— Тише! Тише! Бросьте баловаться! — старался перекричать шум Николай Иваныч. Но твердые шишечки прыгали по полу, ударялись о стены, попадали в грудь, в руки, в лоб.
Павлик не вытерпел, и съездил Александрова по уху. Тот нахмурился и спрятал свои снаряды в карман.
— Бросайте разом в ручей! — крикнул Николай Иваныч, ну — раз, два, три!
Сеткою шишечек затянуло воздух; ручей захлебнулся под дождем тяжелых градин; на балконе стало тихо.
— В председатели Ерзунова!
— Веру Хвалебову!
— Не нужно девчонок! Долой!
— Веру! Веру!
— Ерзунова!
— Павлика!
— Веру! Веру!
— Павлика! Ерзунова! Павлика!
— Просим! Долой!
— Просим, просим, а завтра бросим!
— Ерзунова!
Мальчиков было больше, но одни были за Ерзунова, другие за Павлика, и их голоса разбились. Выбрана была Вера Хвалебова, — смуглая, черноглазая девочка, высокого роста, с коротко остриженными волосами и красным галстуком на шее.
— Ага, наша взяла!
— Цыганка!
— Цыга!
— Тише, мальчики!
— Дура, дура хвост надула!
Павлик и Ерзунов наконец утихомирили мальчиков. Ерзунов был щуплый, но его все уважали за справедливость. А Павлик мог, осердясь, отпустить такую затрещину, что мое-мое.
— Кто секретарь?
Ерзунов сам предложил себя в секретари и уселся писать.
— Повестка дня:
1) О фруктах.
2) О купаньи в море.
3) О пионерах.
— По первому вопросу слово дается Николаю Иванычу, — звонко сказала Вера.
Николай Иваныч достал из кармана бумагу и начал:
— Ребята, вот наш договор с Курупром. Договор у нас прижимистый, в особенности насчет фруктов. В совхозе тут очень большой сад и виноградники.
— Здесь в лесу больше того груш растет — очень нам нужен их сад! — крикнула Фрося.
— Ну, и хорошо, если не нужен, — продолжал Николай Иваныч. — Так вот, в договоре у нас такие условия: за первую кражу фруктов мы отвечаем вдесятеро против испорченного, за вторую — пять червонцев штрафу, а после третьей— выезжай с дачи.
— Ого!
— Шалавые!
— Очень нужны нам их фрукты!
— Никаких здесь фруктов нет, все зеленые!
— А ты уже смотрел?
— Ну, и что ж!
— По-моему, кто проворуется, — отправлять в Москву.
— В Москву нельзя, одного не отправишь.
— Ну, в Туапсе, там тоже детский дом есть.
— На месяц — по кухне.
— Просто дать подписку, и никто не станет ходить.
Спорили долго, но порешили провинившихся отправлять в детский дом в Туапсе — до конца лета.
Вера Хвалебова стучит кулаком по столу.
— Второй вопрос — о купаньи в море. Слово Чистякову.
Чистяков — член санитарной комиссии.
— Дело в том, говорит Чистяков, — что в море долго купаться вредно; докторица сказала, сперва можно только три минуты, а больше вредно. И чтобы выгонять из воды нужен комитет.
— Какой комитет! Сами вылезать будем!
— Нет, уже вчера Карасев не хотел вылезать.
— Мишку Волдыря в морской комитет!
— И Шурку Фролова!
— Где Шурка Фролов?
Только теперь заметили, что его нет на собрании.
— Он обжегся, — сказал Волдырь, — у него вся спина в пузырях.
— Чего ж ты прежде молчал?
— Шурка не велел сказывать, — смутился Волдырь.
Чистяков пошел посмотреть, что с Шуркой.
— Третий вопрос о пионерах. Слово Павлику.
Павлик подошел к столу. Всегда, когда он говорил, он делался красный, как кумач.
— Я насчет того, что у нас мало пионеров. Елисеева выкинули за курение и ругань, Корненко с Тоней и Фросей ходили к утрене за святой водой, и их исключили. Остались в пионерах только Вера? Ерзунов и я. Все потому что дом сборный и нужно привыкнуть. Так вот, что я предлагаю. Мы тут все лето будем жить, как пионеры. А когда вернемся в Москву, запишемся в отряд.
— Правильно!
— Запиши тех, кто хочет быть пионером!
— Меня запиши!
— И меня!
— И меня!
На первый раз записалось немного, человек десять. Мишка Волдырь записался первым.
— И у костра будем ночевать? — спросил Ленька.
— Ну да, будем.
— Будем! Будем! Будем! — обрадовались ребята.
— Сегодня!
— Сегодня нельзя, еще все устали с дороги, — сказала Вера. Нужно рано лечь спать.
— Ну, завтра!
— Завтра можно.
— Завтра! Ура!
Все повскакали с мест.
— Собрание еще не кончено! — крикнула Вера. — Тише, кто будет шуметь, не пустим к костру.
Сразу стало тихо.
— Куда пойдем после обеда? На море или в лес?
— На море, на море! — был общий голос.
— Ты, Верка, молодец, — сказал Николай Иваныч.
XV. Шляпа в море
Наша старая приятельница, Ленка, идет позади всех с Нюшей Созыревой и Муркой Лютиковой и учится говорить по новому.
— Дёмте-и скорей-по море-на! Водня-се дем-бу паться-ку, там где сочек-пе.
— Ничуть мне здесь не нравится, — говорит Лютикова и пожимает плечами. — Куда ни посмотришь, всюду горы болтаются.
Карасев зазевался и не заметил, как кончилось шоссе, — растянулся.
— Бог помочь, еще девять раз! — пищит Нюшка.
Вот и обрыв. Тут спускаться нужно осторожнее.
— Тут раскадушиться недолго! — охает Лютикова и вихрем слетает с горы.
Ленка слабая, она сходит медленно, держась за Нюшкину руку.
Лезут в воду. Дядя Сережа сидит в стороне, пересыпает песок с руки на руку. Лысина у него загорела и лупится. Около него сетка для бабочек; пока у ребят шло собрание, он все мастерил сачок и прилаживал ремешки к склянкам.
Морской Комитет, Мишка Волдырь (Шурка остался дома) сидит возле него по-турецки и смотрит на часы.
— Дядя Сережа, я бабочек хорошо смогу ловить, у меня глаз меткий, — говорит он.
Вдруг из-за мыса вылетают Чистяков и Фрося.
— Там, за мысом, в море плавает шляпа!
— Шляпа?
Ребята повыскакивали из воды, бегут туда.
Правда, — саженях в двадцати от берега легкая зыбь колышет что-то черное, с загнутыми кверху полями; похоже на шляпу.
— Нет, она под низом белая, — кричит Александров. Дядя Сережа уже тут.
— Это скат, рыба! — говорит дядя Сережа, схватывает палку и бросается в воду. Скат все плещется, изгибается, заворачивает кверху края своего плоского, как блин, тела.
— Скорей, скорей, — не терпится ребятам.
Дядя Сережа перехватывает палку в зубы и плывет бесшумно и быстро, бочком, делая большой круг, чтобы отрезать скату отступление в глубину.
У ската — длинный, как плетка, хвост, хвост с острою костяною пилкою на конце;— если он хлестнет хвостом, он может глубоко рассечь ногу. Потому дядя Сережа прежде глушит его тяжелым ударом палки по голове, потом палкой же подталкивает к берегу.
— Ну, и чудище!
Скат норовит уйти, бьется, плещется, рвется в глубину. Но вот он уже у берега, ребята окружили его частоколом палок и гонят на сушу. В рыбине чуть не аршин в длину, столько же в ширину; она плоская, как блин, и только от головы к хвосту — вокруг позвонка как будто круглое тело.
— Глядите, дядя Сережа, у него рот на брюхе!
Это потому, что он из породы акул.
— А его есть можно?
— Отчего ж, только мясо невкусное.
— Сойдет!
— Несем его домой!
— В чем?
Мишка Волдырь живо скидываете себя рубашку.
— Берегись хвоста! — кричит Ерзунов.
Рыбу с трудом укладывают в рубаху, завязывают, вешают на палку, и Мишка Волдырь с Чистяковым подымают добычу на плечи.
— Ого! фунтов тридцать будет! — счастливо улыбается Чистяков. Идут короткой дорогой — круто, но не беда, — лишь бы скорей донести.
— Пустим его в ручей, он там жить будет!
— В пресной-то воде?
