* * *
Несколько дней Вал не находил себе места, все валилось из рук, он ни на чем не мог сосредоточиться. Он не появлялся на работе, сказавшись больным, но с утра уходил из дому и бродил бесцельно по городу, иногда присаживаясь на мокрые скамейки, или спускался в метро и бездумно накручивал круги по кольцевой. Его толкали сумками, пихали локтями, о чем-то спрашивали, он не откликался, и никого не замечал. Он был совсем один в этом людском водовороте и видел перед собой лишь серьезные, такие живые глаза Маши. Иногда он доставал из-за пазухи фотографию и подолгу смотрел на нее, и всякий раз ему казалось, что выражение этих огромных серо-голубых глаз чуть изменилось, что напряженность, которая наполняла портрет когда он первый раз взял его в руки уходит, уступая место умиротворенности и какой-то пронзительной чистой нежности. Он понимал, что это невозможно, что это всего лишь клочок бумаги пропитанный химикатами, что он не может меняться, но... Но каждый раз глядя на портрет Вал находил все больше почти неуловимых отличий. Эта фотография, эти происходящие с ней изменения, были единственно тем, что не позволяло Валу окончательно впасть в глухое безысходное отчаяние. Он никогда раньше не думал о том, как же все-таки Маша была важна для него. Пусть она не с ним, пусть где-то там, но живая. Живая. И пусть лишь теоретически, но достижимая. Теперь же только этот странный, почти живой портрет оставлял Валу призрачную надежду когда-нибудь снова ее увидеть. Во всяком случае, ему так казалось.
Глава 9
Человек был явно не в себе, казалось, он шел, не замечая ничего вокруг. Наступил в грязь, задел плечом встречного прохожего. Вал шел позади него, но при этом почему-то видел его чуть сбоку и сверху, как если бы он влез на крышу еле ползущего автобуса. Человек дошел до оживленного перекрестка: пешеходам горел красный свет, и машины проносились мимо не сбавляя скорости. Вал вдруг понял, что сейчас произойдет, ему захотелось крикнуть, остановить этого рассеянного болвана, но язык словно не принадлежал ему больше. Странный человек даже не сделав попытки задержаться на перекрестке, ступил на проезжую часть. Он успел сделать три шага, а потом - Вал невольно зажмурился, сжав кулаки от бессильной боли - потом был визг тормозов и тошнотворный мерзкий звук удара: звук ломающихся костей, трескающегося триплекса, мнущегося металла и рассыпающегося пластика. Вал открыл глаза и увидел, как нелепая фигура, отлетев от покрывшегося трещинами лобового стекла синего "Форда", перевернулась в воздухе и застыла на асфальте неестественно вывернув ногу. Широко открытые глаза смотрели прямо в небо и капли безучастного дождя постепенно заполняли их водой. Вал вгляделся в это лицо и вдруг отшатнулся как от удара: на мокром асфальте только что умер он сам. Валу стало нечем дышать, он взмахнул руками, схватился за что-то рядом с собой и внезапно очнулся. Он стоял на краю того самого перекрестка, ухватившись рукой за фонарный столб, одной ногой на проезжей части. Тела не было, мимо деловито сновали машины, водитель синего "Форда", ехавшего по крайней правой полосе, недовольно засигналил Валу и тот поспешно подтянул ногу на тротуар.
* * *
Он очнулся от этого странного существования совершенно внезапно: туман, окружавший его последние дни, как по волшебству вдруг исчез, Вал сидел на скамье на Чистых прудах, пытаясь согреть окоченевшие руки в карманах куртки. Он повернул голову и вдруг увидел, что совсем рядом с ним, на спинке скамьи сидит, крепко вцепившись в мокрые доски крупными когтями, небольшая ушастая сова. Ее глаза казались совершенно разумными и осмысленными, в них, казалось, было что-то до боли знакомое и теплое... Какое-то время Вал сидел не шевелясь, глядя в эти бездонные, почти человеческие глаза. Но внезапно птица громко щелкнув загнутым клювом, мощно, так что старая скамья жалобно скрипнула, оттолкнулась лапами и расправив крылья взмыла в воздух, очень скоро исчезнув за деревьями. Какое-то время Вал в оцепенении смотрел ей вслед, затем встал, встряхнулся и снова оказался самим собой. Но тупая боль. угнездившаяся где-то глубоко в груди, не прошла, лишь опустилась ниже, выпустив рассудок из своих цепких когтей. "Пора возвращаться" - подумал он и направился к метро.
На следующее же утро Вал, придя на работу, отправил одному из своих старых приятелей пространный е-мейл, с просьбой о помощи. Приятель всю жизнь проработал в милиции на разных мелких должностях, но в последнее время вдруг неожиданно его карьера пошла вверх. Ходили разные слухи, но Валу на это было наплевать, он решил получить хоть какую-то информацию и этот способ казался ему ничуть не хуже других.
Он уже десятый раз проверял почту, но ничего путного не было, так, стандартная рабочая корреспонденция, когда в офисе раздался телефонный звонок. Звонил милицейский приятель:
- Как дела, старик? - голос звонившего был полон энтузиазма.
- Да ничего, - Вал с трудом скрывал нетерпение. - Как успехи, нарыл что-нибудь?
- Во, блин, нет чтоб просто позвонить, или там пивка попить пригласить что ли... Ну ладно, ладно - шучу, есть кое-что...
- Так что?
- Так... Дело действительно есть, обращалась тетка... Ничего, в общем примечательного... Найти ничего не удалось... За исключением одной детали - вот послушай... Так, где это... А, вот: "Горцева Мария... Проживала совместно с Богдановым Станиславом Михайловичем, семьдесят четвертого года рождения..." - Так... - " Девятнадцатого мая... При осмотре квартиры упомянутого гражданина... В присутствии понятых... В комнате, очевидно служившей спальней находился гражданин Богданов в состоянии сильнейшего нервного расстройства, сидящий на полу, в правой руке зажат обрывок ткани предположительно от ночной рубашки пропавшей... При осмотре постельных принадлежностей, на наволочке, обнаружены пятна крови небольшой площади, предположительно от носового кровотечения..." - приятель на секунду перестал тараторить, чтобы перевести дух, - "При медицинском освидетельствовании гражданина Богданова никаких внешних повреждений не обнаружено, Богданов С. М. отправлен на психиатрическую экспертизу..." Дальше - ничего интересного... Рекомендовано лечение... Дело закрыто за отсутствием состава преступления... Все. Надеюсь, это тебе помогло? Зачем тебе это не спрашиваю - не думаю, что ты скажешь мне что-нибудь веселое.
- Да, извини... это моя бывшая одноклассница...
- А, послешкольный рецидив. Понимаю... И очень сочувствую, серьезно, но больше ничего нигде нет. Я бы узнал.
- Спасибо и на этом...
- Да без проблем, старик, давай звони в любое время, а то, может, пивка попьем...
- Как-нибудь обязательно. Я...
- Ладно, бывай!
Глава 10
В мире существует два типа людей. Одни, когда привычный мир вокруг них рушится, берут всю вину на себя и часто не выдерживают такого груза, вторые же перекладывают всю вину на других и идут физически уничтожать вероятную причину катастрофы. Ханс Хафель принадлежал к первым и поэтому уже давно смотрел на свинцовую воду ноябрьской Москва-реки. Вода была далеко внизу, она медленно ползла темной зыбкой массой, и в ней тускло отражались оранжевые уличные фонари. Было темно и холодно. Ханс перелез через высокий парапет и стоял на узком карнизе, вцепившись руками в ледяные перила. Он уже три раза пытался заставить себя разжать онемевшие руки и каждый раз в последний момент лишь крепче вцеплялся в обжигающе холодный металл. Но оставалось недолго, он это прекрасно осознавал: еще несколько минут, непослушные ладони разожмутся сами, и все кончится. Перед глазами плыли разноцветные круги, они сливались и перемешивались, в висках стучало, во рту стоял неприятный металлический привкус... Настя. Как на яву Ханс увидел ее милое лицо, руки, почувствовал ее запах. Два года счастья, два года полной уверенности, что вот она его половинка, нашлась в холодной и мрачной Москве, что не зря он оставил тихий и провинциальный, но такой родной Кобленц и приехал в жутковатую Россию. Дела шли хорошо, все шло хорошо. Даже слишком. Ханс работал в представительстве известной фармацевтической компании, потихоньку привыкал к русской зиме и был весьма доволен жизнью. А потом он встретил мечтательницу Настю. Случайно столкнулись на улице, причем в прямом смысле - она как всегда о чем-то своем думала; он по дороге в офис просматривал утреннюю газету. Она даже разбила коленку отлетев от его твердого плеча в единственное дерево на проспекте. Так и завертелось: сначала кафе, потом театры, пару раз ресторан, первый их секс. Такой трогательно целомудренный и прекрасный. Нет, не секс - любовь. Это уже была любовь. Потом ЗАГС, все скромно и со вкусом, смешные немцы из глубинки и интеллигентная семья коренных москвичей. Домашний борщ, тихие совместные вечера, дача... И вдруг... Эта тварь - немолодая, потрепанная жизнью колумнистка из задрипанного модного журнала, стриженная почти под ноль, пропахшая табаком матершинница. Узкий лобик и очки, и... неожиданное восхищение Насти. Scheisse! Да она с нее глаз не сводила, Зоя - то, Зоя - это, поздние "чаепития" и визиты в редакцию. А потом у него была командировка, а по возвращении - пустая квартира и на холодной кухне записка в три строки: " Ухожу к Зое, нам с тобой было хорошо, но это было ошибкой. Прости." И кольцо. И пустота. И холод. И виски. И вот теперь мост. И на мосту за парапетом он, Ханс Хафель тридцати шести лет отроду, уже почти ничто, сгусток растоптанной жизнью биомассы.
