– О́дин. – Снорри шагнул назад. Я впервые видел, как что-то заставило его помедлить.

– Интересно, почему серебро? – Кара выставила перед собой свой клинок.

– Почему чёртов паук? Вот нормальный вопрос. – Я отошёл за спину Снорри. Я не против пауков, пока они такие маленькие, что подходят под мой каблук.

– Железо ржавеет. – Кара не отрывала глаз от твари. – Механические солдаты здесь долго бы не протянули. Если только они сделаны не из серебристой стали, как вот этот наш друг.

– Друг? – Снорри сделал ещё шаг назад, и я сдвинулся, чтобы он в меня не врезался.

Паук остановился неподалёку от нас, а потом направился обратно в темноту, откуда пришёл, двигаясь преувеличенно медленно.

– Это проводник, – сказала Кара.

– Куда? – Снорри не шевельнулся. – В паутину?

– По-моему, немного поздно волноваться о том, что мы идём в ловушку. – Кара оглянулась на него со смесью гнева и раздражения на лице. – Вер Снагасон, ты прошёл ради этого тысячу миль, не слушая ничьих советов. Ловушка здесь была всё это время. Ты попал в паутину в тот миг, как взял в руки ключ. Не надо было ему покидать льды. Келем отправил убийц забрать его у тебя, а теперь ты сам принёс ему ключ. На тебе отметина присягнувшего камню, и он притащил тебя к себе. – Она указала на его рубашку с пятном, которую вокруг раны уже пронзали кристаллические наросты.

Кара покачала головой и пошла следом за пауком, подкрутив фитиль в последнем фонаре.

На долгое время наше путешествие свелось к жужжанию и щелчкам механизмов паука, цоканью его металлических ножек по камню и блеску длинных конечностей в свете фонаря. Паук вёл нас вниз по коридорам со стенами из соли, что время от времени выходили в тёмные похожие на пещеры галереи, размеров которых наш свет не мог открыть. Мы спускались по ступеням и по уклонам, где каждый поворот вёл только вниз, никогда вверх. Дважды мы проходили по просторным помещениям, высокие потолки которых терялись во мраке, и поддерживали их колонны природной каменной соли, оставленные на месте залегания. Прочая соль была давным-давно вырезана целыми плитами и вывезена на поверхность, которая находилась неприятно высоко над нами.

В одном из этих залов с колоннами рабочие шахты, ныне уже давно мёртвые, вырезали церковь со святыми. Посреди арочного входа стоял апостол Павел, подняв перед собой белую блестящую руку, чуть разведя пальцы, словно указывал на важную истину. К его груди была прижата библия, а выражение белого лица на белом сложно было прочесть.

Один раз мы прошли коридором из камня Зодчих, который сотню ярдов был гладким и идеальным, а потом осы́пался, и мы снова оказались в пещерах. Похоже, они соорудили здесь какой-то комплекс, не ценя богатство минералов вокруг – просто закапывались поглубже, чтобы спрятаться, только чтобы позже люди принялись копаться вокруг них.

Чем глубже заводили нас коридоры, тем сильнее чувствовалась в воздухе алхимия, которая колола мои глаза и продирала лёгкие. Спустя, наверное, милю коридоров и галерей, если не больше, мы начали встречать дверные проходы, вырезанные в соли: тщательно сделанные арки, но без дверей, за которыми были стены кристаллической природной соли, словно здесь собирались выкопать новые помещения, но планы изменились.

Воздух постепенно становился гуще и теплее, как обещание Хель. Наверняка огни преисподней горели не слишком далеко под нами. Соль тоже изменилась – с той, что на вкус была как морская соль, на нечто кислое, обжигавшее язык. Цвета сменились: в белом появилась примесь тёмно-синего, которая придавала глубину всем поверхностям. Воздух утратил сухость, становясь влажным по мере того, как наш путь заводил нас всё глубже – так что если раньше пот высасывало из моей кожи даже раньше, чем он успевал выступить, то теперь воздух отказывался его принимать, и ручейки пота текли по моим рукам и ногам, ничуть не охлаждая.

Наконец паук привёл нас по длинному лестничному пролёту и короткому коридору в естественную пещеру, где сквозь стены из соли иногда виднелась скала, и всё было закруглённым, комковатым. За очередным поворотом открылся побеленный деревянный мост, пересекавший горячий ручеёк, который пробивался через соль, источая пар. А за мостом открывался зал чудес.

– Святая Хель! – Помянула Кара языческую богиню, которая правит норсийцами в загробной жизни, если смерть не забирает их в Вальхаллу. По всеобщему мнению это холодная сука, у которой линия от носа до паха отделяет левую сторону из чистого гагата от алебастровой правой.

– Охуеть. – На мой взгляд, у христиан реакция для такой ситуации более подходящая. Пещера перед нами представляла собой широкий извилистый тоннель, словно какой-то огромный червь прокопал здесь ход, и со всех сторон огромными кристаллами лежала соль. Целый лес кристаллов, некоторые длиною в ярд, шестиугольные в сечении и настолько толстые, что мне не удалось бы обхватить их руками. Другие были длиной ярдов в десять, в толщину больше моего роста, и у каждого поверхность более плоская, чем может сделать любой человек, а все углы – острые и идеальные.

Я знал это место. Видел его в видениях, посланных магией Кары. Видел его в зеркале в воспоминаниях бабушки. Синяя Госпожа сбежала в эти пещеры после того, как убила старшего Голлота, первого в моём роду. Это их связывало, Келема и Синюю Госпожу. Но я не знал, кто кем управлял – знал только, что оба играли в эту игру, и играли против моей семьи. Как ни посмотри, из этого следовало, что рука Келема лежала на плече Эдриса Дина в тот день, когда он пришёл в Вермильон.

Паук двигался между, под и над кристаллами, не сбиваясь с шага, и обтекал каждое препятствие, жужжа множеством ног. Мы двигались медленнее, пытаясь извлечь хоть какую-то пользу от каждого вдоха обжигающего, слишком влажного воздуха, и источали воду с по́том быстрее, чем человек может её выписать. Меня охватила вялость, словно тёплое мокрое одеяло, и я понял, что застыл, перелезая через массивный осколок кристалла, который Снорри только что преодолел. Поверхность кристалла подо мной отразила свет фонаря Кары, окрасившись в глубочайший сине-фиолетовый цвет. Казалось, весь осколок запылал внутренним огнём, загоревшись от основания, которое находилось невероятно далеко подо мной. На миг показалось, что я сижу под водой спокойного моря, и только тончайший лист какого-то хрупкого материала удерживает меня, не даёт погрузиться туда, где горит огонь… истощение согнуло меня, огромный вес притягивал голову к кристаллу. Ключ Локи выскользнул из моей мокрой рубашки, качаясь на шнурке – теперь он был чернее, чем я его когда-либо видел, кончик болтался в пальце над поверхностью, которая меня держала…

– Ял! – Рявкнула Кара сзади, и её голос царапал, словно ногти по стеклу, наполняя меня раздражением. – Ял!

Я неохотно повернул к ней голову и посмотрел ей в глаза.

– Не надо, – сказала она… – Мир здесь треснул. – Она нахмурилась, пот тёк по её лбу, светлые волосы прилипли к голове. Казалось, её глаза расфокусированы… по-ведьмински, сказал бы я, за неимением слова лучше. Она попробовала воздух. – Это место дверей.

– Ну… так говорят. – Я помахал рукой. – Что-то я не видел ни одной чёртовой двери с тех пор, как мы спустились с поверхности.

Она глянула на кристалл подо мной.

– Здесь портал. Почти дверь… ошибкой было бы прикасаться к нему ключом. Не знаю, куда или когда он может тебя перенести.

– Когда?

Но она не ответила, только подставила руки, чтобы Хеннан мог перебраться через осколок. Мальчик обмотал руки лохмотьями. Правильно. Мои руки были изрезаны от острых краёв кристаллов и уже ныли от соли.

Паук провёл нас из кристальной галереи, мимо источающего пар озера с кобальтово-синей водой, в зал не меньше тех, что мы видели раньше, но на этот раз высеченный из скалы. По каждой стороне стояли массивные соляные кристаллы, громадные восьмиугольные колонны, извлечённые из каких-то глубин искусством, неизвестным людям – по крайней мере никому со времён Зодчих. Каждая колонна едва прошла бы в проход, который привёл нас сюда, и понадобилась бы сотня слонов, чтобы тащить такую.