- Портрет? - Маша непонимающе посмотрела на него. - Какой портрет?
- Ну, помнишь, я тебе рассказывал, что ездил к твоей тете, ну, когда пытался тебя найти? Тетя дала мне твою фотку, приблизительно такую, - Вал показал руками размер, - цветную, в белой рамке. Мне этот портрет очень помог тогда...
- Я что-то такой фотографии, в принципе, не помню. - Маша задумалась. - Точно, не было такого портрета, откуда ему взяться? Я вообще фотографироваться не люблю, а уж позировать для портрета... Может, из какой-нибудь общей увеличили?
- Не, непохоже. Ты там одна, на нейтральном светлом фоне, да и качество было хорошее.
- Тогда не знаю. - Маша беспомощно покачала головой.
- Ладно, не думаю, что это сейчас важно, - он рывком вскочил на ноги и протянул руку, помогая Маше подняться - пойдем купаться!
Глава 13
Водитель - пожилой угрюмый мужик, неодобрительно покачал головой, когда Вал попросил отвезти его "просто до конца проезжей дороги", но, подумав немного, согласился, да и цену запросил божескую.
- Турист, что ль?
- Типа того, - ответил Вал, понимая всю несостоятельность этого предположения - из экипировки у него с собой была только небольшая спортивная сумка с самым необходимым, да и одет он был по-городскому. Но как бы то ни было, свои соображения мужик оставил при себе, и через пять минут они уже скрипя рессорами пылили по грунтовке удаляясь от станции "Княжьи горы" в сторону совершенно глухого леса. Судя по карте, после конца дороги, этот лес простирался еще километров на сорок, доходя до необитаемого берега водохранилища и имел весьма дурную репутацию как у немногочисленных местных, так и у туристов: поговаривали, что эти места до сих пор не разминировали после войны, что по лесу все еще разбросаны кости незахороненных солдат, как русских, так и немецких. Трясясь на кочках Вал вспоминал события последних дней. На работе он просто выпросил неделю в счет не истраченного отпуска на "порыбачить"; учитывая лето и общий застой в делах, на работе проблем не возникло. А вот дома... Он чувствовал себя последним подлецом и предателем, когда рассказывал жене о внезапной командировке в северный филиал фирмы, а она из лучших побуждений советовала ему не идти на поводу у начальства и отказаться, потому, что это безобразие, среди лета отрывать людей от семьи и посылать в такую даль. Валу было очень плохо, но он твердо решил последовать полученным от странного господина инструкциям до конца, а там - будь, что будет. Он прекрасно понимал, что второго шанса разобраться со всей этой историей, а главное, в себе, точно не представится... Потом были поспешные сборы, вокзал, ранняя электричка до конечной, потом дизельный поезд местного сообщения и вот, это здешнее подобие такси...
Вечерело. Вал, прикрыв глаза от последних лучей заходящего солнца, смотрел вслед подслеповатым красным огонькам удаляющегося по ухабистому проселку "Уазика". Тот скоро повернул и пропал из виду. Вал присел на бревно, валявшееся на обочине и развернул листок с интрукциями. Первое, что бросалось в глаза - была карта, аккуратно нарисованная от руки: станция, дорога, упиравшаяся в лес... Он поднял голову - так и было: проселок, ставший к этому времени почти непроезжим, просто утыкался в стену вековых сосен. Вал вернулся к карте. Так, чуть левее должна быть просека, километров через пять - шесть от нее, судя по схеме, вправо ответвлялась тропинка, ведущая к конечной цели его путешествия - аккуратному кружку, около которого было обозначено: "деревня, последний дом слева, с резным флюгером на крыше". Ниже карты четким убористым почерком значилось: " Быть одному у тропы не раньше и не позже вечера дня середины лета. Идти быстро, по возможности не оглядываться. Не думать. Не бояться. Если чувство истинно - есть шанс пройти." Подписи не было. "Есть шанс" - повторил про себя Вал, от последней строки ему было как-то жутковато, но он уже сделал выбор. Резко встав, Вал, не оглядываясь, углубился в темнеющий лес.
Глава 14
Погожий майский день клонился к вечеру, но уже по-летнему яркое солнце, казалось, никак не хотело прятаться за горизонт, теплые оранжевые лучи косыми стрелами пронизывали освеженный первыми весенними ливнями город, бликуя на стеклах многоэтажек, согревая молоденькие яркие листочки берез и лип. Посвистывали какие-то редкие для Москвы пичуги, вдали слышался колокольный перезвон. Казалось весь огромный город пребывал в благостном и приподнятом настроении, впитывая первое настоящее весеннее тепло.
Маша сняла куртку и перебросила ее через руку. Тепло. Славно. Но радоваться не получалось; она подставила ласковому солнышку лицо, зажмурилась... Солнце просвечивало сквозь веки красным, казалось, по обратной стороне век пробегают желтые и оранжевые искорки. И правда, благодать... Но отвлечься не смогла, на глаза вдруг навернулись слезы, и, как она ни старалась, на щеке появилась мокрая дорожка. Маша стерла предательскую влагу ладошкой, но вид у нее был наверное еще тот, потому что проходившая мимо женщина с некрасивым и добрым лицом, вдруг остановилась и участливо спросила:
- Девушка, вам плохо?
- Н-нет, ничего, не беспокойтесь.
Женщина недоверчиво посмотрела на нее, но промолчала и пошла дальше. А Маша чуть не вскочила, не побежала за ней, так хотелось хоть кому-то довериться, выплакаться, спросить совета или может даже помощи... Но женщина ушла, а Маша так и осталась сидеть на скамейке. Наконец она взяла себя в руки и взглянула на изящные часики. "Черт, уже восемь!" - она торопливо поднялась и почти побежала, хотя прекрасно понимала, что спешить бесполезно. Стас уже дома, голодный и злой как дьявол и ему наплевать, что у нее скоро "госы", и всю их группу так долго промурыжили сегодня в институте со всякой организационной дребеденью. Маша хоть и не была Стасу женой, но, раз уж они живут вместе в его квартире, должна была вести себя "как полагается" - ждать с ужином, а в последнее время и охлаждать к его приходу бутылочку водочки, выслушивать со вниманием бесконечные рассказы о дрязгах на работе - Стас служил мелким менеджером в каком-то банке, и вряд ли мог рассчитывать на большее, ну а ночью - естественно, отказать не вправе. Здесь правда терпеть приходилось меньше всего - Стас очень быстро выдыхался и, слава Богу, ничего необычного не требовал. Ни о каком удовольствии для себя Маша даже не помышляла - сначала она не сильно интересовалась этой стороной отношений: ей казалось, что оно как-то само получится, а когда стало ясно, что ничего не получается, что-то менять уже было поздно. Стас был из породы людей, которые стараются во что бы то ни стало добиться какой-либо цели, а добившись теряют всякий интерес к предмету своего вожделения и рассматривают его лишь с точки зрения полезности лично для них.
А ведь, казалось, раньше было по-другому. Маша вроде даже увлеклась - высокий атлетически сложенный красавец, дипломатский сынок, начитанный и, казалось неглупый, Стас так трогательно ухаживал, дарил цветы, водил по театрам, посвящал стихи. Стихи правда оказались списанными из какого-то малоизвестного сборника французских поэтов, да и на ум Стас претендовать никак не мог, скорее на банальное ёрническое остроумие. И сейчас, по прошествии почти года, Маша отчетливо понимала, что никакой любви не было, просто ей необходимо было вырваться из того жуткого круга домашней полу-сектантской жизни, сводящейся к мрачному ожиданию вечной, не менее мрачной жизни...
