- Да. А тут еще эти трусы.

Бои на этих полях шли ожесточенные и Дей в них участвовал лично. Именно здесь когда-то решались судьбы фронта в секторе А-348, и здесь, на этих полях, он потерял правую половину своего лица, где-то здесь он оставил свой правый глаз. Если бы не это ранение, полученное в самом начале первой фазы наступления, его, наверное, здесь бы и укокошили. Несколько раз эта гея переходила из рук в руки, а от квадратных тогда все шли и шли новые директивы на очередное наступление. В ожесточенных боях обе стороны быстро теряли технику и расходовали боеприпасы, а по тылам днями и ночами работала авиация, подвоза почти не было, и вскоре на полях сражений дело дошло до штыковых и рукопашных атак. Золотые штыки и ножи гнулись о золото протезов противника, суставы отлетали после слишком сильных ударов золотыми саперными лопатками, рвались провода, трещала соединительная ткань, но обезумевшие от крови хомо, казалось, уже ничего не замечали. Они раз за разом поднимались по свистку в очередную атаку и бежали навстречу друг другу с перекошенными злобой и болью лицами, а добежав они как бы сплетались в крепчайших объятиях, кромсали и рвали друг друга. "Не дай мне Маммонэ еще раз пережить такое, - мысленно попросил Ули Май, всматриваясь в очередную страшную панораму. - Не дай мне Маммонэ еще раз попасть в такую переделку. Впрочем, о чем это я? Тут эту дурацкую операцию пережить бы. "Диана", мать ее, вот же название придумали, сволочи..."

Все тогда держалось только на чае, который прямо на позиции сбрасывали транспортные самолеты. В итоге чай красноголовых оказался сильнее и синегубые отступили. После этих боев и началась затяжная позиционная война по всему местному фронту. Обе стороны больше не решались идти в наступление и перешли к активной обороне. Квадратные, конечно, продолжали слать свои приказы, но их просто некому было исполнять - отдельные части просто исчезли из списков, а остальные потеряли до семидесяти процентов личного состава. А тут еще трусы. Кто в такой ситуации будет думать о каких-то там трусах? Кто будет решать, как с ними лучше расправиться? Да их тогда даже не ловили? Так - кто подвернулся под руку, того и прикончили с помощью подручных средств и материалов. Подвернулась под руку подходящая перекладина и крепкая веревка, вот их и вздернули, а была бы рядом какая-нибудь река или хотя бы болото, так их, наверное, просто топили бы. Вот вам и все фронтовые эшафоты, вот вам и все мешки на головах. Морс всегда найдет - как ему расправиться с очередным трусом. Афродизи ему в помощь. И Маммонэ над всеми ними.

- А что это на ваших нашло прошлой ночью? - вдруг вспомнил Дей. - С чего это они решили прорывать нашу оборону?

- Да все этот проклятый чай, - кондуктор обильно сплюнул на пол и тщательно растер плевок сапогом. - Я вот давно не нюхаю и до сих пор жив-здоров. И почти без золота, так - пара пальцев на правой ноге и все.

"Дверью автобуса, наверное, прищемило, - с фронтовой злостью подумал Дей. - Или дверью какого-нибудь борделя".

- Осколок случайный, - продолжал сержант-кондуктор, - неожиданно прилетел прямо на остановку, а я как раз по нужде в кустах сидел. Представляешь? А фронтовых разве кто удержит от этого проклятого чая?

- Свежая поставка?

- Ага. Причем огромная - сразу за полгода. Эти полгода они или пухли, или на кровавых девочках сидели и еще на вашем дерьмовом чае, только не обижайся, ведь все знают, что этот ваш "синий орел" - дерьмо.

- Ладно, проехали.

- А тут им столько добра привалило, причем сразу. Дня два тяжелые бомбардировщики на полевых аэродромах разгружались. И днем и ночью, и как они тогда разгружались - пустой взлетает, а груженый с другого конца уже на посадку заходит, причем, часто прямо в лоб взлетающему. А все из-за неразберихи, да чайной горячки. Сколько там наших летунов погибло - жуть. До сих пор обломки по полосам валяются. Многие тогда садиться боялись на эти полосы, и сбрасывали чай прямо на бреющем. Мало того, что кучу народу на полосе перебили тяжеленными чайными тюками, так ведь у многих в бомболюках еще и бомбы оказались на боевой взвод взведенные. А летуны, они ведь даже когда чай бросают, все равно в живое целят, рефлекс у них такой, ничего не поделаешь. Неразбериха, одним словом, полная. А ты видел когда-нибудь, как этот чай горит?

- Нет.

- А я видел. Зрелище еще то. Хотя, зарево и красивое. Такая как бы радуга на фоне...

- Давай ближе к ночной атаке.

- Ну, вот они чай разгружали-разгружали, от тюков и бомб уворачивались-уворачивались, а потом взяли, да и пошли прямо на ваши позиции после очередной такой разгрузки. Прямо как были, как чай разгружали - без оружия, а многие и не одетые даже. А в атаку или еще зачем, это я не знаю. Может и в атаку, а может, просто помощи на разгрузке хотели попросить или еще чего.

- А может они хотели нас свежим чаем угостить?

- Кто их теперь разберет? - рассудительно заметил сержант-кондуктор. - Фронтовиков этих. Ты вот сам фронтовик, а меня о таких вещах спрашиваешь.

- Правду ты сказал, кондуктор, - сквозь зубы заметил Дей. - Чистую и незамутненную правду. Ты только что изрек истину.

- А в чем она - истина? - довольно захрюкал сержант-кондуктор, вскрывая жестянку с вишневым компотом.

- Я думаю - в чае.

- И наш чай лучше, - подвел черту сержант-кондуктор, прикладываясь к банке. - Вот и вся истина. Вся, что ни на есть, до последней вафли.

Дей не успел ничего ответить, так как вдруг раздался сильный шум работающих винтов и салон начал вибрировать крупной дрожью. А потом слева от автобуса завис штурмовой вертопраф с полным навесным боекомплектом. Он развернулся носом и всеми своими ракетами к автобусу и некоторое время летел боком, поднимая винтами тучи пыли, праха и еще каких-то ошметков. Дей разглядел под вторым защитным колпаком лицо пилота в темных очках на половину лица и приложился ладонью к густо тонированному стеклу, стараясь привлечь его внимание. Пилот тут же заметил ладонь сержанта и показал ему на пальцах, на этом фронтовом языке мнимых глухонемых, которому все желающие выжить очень быстро выучиваются на любом фронте: "Дальше следовать не могу, возвращаюсь на базу". И сержант просигналил ему в ответ "Благодарю за поддержку". Пилот два раза кивнул очками и ветропраф свечой ушел в небо, а салон тут же перестал вибрировать и его прохладная полугражданская тишина сразу вернулась обратно.

- Так вот как ты до остановки добрался, - сказал сержант-кондуктор, стряхивая с кителя капли компота. - А я еще подумал - как же это он смог уцелеть? А ты - вон как.

- А ты как думал, кондуктор, - сквозь зубы процедил Май.

И еще он тогда подумал - какие хорошие ребята эти летчики. Небесные летуны, летяги. Летчики всегда или полностью натуральные или их просто нет. Ведь бой у них длится какие-то секунды. Вот ты только что пил кофе и курил сигару, а потом - воздушная тревога и ты уже бежишь к своему вертопрафу по смоченной весенним дождиком бетонке. Взлет, неудачный маневр, а через минуту тебя уже нет нигде. Или ты есть. Или-или. Правду говорят, что они летают прямо под парадизом. Чуть дал газу или потянул на себя ручку и ты уже там. И никаких тебе госпиталей, никаких протезов, никаких имплантов. Не то что мы - гребаная пехтура, подумал Дей.

- Это правильно, что они улетели, - сержант-кондуктор снова припал губами к своему компоту. - Вон за теми кустами начинается мирная зона. Собьют сразу и запросы делать не станут. В один момент и даже пара от него не останется. Вот был летун, щелк и нет его больше. И правильно, я тебе так скажу, а то уж больно они в последнее время разлетались.

- Не то, что мы - гребаная пехтура, - вслед своим мыслям добавил Дей.

- Говори за себя, - недовольно нахмурившись, сказал сержант-кондуктор. - Мы - фронтовые автобусники, народ особый.

Сказал и сразу скривился как от сильной зубной боли, а потом начал икать так громко, что разбудил задремавшего Джоуля.