

– Ага. – Старик поднял рыбину, которая ещё слабо подёргивалась в его пальцах. – Ничё так. – И он положил её обратно. Снорри выбрался из лодки, и мне пришлось неуверенно пробираться по качавшемуся судёнышку в сторону лестницы. – Но всё равно. Лучче б мне с вами пойти. Парни там нынче нервные. Налётчики повсюду, у них как раз сезон. Оглянуться не успеете, вас уж копьями утыкают.

На слове "налётчики" мой сапог, намокший от воды под ногами, выскользнул из-под меня, и я едва не ухнул в полоску тёмной воды между причалом и лодкой. Вцепившись в опору, я понял, что больно ударился о доски и прикусил язык.

– Налётчики? – Я ощутил вкус крови и понадеялся, что это не предзнаменование.

Снорри покачал головой.

– Это ерунда. Весенние набеги кланов за жёнами. Здесь это будут люди клана Гантиш.

– Ага. И западенцы с острова Ворона. – Старик сложил сети и присоединился к нам, причём из лодки он вылез куда ловчее, чем я.

– Веди, – махнул я ему. Сейчас я рад был идти позади, если это означало, что копьями утыкают его, а не меня.

После слов Снорри я припомнил разговоры об этом обычае в "Трёх Топорах". Люди Тронда вроде как считали ниже своего достоинства устраивать набеги за девушками брачного возраста, но любили рассказывать байки о своих неотёсанных кузенах, которые подобным занимались. В основном, кажется, этот добрый обычай негласно одобряли обе стороны – но, разумеется, если налётчик действовал настолько неумело, что его ловили, то он мог нарваться на хорошую взбучку… а иногда и нехорошую. А уж если он хватал девушку, которая не хотела, чтобы её ловили, то она могла устроить ему и кое-что похуже.

Мы шли среди хижин, и повсюду из темноты выходили люди. Наш новый друг, Старик Ингли, быстро их успокоил, и они повеселели. Некоторые узнали Снорри, а прочие узнали его имя, и вскоре мы уже шли в толпе, которая постоянно росла. Вокруг нас светили лампы и факелы, на грязные улочки выбегали дети, из освещённых дверных проёмов выглядывали матери с дочерями, а иногда из окон, расколоченных после ухода зимы, высовывались девушки из тех, что похрабрее. Одна или две из них привлекли мой взгляд. Последней была девушка с пышными формами и волосами цвета пшеницы, спускавшимися густыми волнами, и с маленькими медными колокольчиками на концах.

– Принц Ялан… – удалось мне отвесить полупоклон, прежде чем большая рука Снорри ухватила меня за плащ и потащила вперёд.

– Веди себя как следует, Ял, – прошипел он сквозь зубы, широко улыбаясь направо и налево. – Я знаю этих людей. Пускай хоть на этот раз нам не придётся убираться сломя голову.

– Разумеется! – Я высвободился. Точнее, он меня отпустил. – Я что, по-твоему, животное какое-то? Я всегда веду себя как следует! – И я зашагал за ним, поправляя воротник. Проклятый варвар, думает, что может учить манерам принца Красной Марки… хотя, личико у неё было премиленькое… и чувствительное…

– Ял!

Я понял, что иду мимо входа, куда свернули остальные. Быстро развернувшись, я прошёл через двери медового зала в дым и шум. Я бы скорее назвал его "медовая лачуга" – в сравнении с ним даже зал Олаафхейма выглядел большим. Вслед за мной внутрь зашли другие люди, а остальные рассаживались по своим местам на длинных скамьях. Похоже, наше прибытие послужило поводом открывать бочонки и наполнять рога для вина. Видимо, мы начали веселье, а не ворвались на него. И это даёт отличное представление о Харроухейме. Настолько заброшенное и лишённое событий место, что прибытие трёх мужчин на лодке – повод для праздника.

– Ял! – Снорри хлопнул по столу, показывая на место между собой и Туттугу. Это выглядело довольно безобидно, но что-то во мне возмутилось от этого жеста – он указывал мне, где сидеть, словно хотел за мной приглядывать. Словно он мне не доверял. Мне! Принцу Красной Марки. Наследнику престола. За мной присматривает хольдар и рыбак, словно я могу опозориться в притоне дикарей. И Баракель присматривает за мной, хотя я больше и не обязан терпеть его в своей голове. С улыбкой на лице я сел, но чувствовал себя неуютно. Схватил рог и сделал большой глоток. Тёмный кислый эль моё настроение не улучшил.

Какофония споров из-за места и требований эля в основном успокоилась, превратившись в более членораздельные разговоры, и я начал понимать, что все вокруг меня говорят на норсийском. Снорри болтал с тощим стариком, выплёвывая слова, которые приличному человеку сломали бы челюсть. С другой стороны от меня Туттугу нашёл родственную душу – другого рыжего норсийца, огненная борода которого ниспадала на такой обширный живот, что ему приходилось сидеть довольно далеко от стола, и тянуться за пивом ему было нелегко. Они глубоко погрузились в беседу на старом норсийском. Начинало казаться, что только самый первый человек из тех, что мы встретили, мог говорить, как гражданин Империи.

В Тронде большинство северян знало старый язык, но за пивом, на работе и на улице все говорили на языке Империи. В основном горожане избегали старого языка, его сложных диалектов и местных вариаций, предпочитая язык торговцев и королей. На самом деле народ Тронда скатывался в норсийский, лишь подыскивая подходящее к ситуации ругательство. Оскорбления – это национальный спорт в Норсхейме, и для лучших результатов соперники любят вспоминать древние северные проклятия, предпочтительно из серии грубостей о чьей-то матери, которые можно отыскать в великих сагах.

Но в глуши всё было совершенно иначе – здесь говорили исключительно на языке, в котором, кажется, нужно проглотить живую жабу, чтобы произнести некоторые слова, а для остальных – набрать в рот полпинты слизи. Мои познания в норсийском ограничивались способностью назвать человека придурком, или сказать девушке, что у неё отличные сиськи. Поэтому я сердито смотрел на собравшихся, предпочитая держать рот на замке, разумеется, за исключением случаев, когда заливал в него эль.

Ночь продолжалась, и, хотя я был очень рад, что сижу не в лодке, не на ветру, и под моими ногами есть пол, который благопристойно остаётся там, где его положили – но я не мог радоваться по-настоящему, когда сидел в одном тесном помещении с четырьмя десятками харроухеймцев. Я даже задумался о байках Ингли насчёт набегов, раз всё мужское население, видимо, втиснулось в медовый зал при первой же возможности.