И Ярковский перестал ходить в школу. Но его фамилия постоянно звучала в классе.

– Это ты у Ярковского списал? – любил пошутить Аркадий Львович.

Через пять лет после окончания школы класс собрался на традиционную встречу. Организаторы пригласили и Ярковского. Он долго отнекивался, потом вдруг неожиданно согласился прийти. После торжественной встречи бывший 10-й «Б» собрался в любимом классе и стал делиться своими достижениями.  Когда всем уже было известно про молодые семьи, институты-факультеты и важную работу, дверь распахнулась, и на пороге перед всеми предстал Аркадий Львович. Он был взволнован, галстук его сбит набок, а верхней пуговицы на пиджаке не хватало.

– Где он?

– Кто? – хором выдохнули бывшие ученики.

– Ярковский, гад ушастый.

– Не было его.

– Как не было, когда он только что со своими друзьями-пэтэушниками мне уши линейкой мерил.

Так громко в этом классе никто никогда не смеялся.

Дверь еще раз открылась, и в класс проскользнул Ярковский. Он совсем не вырос, но что-то в нем появилось новенькое – то ли эта

уверенность в движениях, то ли очень уж креативная прическа, а может, уши с пробитыми туннелями. Только поздоровался он, как прежде, осторожно: «Здрасьте», – и сел за первый стол, на свое место.

Аркадий Львович, грозно печатая шаг, приблизился к этому столу и, как раньше, направил свой немигающий взор на Ярковского. А тот как ни в чем не бывало, глядя на математика в упор, сказал:

– Вы опять победили, Аркадий Львович. Ваши уши больше моих на три миллиметра. Кстати, вы прогноз погоды на завтра не знаете?

Данила громко рассмеялся и спросил:

– Ты и вправду знакома с этим Ярковским? А где ты была в это время и откуда знаешь эту историю? Ты ведь не рассказывала мне, а будто читала наизусть рассказ.

– Да, ты прав. Это и есть рассказ, мой рассказ. Называется «Уши Ярковского». Я его не придумала. Я сидела в этом же классе и училась вместе с Ярковским у Аркадия Львовича. Меня он не мучил, но соседку мою Катю Масальскую доводил. Однажды вырвал у нее из рук тетрадь с контрольной, когда она подписывала ее. Она не успела написать фамилию, только: «Масо», даже крючок к букве «а» не дописала. Когда Львович объявлял результаты, он целый спектакль разыграл на тему: «Кто такая Масо?» Так и прилепилась к ней эта кличка.

Я пошла работать в школу, чтобы защищать Ярковских-Масальских, и делала это, пока меня не уволили. Ну как, расскажешь про свою школьную любовь?

Данила долго молчал, и Яна уже подумала, что он заснул, но ошиблась.

– Школа наша метила на звание гимназии. Директриса с ума сошла от своих придумок. Все должны ходить в школу в костюмах, обязательно синих или черных и с галстуками. Как офисные мальчики. Девчонкам свободы больше, но и они должны заплетать косички, никаких «распущенных хвостов», лака на ногтях и другой косметики. Даже сумки должны быть очень «официальные». С этими правилами я уже боялся к отцу подходить. Я бы себе лучше новые кроссовки купил. Зачем мне этот костюм, в котором я выглядел как на поминках? Рубашки гладить ненавидел, а отец был военным и заставлял меня жестоко.

И вот, подходя к ограде школы, я увидел дежурных, которые были выставлены для фейсконтроля. У кого не было галстука или туфли не начищены – в класс не допускались.

Я привычно сунул руку в карман за галстуком, но… его там не оказалось. Неприятный сюрприз. Я на автомате приближался к школьному крыльцу, еще на что-то надеясь. Дежурные у нас не звереют, но в тот день договориться было невозможно. На вахте стоял Чика, директорский сынок. Я видел, как он заворачивал странную девчонку, которая никак не вписывалась даже в группу уже отвергнутых старшеклассников.

Вместо белой блузки и темной юбки на ней была короткая майка с веселыми надписями, узкие джинсы. Сверху наброшена флиска с капюшоном, а через плечо матерчатая сумка-торба – ну всё, что ненавидела наша администрация.

Девчонка немного постояла в раздумье и медленно пошла к воротам.

Я догнал ее:

– Эй, новенькая, не знаешь про тутошние порядки?

– Я вижу, ты тоже их не знаешь, – рассмеялась она.

– Да, галстук сегодня забыл, без галстука у нас знания не раздают.

У нее была очень загорелая для конца апреля кожа. Волосы выгорели и, если бы не были прижаты узким красным пояском ко лбу, то можно было бы посчитать, что она не причесывалась по крайней мере дня три.

– Ну и как же мне нужно выглядеть в этой грёбаной школе? – с вызовом спросила она.

– Темная юбка в складку, белая блузка, туфли на низком каблуке.

– Значит, мне век оставаться неучем. Дело непоправимое. А вот тебе можно помочь.

Она сняла со своей прически красную повязку и очень ловко повязала мне в виде галстука.

– Пройдешь дежурных – не забудь про меня. Откроешь дверь в туалете.

Уже когда я бежал по коридору, меня торкнуло: я могу зайти только в мужской туалет. Но тут зазвенел звонок, и я все сделал, как она просила. Не видел, как она подтягивалась и перелезала через подоконник – у нас строго было с опоздавшими на урок. И первой была литература. Вера Петровна ставила двойки не только за знания, но и за дисциплину. Но в классе учительницы еще не было. Уже прошло десять минут урока, и у нас зародилось смутное предчувствие, что в стране совершился переворот. Мы только хотели обсудить это событие, как дверь класса открылась и вошла директриса, Вера Петровна и эта девчонка.

Зрелище было настолько отпадным, что мы даже забыли встать. Директриса в своем парике, с торчащей манишкой, слегка растерянная красная Вера Петровна с журналом под мышкой и нахальная девчонка, которая будто сейчас прибыла из сумасшедшей тусовки. Она без тени смущения разглядывала класс.

– Эт-то что? Всем встать. Учитель в классе! – завопила директриса.

– У нас новенькая. У нее неделя испытательного срока. Я прошу помочь ей адаптироваться к нашей школе, принять в ваш дружный коллектив… Ее зовут Мария Коваль, или просто Маша.

– Нет, меня зовут просто Мария. А фамилия пишется через черточку Коваль-Чумихо, – возразила новенькая.

В классе рассмеялись. Чикалин, директорский сынок, выкрикнул со своего места:

– Мария Чумихо. Чума!

Засмеялись еще больше. Чикалин был мастер придумывать всем прозвища.

Девчонка пожала плечами:

– Можно и так. Мне нравится: «Просто Чума».

Она, не дожидаясь приглашения, прошла к последней парте и села на свободное со мной место. Чикалин никак не мог успокоится, все кривлялся со смехом: «Чума, просто Чума».

А тебя как зовут? —повернулась новенькая к этому клоуну.

– Чикалин я! – многозначительно изрек он.

– Чика, значит, – усмехнулась новенькая. Так потом к нему это и прилипло.

На второй день Чума пришла одетой совершенно так же. На линейке ее вызвали перед строем и хотели взять обещание, что уж на следующий день она придет в школьной форме, на что она дерзко ответила:

– Меня не надо учить, что надевать. Учите меня тому, чему всегда учат в школе. У меня есть право учиться в любом виде.

Директриса скривила губы:

– Школа учит еще и правильному поведению. Твоя одежда вызывающа, неопрятна и не соответствует статусу нашей школы.

– У меня есть неделя испытательного срока. Я могу в течение всей недели приходить в школу, в чем хочу. Вы мне это обещали.

Линейка быстро свернулась, а я был просто восхищен смелостью девчонки.

Ее сразу стали вызывать по всем предметам, наверное, хотели определить уровень ее знаний. Но она была готова к этому и отвечала хорошо. Я дважды списал у нее алгебру и лабораторную по физике.

Наш физрук Виктор Петрович однажды был взбешен: одиннадцать девчонок – почти все из класса – отказались идти на физкультуру. Все они были со справками от врача. Только у Чумы не было никакой справки, но у нее не было и спортивной формы. Петрович посадил всех нас на скамейку и стал злобно вращать глазами. Да, мы селедки, слабаки, армия нас научит, а девочки… И тут его понесло: