Рашингава опустил голову, и Мария увидела, как он прячет свои руки, натягивая рукава до самых пальцев. Древнейший смутился?

Он расспрашивал её о работе в доме графа Левенхэма. О том, что было для неё тяжело, что – ужасно. Мария посчитала, что вполне можно вести неторопливые беседы с принцем, если он заплатит за них, но забыла спросить об этом. Когда она рассказала о чистке ковров и о том, как это сказывается на её руках, он вдруг перевёл разговор:

– У меня есть чертёж компактного механизма, который смог бы почистить ковры в доме графа вместо вас. Однако, произвести такой механизм в ближайшее время я смог бы только в том случае, если бы заводы вроде вашего не закрывались бы. Обидно, не правда ли?

– Очень, – отозвалась Мария, думая о том, что даже если бы заводы не закрывались бы, она не получила бы такое приспособление всё равно.

– И так с целой кучей моих проектов, – злясь и хмурясь, продолжил Рашингава. – Половина стопорится только потому, что общий уровень технологического развития на планете всё ещё очень низок, а у меня не хватает ресурсов для обеспечения практически каждой ступени производства. Очень часто проблема заключается в невозможности получить качественные, прочные сплавы металлов. Я не могу поставить целый ряд опытов, и многие проекты остаются воплощёнными только на бумаге. Чтобы не открывать заводы самому и не становиться в финансовую зависимость от добычи редких ископаемых на юге, я ищу все возможные альтернативы. Это как необходимый вызов моему уму, но такие рамки часто не дают мне развернуться и сильно замедляют продвижение в исследованиях.

Рашингава смолк и посмотрел ей прямо в глаза. Мария открыла было рот, потому что принц, казалось, ждал от неё каких-то слов, но ничего не смогла сказать. Ей стало неловко.

А он просто продолжил говорить. Он рассказывал об одном своём проекте, о целях, которые преследовал, работая над ним, и это оказалось удивительно интересно и весело, хотя Мария ничего пересказать не смогла бы. Но ей нравилось слушать. Рашингава шутил во время своего монолога. Жаль только, что она настолько плохо понимала, о чём речь, что не могла смеяться по-настоящему, а только вторила ему, когда замечала его улыбку.

– Это так забавно, – тихо рассказывала Мария единственной оставшейся благодарной слушательнице, серветке по имени Апенене Ай. – Он как милый ребёнок, который веселится от своих же глупостей. Разница только в том, что весело этому господину не от глупостей, а от умностей. Но от этого более понятным и менее милым он не становится.

Ночной сумрак, окно открыто, луны бросают две очень узкие дорожки света налево и направо от курящихся на подоконнике сухих корочек плодов лиола. У Апенене, обнимающей подушку Марии, вид очень мечтательный, она вздыхает:

– Как ты быстро влюбилась…

– Я?! Не-е-е-ет!

Сзади, на соседней кровати, заворочалась серветка-полукровка Фаруги По:

– Тш! Дайте поспать!..

– Хорошо-хорошо!.. – шёпотом пообещала Мария, обернувшись к густой тьме, наполняющей временную спальню серветок. Агентство обещало дать квартиры тем, кто удержится в найме у графа дольше трёх периодов. Почему-то девушки влюблялись в Левенхэма одна за другой и уходили, уволенные за приставания.

– Думаешь, я не права? – улыбаясь, спросила Апенене.

– Нет. С чего мне в него влюбляться?

– Не знаю, но ты только о нём и говоришь. Верный признак. Я-то знаю. Все здесь перед увольнением только и обсуждают, какой хозяин потрясающий.

Мария растерялась:

– Просто…

– Просто он милый, – закончила за давнюю знакомую Апенене. – Не переживай. Время любви – восхитительно. Просто наслаждайся им столько, сколько можно. В конце концов, Рашингава тебя не уволит за влюблённость. В отличие от нашего графа.

– Но я не влюблена.

– Нет?! Разве эта ночь не волшебнее прочих? Разве не поёт что-то у тебя глубоко внутри? Разве не слаще дышится? И подумай, что ещё могло заставить тебя говорить о том господине две свечи подряд?

– Что, уже так поздно?

– Эсцетерион скоро зайдёт.

– Я сумасшедшая, – Мария сунула ноги под простыни и уставилась на Апенене: – И ты тоже! Как можно слушать две свечи о ком-то?! Иди, спи, пусть тебе приснится твой муж.

– Наконец-то, – донеслось из-под простыней Фаруги.

В прошлом такая же работница ныне закрытой фабрики, Апенене Ай тихонько рассмеялась, тепло поблагодарила за пожелание и ушла в свою кровать. Семья Ай приехала в Ньон в полном составе, оставив в Фавнгроссе только младших сына и дочь. Муж Апенене почти на следующий день получил предложение отправиться работать на север. И теперь Мария подумала, а не к Рашингаве ли в предел он поехал. Если так, то можно было бы попросить принца устроить Апенене с детьми и тётушками туда же.

В свой выходной Мария предпочла отправиться на встречу с друзьями. Им она тоже рассказывала о Рашингаве. Правда, не сразу начала, крепилась. Но оно вырвалось и, в конце концов, её спросили:

– Что, если он предложит стать его любовницей?

– Я откажусь, – опешив поначалу, вполне уверенно сказала Мария. – Нельзя же. Был бы он фитом, а я перевёртышем, ну, вот тогда бы я, может быть, ещё бы подумала. Но как-то так… нет, не стану. На кой мне… а вдруг забеременею? На кой плодить ущербных детей?

– А если он уволит тебя сразу после твоего отказа? Такому занятому парню не захочется терять время.

– Ну что же… так тому и быть.

– Что? – не расслышали её ответ друзья. За другим столиком уличного кафе, где они сидели, зашумели какие-то шипастые перевёртыши, очень занятые своими разговорами.

Девушка махнула рукой. Перевёртыши, наконец, стихли. Один из них рассказывал другим явно интересную историю.

– Мария, – обратился к девушке жених подруги, Павел Орб. – Думаю, в ближайшие дни тебе следует ожидать прозрачного намёка на интимные отношения.

– О, ну…

– Подготовься, чтобы это не стало для тебя разочарованием.

– Почему же меня это должно разочаровывать?

– С трудом верится, Мар, что он относится к тебе с тем же трепетом, что и ты к нему. Только подумай. Этот древнейший – не чета другим опытным мужчинам. Перед его глазами не тысячелетия проходили, а миллионы, может быть даже миллиарды лет. Он уже не раз видел таких женщин как ты. Может быть, он нашёл тебя только потому, что ты полная копия той, кто ему когда-то нравилась.

– Да, я слышала о таком, – вставила подруга, Роджери Лэб. – Говорят, Игрейна Пятая, человеческая принцесса, очень похожа на свою прамать, Игрейну Первую, и кто-то из принцев серьёзно на неё запал из-за этого.

– Как можно запасть на женщину только из-за того, что она просто похожа на другую? – недоумевающе протянула Мария.

– Вот и держи это в своей голове, – сказал Павел, не глядя приобняв Роджери за талию. – Особенно когда он начнёт приставать.

– Хорошо, – погрустнела Мария.

– Ты её расстроил, – заметила Роджери.

– Ну, – протянул всё это время молчавший Петри Онорх, двоюродный брат Павела, – думать о том, что всё сложится прекрасно и принц решит посвятить всего себя, извиняюсь, недавно встреченной обычной фитке, тоже как-то…

– Мария не обычная! – с некоторым гневом возразила Роджери. – Она чудесная девушка!

– Все девушки, на которых вообще обращает внимание принц империи – чудесные, – парировал Дмитриус. – Не надейся, Мария, не жди от него ничего хорошего.

– Да я и не ждала. Я даже не думала о том, что между мной и ним что-то может сложиться. Просто, вот… ну, он забавный – я об этом сказала. Вот и всё.

– Уверена? – поинтересовалась Роджери после небольшой паузы.

– Да.

Второй день недели не задался с самого утра и, прибыв в предел Рашингавы, Мария не могла перестать нервничать и тревожиться. Принца нигде не было. Вместо него граф Кану, Анхе, привёл одного из учёных, которому было объяснено, что и как говорить, и скучная работа началась. Мария начала клевать носом на третьем проекте – тот господин говорил на редкость занудно. А потом в предел вернулся принц. Вероятно, он был в Сердце Цитадели, или на каком-то очень важном собрании. Всё в нём говорило о высоком статусе: на принце была очень модная одежда из дорогих тканей, с вышивкой и вставками драгоценных камней, и он что-то сделал со своей головой – волосы казались снова спутанными, но выглядели почти шикарно. Он только посмотрел на неё сверху вниз и тут же сказал: