***

Они сидели рядом и молчали. Волны тихо шелестели, луна освещала пляж.

«Приземленное желание собственничества, как все просто», – думала Наташа, – «зачем она ему нужна, моя любовь».

«Я сказал ей правду, только умолчал о своей любви», – думал Эдвард, – «я обещал ничего не говорить, да и зачем ей нужна моя любовь, она любит моего брата».

Он кашлянул, – ты не замерзла?

Наташа покачала головой, – нет, на мне безразмерный халат серой мыши.

Эдвард развернулся к ней, – это он?

– Ага, это тот самый волшебный наряд, в котором я была, когда мы столкнулись около бассейна. Тридцатилетняя серая мышь с синими губами.

Оба тихо засмеялись.

– Сегодня ты была в моем платье, в смысле, которое я тебе подарил. Мне было приятно, что ты его надела… – произнес он.

– Да, это оно, оно мне и самой очень понравилось тогда в салоне… спасибо, что подарил… а теперь послушай меня, я тоже расскажу тебе правду, – после паузы произнесла она. – Тогда мне было очень горько и больно, я плакала каждый день. Сознание того, что мной попользовались, а потом еще и растоптали в грязи, убивало меня. Я никому не хотела бы пожелать такого. Страшно было не то, что ты сделал это, а то, как ты об этом сказал …

Она замолчала.

Эдвард шепотом выдохнул, – Нати, милая… – опустив голову, он прикоснулся губами к ее ногам. – В тот момент я был ослеплен яростью от того, что меня лишают чего-то очень дорогого, пусть мне и не принадлежащего. И всеми правдами и неправдами я не хотел это отдавать. Когда до меня дошло, что я сделал, было уже поздно. Я хотел тебе все объяснить, я звонил тебе каждый день, сначала в квартиру твоих родителей здесь, в Нью-Йорке, потом, когда ты улетела, я каждый день звонил тебе в Москву. Я понимал, что ты ненавидишь меня и не станешь со мной разговаривать, поэтому представлялся именем брата. Но ты все равно не подходила к телефону. Потом в декабре я узнал, что брат полетел делать тебе предложение, и перестал звонить.

– Ты мне звонил? – Наташа развернулась и уставилась на него, – ты мне звонил каждый день?

Он кивнул.

– Я очень боялся, что после нашей ночи что-нибудь может произойти, ну в смысле, что ты забеременеешь или еще что-нибудь, я считал, что я несу ответственность за тебя, неважно, будут последствия… или нет…

– Я действительно ненавидела тебя и одновременно так ждала твоего звонка, – она прижала руки к груди, – мне так нужно было услышать о твоих чувствах ко мне, как жаль, что ты так поздно все это сказал…

Эдвард посмотрел на нее, – ты считаешь, что люди должны обязательно говорить о своих чувствах?

– Не знаю, – Наташа покачала головой. – У меня в Москве есть один знакомый. Я знала, что нравлюсь ему. Но я всегда думала, что это просто дружба. А потом выяснилось, что он в меня влюблен. Его признание не просто смутило, оно меня страшно разозлило. Ладно бы мы встречались или он оказывал мне какие-то особенные знаки внимания…, кроме редких встреч после института, ничего не было. И вдруг бац! Я в тебя влюблен. А зачем, спрашивается, она мне нужна, твоя любовь? Я-то здесь при чем?

Она помолчала.

– Мне кажется, что в признании человека в любви или нелюбви скрыт элементарный эгоизм. Человек выплеснулся в своих чувствах другому, абсолютно не думая, нужны ли тому, другому, эти признания. А может тот, другой, будет всю жизнь от этих признаний страдать, и вся его жизнь пойдет кувырком. А ты как считаешь?

– После твоего рассказа даже и не знаю, что сказать, – тихо ответил он, а про себя подумал, «малышка, не бойся, я не буду осложнять тебе жизнь своими ненужными признаниями».

Они снова замолчали. Он поднялся с песка и отряхнул брюки.

У нее сжалось сердце.

– Уже уходишь?

– Нет, просто затекли ноги.

Наташа села глубже в шезлонге и подтянула к себе колени, освобождая ему место, – присаживайся.

Он присел в шезлонг боком и оказался совсем рядом, его плечо и локоть касались ее колен и рук.

– Надеюсь, кресло нас выдержит, – она слегка подпрыгнула.

– Хочешь сломать его так же, как тогда сломала кресло в моем кабинете? – поинтересовался Эдвард.

– А-а-а-а, – с возмущенным вдохом она открыла рот, – как тебе не стыдно на меня наговаривать, я не ломала твое кресло.

Он засмеялся, – шучу.

Она тоже засмеялась, – да, это были классные два дня у тебя в офисе, – и, помолчав, добавила, – это были два моих желания.

– У тебя осталось еще одно, – напомнил он ей и тут же поправился, – но я согласен выполнить и миллион.

– Не надо миллион, у меня есть только одно, – вдруг прошептала она.

– Я весь внимание, – он посмотрел на нее.

Ее сердце бешено застучало, – поцелуй меня, – еле слышно произнесла она пересохшими губами.

Он потрясенно молчал и не сводил с нее глаз. А она, не в силах сдерживать желание, уже подвинулась к нему ближе, плотно прижавшись бедром.

– Теперь я знаю, что ты – это ты, и ты знаешь, что я это знаю. Пусть все будет по-честному. Поцелуй меня, как тогда, той ночью, – горячо зашептала она ему в щеку, касаясь губами кожи, и от запаха мяты у него закружилась голова.

– Малышка, что ты творишь? Что ты задумала? – только голос еще подчинялся разуму, потому что руки, не слушая его, уже обвились вокруг нее и сжали в объятиях ее тело, а горячие губы заскользили по ее шее.

– Не называй меня малышкой, – прошептала она.

– Хорошо, малышка, не буду, – горячими губами он перехватил ее губы.

– Через пять дней я выхожу замуж, после свадьбы я буду своему мужу самой верной женой. А сегодня у меня девичник, и ты мой подарок, – горько прошептала она.

– Малышка, если я начну целовать тебя, я уже не смогу остановиться, – задыхаясь, прохрипел Эдвард.

Наташа немного отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза, – а я не хочу, чтобы ты останавливался.

***

«Я должен уйти прямо сейчас» – подумал он, но вместо того, чтобы встать, лишь сильнее сжал ее в объятиях, она прижалась к нему, они посмотрели друг другу в глаза, и вдруг весь мир вокруг них словно взорвался желанием.

И все повторилось, все было точно так же, как и в ту сказочную ночь. Ошибки быть не могло. Это были его руки, сдавившие ее, словно стальной обруч, это его губы прижались к ее губам, это было его тело, его волосы, его запах. Это был он. Ее мужчина. Ее любимый. Ее Эдвард.

***

– Мне пора, – Наташа встала и отряхнула с тела песок.

– Нат, – Эдвард потянулся к ней, прижался горячими губами к ее губам, медленно провел ладонью по щеке, – ты плачешь? – тихо спросил он.

– Нет, это дождь, – она посмотрела на черное звездное небо и вытерла лицо полой халата.

– Будь счастлива, малышка, – прошептал он ей.

– Ты тоже, – она глубоко вздохнула и направилась к лестнице, ведущей наверх.

После ее ухода Эдвард еще полчаса, словно окаменевший, сидел на песке, потом поднялся, подхватил свою бутылку виски и медленно побрел по пляжу.

***

Было очень темно, никто из них не заметил высокую темную фигуру, прилипшую к скалам.

США, Нью-Йорк, особняк Престонов, вторник 27 сентября 1988 года

– Мэтт, – Наташа присела рядом с ним на диван и прижалась к его плечу.

– Что, любимая? – Мэтт поцеловал ее в лоб.

Наташа молчала.

– Что ты хотела мне сказать? – он заглянул ей в лицо.

– Я хотела спросить у тебя разрешения, – она запнулась.

– Нати, я заранее разрешаю тебе все, что ты хочешь, – с улыбкой произнес он и снова поцеловал ее.

– Ты даже не спрашиваешь, что мне нужно? – с удивлением спросила она и подняла на него глаза.

– Нет, не спрашиваю, я знаю, что ты умная девочка, – он улыбался и смотрел на нее, – но если хочешь, можешь мне все рассказать…