Ой! Завтрак! Совещание! Здесь же всё по расписанию! Я проспала!

Я соскочила с кровати и бросилась одеваться. В расписании станции значиться 7-00 завтрак, 7-30 общее совещание экипажа станции, присутствовать всем. А сейчас уже 9-07. Вот засада! Ну, ладно. Для первого раза простительно.

– Мог бы меня и разбудить! – укоризненно высказала я ЛИ 7. – Ну ладно, я имела в виду, что следовало будить меня понастойчивее. Твои «через десять минут время завтрака» меня из тёплой постели не выгонят.

Завтракать пришлось в одиночку. Я сразу же отправилась искать остальных членов миссии. Через двадцать минут от моего прекрасного настроения уже и следа не осталось. Двери всех лабораторий, зал управления – всё было заперто. У меня никуда не было доступа! Ну, не совсем никуда, во все общественные места вроде спортзала и зимнего сада я могла свободно проходить, но я словно оказалась в полном одиночестве на этой большой пустой станции. Они все позакрывались от меня! Что, все так ненавидят журналистов? Или все так заняты в своих лабораториях, что к ним уже и зайти нельзя?

Я ещё раз высказала ЛИ 7 за его непродуктивные попытки разбудить меня вовремя. Ну вот, это была прекрасная возможность застать всех вместе и сразу со всеми перезнакомиться. Плохо, что на обед и ужин они так все вместе не собираются. По крайней мере, ЛИ 7 так говорит.

Я вышла на кольцо лабораторий. Всё заперто. Вот засада! Я проспала совещание, а теперь они все заняты работой. А я даже постучаться к ним не имею права, потому как даже не знакома с ними. Или рискнуть?

Я подошла к двери ближайшей лаборатории. Опечатано. Не заперто, а опечатано! Как это?

– У вас нет доступа в эту лабораторию, – сообщил ЛИ 7, как только я остановилась возле этой двери.

– Да знаю я! – огрызнулась я.

Судя по дате на полосе замка, лаборатория была доставлена на станцию три с половиной месяца назад. И до сих пор не используется? Странно. Я быстро перешла к следующей.

– У вас нет доступа в эту лабораторию, – назойливо сообщил мой надсмотрщик.

Тоже опечатано. Ими не пользуются? Ещё одна опечатанная. Странно. Зачем на станции лаборатории, которыми не пользуются? Да здесь целых пять таких не распакованных лабораторий! И только три работающих. Остальные узлы пусты. Пять простаивающих лабораторий! Это очень странно.

Вообще-то, блоки лабораторий – это очень мобильная система и нет никакого смысла держать простаивающие блоки про запас. Обычно лабораторию привозили на станцию вместе со специалистом, который в ней будет работать. Ну, возможно, на пару дней раньше. Потому что обычно людей на грузовиках как меня не привозят. И когда специалист заканчивает работу на станции, лабораторию отстыковывают и перекидывают туда, где она сейчас будет нужна. А здесь они просто простаивают уже три месяца. Куда смотрит распределительный центр?

Пройдя полный круг с ревизией, я остановилась у дверей медицинской лаборатории и взглянула на массивный браслет на моей руке. Вот прекрасный повод побеспокоить доктора. Тем более, что капитан мне это и велел сделать. Я взглянула на табличку с именем на двери и опустила протянутую уже к панели вызова руку. Да, причина глупая, но мне сразу расхотелось встречаться с ним.

Пабло Бенцони. Какая распространённая фамилия среди докторов. Или, возможно, это его внук? Хотя, если он похож на своего деда, то лучше бы он оказался однофамильцем. Я как-то уже встречалась с одним доктором Пабло Бенцони, и клянусь, я ещё ни разу так не радовалась моменту расставания с кем-либо другим. Наверно, он очень умный и квалифицированный специалист, но зануда ужасный! Мне однажды не посчастливилось лететь вместе с ним. И я за время полёта сто и один раз успела пожалеть, что задала вопрос о вирусах этому благообразному старичку. Полёт превратился в нескончаемую монотонную занудную лекцию о свойствах вирусов и отличия их от небелковых форм жизни. Мне большого труда стоило не уснуть под его безжизненный голос до того как нас рассовали по перегрузочным капсулам. А ведь кому-то не повезло ещё больше. Он ещё и в трёх институтах преподаёт! Мои соболезнования его студентам. Пусть они будут не родственники, ну, пожалуйста!

Я едва успела снова протянуть руку, как краем глаза уловила движение сбоку и успела обернуться до того, как силуэт женщины исчез в проеме двери лаборатории. Я, не раздумывая, бегом бросилась за ней. Вот это гораздо интереснее общения с докторами!

Единственная женщина на станции это Надежда. И её мотивация лететь сюда для меня очень интересна. В досье написано, что в третьем классе у неё был низший бал по ботанике. А уже на следующий год она победитель олимпиады по биологии! Интересно, что повлияло на резкую смену её отношения к предмету? И потом целая череда побед на различных школьных олимпиадах и конкурсах. Там на два листа список и всё победитель, победитель, призёр… А далее практика на Ральге, университет с отличием, практика в космозоо, практика в проекте переселения какой-то живности с падающего в чёрную дыру спутника, работа в паре миссий, работа в институте, экспедиция куда-то, я уже забыла куда. Но самое интересное для меня – она отказывается от работы над престижным проектом космозоо ради подготовки к этой миссии! Это более чем странно. Несравнимые по значимости проекты. Кто угодно бы выбрал космозоо на её месте, а она семь лет ждала возобновления этой миссии. У неё должна быть очень серьёзная причина выбрать дальний космос, а это как раз то, что меня очень интересует!

Я едва успела подставить руку перед закрывающейся за Надеждой дверью лаборатории. Сработало. Дверь неохотно остановилась и раскрылась шире, давая мне возможность безболезненно убрать руку. Или проскользнуть внутрь, что я и сделала.

– Привет! К тебе можно?

– Привет, – без особого энтузиазма в голосе отозвалась Надежда, лишь на короткий брошенный в мою сторону взгляд, оторвавшись от просмотра каких-то записей на дисплее. – Ты, должно быть, Дарирадость?

– Очень проницательно, – я с удовольствием отметила, что она улыбнулась, значит, с ней не всё потеряно.

Надежда покосилась на закрывшуюся за мной дверь, но ничего не сказала.

– Я не помешаю? Мне следовало попросить разрешения войти, – изобразила смущение я.

– Ничего, – она снова бросила на меня короткий взгляд и уткнулась в окуляр микроскопа. – Тебя действительно зовут Дарирадость?

– Да, – улыбнулась я, – родители учудили. Но лучше Дара. Так короче и не так выпендрёжно звучит.

– Хорошо, Дара, – она оторвалась от работы и улыбнулась.

– Это образцы с планеты?

– Да, то, что успели поднять оперативники во время вылазок на планету. Спуск на планету сейчас запрещён, – голос её нервно дрогнул и улыбка исчезла с её лица.

Так, мне не стоит говорить с ней о том, что заставляет её нервничать.

– Это останки гуманойдов? – я постаралась переключить её на другую тему разговора, в надежде, что она разговориться о любимой работе и мне легче будет вывести её на откровенность.

– Ага, – вздохнула Надежда. – Ещё одна загадка.

– Неизвестный вид?

– Известный. Они, по хроникам Союза на пяти планетах и ещё двух спутниках в этой системе жили. Но совершенно непонятно почему они все вымерли.

– Сразу на всех планетах вымерли?

– Ты же знаешь, что от трех планет в этой системе только пояса астероидов остались? – с видом инспектирующего знания преподавателя уставилась на меня она.

– Да, я в курсе, что этот сектор от столкновений сильно пострадал, – отвертелась общей фразой я. – Три планеты взорвали, а с остальными что случилось?

– Череда природных катастроф, – Надежда вновь нагнулась к микроскопу. – По сути, только на этой планете они и остались тогда.

– И всё-таки, они здесь тоже вымерли. И ты теперь изучаешь от чего?

– И это в том числе.

– А почему они в таких разных позах? – припомнила я факт, на котором акцентировал внимание кто-то из рассказывающих об этой планете журналистов в новостях.