По-видимому, именно этот храм имел в виду капитан Зе, решил Май, рассматривая его внешнее убранство. Сейчас медь считалась одним из самых дорогих и благородных металлов, и фронтоны современных храмов уже давно ею не оформлялись. Весь храмовый новодел сейчас сверкал исключительно золотом, которое использовалось для отделки в невероятных количествах. ОДисс уже пару раз сталкивался с огромными новыми храмами, состоящими исключительно из этого металла. Если пайка на стыках была приличного качества, то швы на этом золоте совсем не были видны и тогда казалось, что они как бы отлиты одним цельным золотым куском. В солнечные дни на такие фронтоны невозможно было смотреть без густо затемненных очков.
Но здесь было совсем другое дело - зеленая медь отлично гармонировала с живой зеленью, что уже выбивалась из всех щелей и пор фронтальной стены старого храма, и как бы струилась по ней веселыми зелеными водопадами. Особенно хороши были молодые лианы, глаз на них словно бы отдыхал.
- Ну что, собака? - спросил Май у Джоуля, окончив осмотр фронтона. - Сходим в гости к Маммонэ? Сегодня у нас с тобой такой день, что в любом случае это не помешает.
Джоуль радостно тявкнул и начал быстро перебирать лапами, как бы выражая свое собачье согласие и сержант поставил сапог на первую мраморную ступеньку.
Широкая лестница сначала привела их под высокий и длинный портик, стены которого тоже были украшены медными горельефами со сценами из бытия священной триады, которое до краев было заполнено различными божественными хлопотами, за ним оказался длинный и узкий зал теперь уже с живописными росписями на ту же тему, сразу за которым был еще один круглый зал совсем без горельефов и росписи.
Это был так называемый "очистительный зал" в котором каждому прихожанину или просителю как бы предлагалось очистить свой разум и тело от повседневных быстрых мыслей, скоротечных надежд, мимолетных желаний и всего того остального - низкого и ненужного, что обычно так мешает любому хомо правильно подготовиться к встрече с вечным и неизменным, сосредоточится на нем всем своим естеством.
Из очистительного зала вели три выхода, над которыми висели тяжелые бронзовые плиты. Над центральным выходом висела самая большая медная плита с надписью "М?ММПНё" и знаком "Ь%", над левым - плита с надписью "?FRШDIZI" и знаком "?>>+", а над правым - "М?RZ" и "Щ?┼┼┼".
Дей лишь на мгновенье задержал взгляд на этих надписях, и сразу уверенно шагнул в центральный проход.
За проходом располагалось огромное гулкое помещение с высоким куполообразным потолком, настолько высоким, что его верхняя точка была едва различимой в свете многочисленных, но слабых масляных светильников и факелов. В центре огромной залы возвышалась колоссальная медная статуя Маммонэ в образе сидящего тучного мужчины с как бы распростертой над всеми предстоящими пред ним правой дланью. Длань была обращена щепотью вверх, ее указательный и большой пальцы были соединены каноническим кольцом божественного потирания, а остальные персты были развернуты широким благословляющим веером. Маммонэ был завернут в просторную медную тогу и сидел на широком и прочном жертвеннике - каноническом изображении бога Морса. Афродизи в образе канонической хрупкой девушки сидела на левом колене Маммонэ и улыбающийся древний бог заботливо придерживал ее свободной левой рукой. Из-за тяжелого тройного подбородка его улыбка казалась тоже как бы тройной и весьма тяжелой. Май снова задрал голову вверх, чтобы разглядеть все детали как можно лучше и придавил сползающую фуражку левой рукой. Ему очень хотелось рассмотреть эту замечательную скульптуру во всех подробностях. Вероятно, в нем тогда проснулся навечно, казалось бы, уснувший искусствовед, причем - специалист по ранней античности. С Ули Маем тогда, прямо у тяжелых ступней Маммонэ, произошло нечто необычное - такое как бы быстрое и очень сильное раздвоение личности. У первой половины его так неожиданно и очень быстро, почти мгновенно, раздвоившейся личности, у того самого уснувшего, казалось бы, навеки искусствоведа скульптурная группа вызывала острейший живой интерес, а военная часть ОДисса оставалась полностью неподвижной и равнодушной к происходящему.
С первого взгляда своей искусствоведческой половины Май понял, что перед ним настоящее древнее произведение искусства, причем исполненное в подлинном, очень подробном каноническом стиле и с невероятным мастерством. Сейчас такого уже не делали. Даже высокий островерхий колпачок Афродизи был на своем месте, и ее продолговатые двойные крылышки были развернуты под поддерживающей дланью Маммонэ под правильным, приблизительно в шестьдесят градусов, углом. Буква "М" на жертвеннике располагалась точно в центре между тяжелыми икрами Маммонэ и была украшена двумя короткими скрещенными мечами, которые как бы парили над полем очень искусно выдавленных крошечных черепов. Повинуясь старому военному рефлексу, Май поклонился сначала жертвеннику и этой тяжелой букве, а только потом Маммонэ и Афродизи.
Благодаря мастерству неизвестного скульптора и качеству древней отливки священная триада выглядела как единое существо.
"Да, сейчас такое уже не встретишь, - думал ОДисс, всматриваясь в скульптуру и открывая для себя все новые и новые подробности и детали, - сейчас каждый художественный агитационный скульптор отливает что попало, причем в этом грязном золоте, как бы жалея потратить на свое произведение даже грамм благородной меди, олова или бронзы".
Это была чистая правда, Май уже пару раз встречал изображение Маммонэ в виде убегающего от обманутых хомо, тощего и поджарого золотого Гермесиса, или в виде бога гибридной медицины Асклепсуса, танцующего с тяжелым, заваленным тугими пачками вафель, подносом. Да что там какие-то второстепенные боги? Маммонэ уже не стеснялись изображать даже в виде приземистого быка или буйвола, или даже в виде золотой разжиревшей гиены. Несчастную Афродизи и вовсе изображали кому и как это было угодно и она постоянно оказывалась то в образе старой грудастой феи со смешными короткими крылышками, то в виде худющей волчицы с семью неправдоподобно большими сосцами. Одним из таких новоделов было изображение Афродизи в виде Дианы-охотницы во время ее беспощадной охоты на каких-то двуногих то ли оленей, то ли фавнов, причем, гладко и чисто выбритых и абсолютно безрогих. С искусствоведческой точки зрения подобные изображения были полностью бессмысленными. И действительно - зачем устраивать охоту на безрогих фавнов? Или оленей? Не пожирать же она их собиралась, в самом деле? И при чем здесь размножение или рекреационный блуд, которым якобы заведует Афродизи? Одним словом весь этот новодел можно было смело относить к художественным ересям и изучать его не с искусствоведческих, а с жандармских позиций.
Одного только старину Морса все эти современные творцы все еще боялись трогать и даже в храмах самой новой постройки он все еще представал в своем классическом виде массивного жертвенного стола, седла или плахи, правда, часто уже без скрещенных под буквой "М" мечей, и без черепов, а иногда уже и без самой буквы, но такое еще как-то можно было стерпеть истинно верующему военному прихожанину. Особенно если ты бывший искусствовед, специалист по античной культуре и еще помнишь, как беднягу Морса изображали настоящие древние скульпторы.
Впрочем, вот это конкретное изображение говорило, что среди ранних скульптурных пропагандистов попадались настоящие мастера своего дела, эдакие никому неизвестные лисиппы золотой эры. "Чего уж теперь, - подумал Май. - Других все равно уже не будет".
Сержант залюбовался скульптурой и настолько глубоко ушел в свои размышления о прекрасном и древнем, что очнулся только тогда, когда Джоуль сильно дернул за поводок и залился громким лаем. Этот лай сразу вызвал к жизни многоступенчатое гулкое эхо, которое начало, отражаясь от стен и купола, метаться по всему залу.
