— Людей, которые нам нужны, отправили отсюда позавчера, — сообщил Скотт, — Могу начать их поиски прямо сейчас.

— Не обязательно, — ответил Мун, — Сначала вернемся в штаб. Сейчас заканчиваем дела и встречаемся у выхода, здесь больше делать нечего.

Казалось бы, людям должно быть привычно состояние незнания чего-то о себе. Мы и сейчас не до конца разобрались в собственной природе, а пару веков назад не знали о ней вообще ничего — и как-то жили. Трудность моего случая была в другом — в одиночестве. Мало того, что моих проблем никто не разделял — никто не мог их даже понять. За возможным исключением Мишель, но поддержки от нее я, по понятным причинам, не ожидал.

Непрерывно грызущее меня изнутри чувство неадекватности невозможно было разделить с кем-то — даже несмотря на то, что им уже заразились почти все в моем окружении. Выглядело это так, будто я сошел с ума. И сильнее всего это состояние проявлялось, когда я оставался один.

Именно поэтому я так уцепился за Эми. Я выжимал из себя все остатки тепла, надежности и веселости, чтобы умилостивить ее — все ради того, чтобы как можно меньше времени проводить в одиночестве. Она сама сбавила обороты и не торопилась идти на близкий контакт — наверняка потому, что интуитивно чувствовала мой страх. А кому нужен мужчина, который все время чего-то боится? С другой стороны, всяческие мелочи в ее разговоре и поведении заставляли меня усомниться, что она действительно понимает происходящее настолько глубоко. Несмотря на проницательность в чисто логических задачах, она время от времени говорила полные глупости на житейско-филосовские темы. Особенно напрягало ее избегание визуального контакта. Иногда мне казалось, что она тоже что-то скрывает, и намеренно поддерживает статус-кво.

— С тобой все нормально?

— Да-да, конечно. Иди сюда…

Нестабильность сложившейся ситуации была очевидна. Но чем дольше я ждал, тем больше боялся что-то предпринимать. Воображение самовольно рисовало все более и более пугающие гипотезы, оставляя меня дрожать, свернувшись комочком в углу, когда никто не видит.

К тому же, сколько ни старайся сдерживать безумие днем, все равно остаешься наедине с ним во сне.

…Или нет?

***

Не стоило мне спускаться в эту долину. Слабый огонек вдалеке, на который я ориентировался, исчез из виду, а зловещий черный лес, плотно обступивший меня, отовсюду выглядел одинаково. Казалось, что группы обгоревших стволов с редкими угловатыми ветвями просто разместили в снегу командами «копировать» и «вставить». Но, по крайней мере, идти сквозь них было несложно.

Передвигался я, кажется, прыжками — снег хрустел под ногами лишь через каждые 8-10 метров, и лишь в эти моменты я мог менять направление движения — достаточно быстрого, надо заметить. Вот только если ты не знаешь, куда идешь, скорость — сомнительное преимущество.

Единственным ориентиром служила яркая полная луна. Несколько раз на пути мне попадались обгоревшие деревянные каркасы одно- и двухэтажных домов, наполненные какой-то особенной, непроницаемой для лунного света тьмой. Никаких признаков жизни не наблюдалось — даже лишайников на камнях. В промежутках между моими шагами в воздухе стояла идеальная тишина.

Я принял правильное решение, пойдя по дороге, некогда соединявшей лесные дома. Она не всегда шла в нужном направлении, однако привела меня к мосту через устье высохшей реки, который иначе пришлось бы искать. Металлический каркас моста пережил пожар, но его трухлявое деревянное полотно едва держалось под моими шагами. Я притормозил, то и дело озираясь вниз, на многочисленные прорехи, и, через них, на дно бывшей реки. И лишь на середине моста до меня дошел любопытный факт: то, что я вначале принял за дно, им не являлось. На самом деле, начиная с полутораметровой глубины, устье заполняло нечто черное, и, кажется, подвижное. В темноте сложно было разобрать текстуру — казалось, что это просто тень. Абсолютно черная, такая же, как внутри мертвых домов. А еще, пока я вглядывался в нее, через границу слышимости незаметно прокралось слабое потрескивание, похожее на радиопомехи. Я вздрогнул и поспешил убраться с моста.

Вскоре я вышел на узкую просеку, посередине которой была прорыта неглубокая канава. Почти сразу я заметил и причину ее появления: частично зарывшийся в землю фюзеляж древнего самолета с оторванными крыльями и хвостом. Его бронированная кабина сохранила характерную «коробочную» форму советского Ил-2. Понятно, почему именно его: любой другой самолет разлетелся бы в щепки при таком крушении. К тому же, сделанный из прочных нержавеющих материалов, он мог лежать здесь очень долго.

Когда я приблизился к самолету, мне показалось, что из его выхлопных патрубков вывалилось несколько продолговатых теней, которые быстро исчезли в обломках. Больше всего они походили на змей. Заметив это, я, было, развернулся, намереваясь обойти место крушения стороной…

Но у леса были другие планы. Темнота между деревьями передо мной сгустилась так, что я уже не мог различить отдельные стволы. То же произошло и позади. Снова послышался треск. А затем тьма начала выползать из леса — с противоположного от самолета конца просеки.

Сначала я просто отступал, пятясь назад. Потом в страхе побежал. Добежав до самолета, я убедился, что и с противоположной стороны вернуться в лес нельзя. И единственное, что мне оставалось…

«Если его броня останавливала пули, то, может, и меня она защитит?»

Я подбежал к кабине самолета, отдернул назад стекло, запрыгнул внутрь, закрылся и вжался в остатки кресла пилота, ожидая непонятно чего.

И непонятно что действительно произошло. Открыв глаза я, почему-то без особого удивления, обнаружил, что снаружи ярко светит солнце, что все части штурмовика на месте, и, главное — что он летит.

Немного поразмыслив о возможном значении происходящего, я взялся за ручку управления и накренил самолет, чтобы рассмотреть землю под собой. Я быстро узнал ту же долину, в которую недавно спускался, хотя выглядела она совсем иначе: покрывающий ее лес стал зеленым, за исключением нескольких горящих пятен. Причем все пятна располагались на одной прямой. Я мысленно продолжил ее вперед и уткнулся взглядом в бомбардировщик с черными крестами на крыльях, летящий чуть ниже и впереди меня.

А что, если я могу предотвратить то, что видел раньше?

Я опустил нос штурмовика, и тот начал догонять бомбардировщик. Никакой реакции со стороны противника не последовало, его оборонительная турель не поворачивалась. Я нажал на гашетку и сразу же отпустил ее, почувствовав, как отдача швырнула самолет назад. Попасть хоть во что-то из такого древнего пулемета было нетривиальной задачей, но у меня было преимущество в позиции и некоторое знание этих машин, почерпнутое из симуляторов. Где-то после пятого залпа один из двигателей бомбардировщика окутало пламя. Самолет противника покачнулся, но не сошел с курса — то есть кто-то им все-таки управлял.

Я начал аккуратно пристраиваться с другой стороны, собираясь добить его, но заметил что-то странное. Дым от горящего двигателя образовывал не прямую, несмотря на то, что бомбардировщик летел прямо. Вместо этого он медленно поворачивал в мою сторону, в то же время сгущаясь. И каким-то образом сквозь оглушительный шум винта пробился уже знакомый треск, похожий на радиопомехи…

***

Проснувшись, первое, что я заметил — затемненные в ноль окна. Я был уверен, что никогда не устанавливал такую прозрачность, и уж тем более не стал бы оставлять ее на ночь. В недоумении я протянул руку в сторону окна и повернул кисть — этот жест должен был интерпретироваться домом как команда изменения прозрачности. Ничего не произошло.

Я повторил ту же процедуру с лампой на потолке — с аналогичным результатом. Не то чтобы это было проблемой — глаза мгновенно подстраивались под любой уровень освещения, если это физически возможно; но меня беспокоил сам факт. Я встал на ноги, подошел к стене и выдвинул из нее панель ручного управления квартирой. Как уже можно было догадаться, ее дисплей не горел. По-видимому, никакая электроника, зависимая от электросети, не работала. Неужели блекаут? Какова его вероятность в современном здании с собственной энергосистемой?