Микки гостей обычно не принимает, так что с посудой у него негусто, в том числе и с чашками: две стоят в сушилке над раковиной, а вот за третьей приходится лезть в нижний ящик. Лежит она там с того момента, когда Микки уронил на неё нож, сколов край, и вот вдруг понадобилась.

О том, что себе он ставит именно её, а напротив тарелки Галлагера – ту, из которой всегда пьёт сам, он предпочитает не думать. Себе дороже.

Мэнди наконец спохватывается и раскладывает по тарелкам яичницу, а потом, глядя на Галлагера, спрашивает:

— Тебе как всегда? – и, подмигнув, добавляет ему в тарелку жареный лук и чёрный перец.

Как всегда.

Охуительно.

А у Галлагера руки кривые, потому что он, отпив кофе, тянется за сахаром и просыпает его мимо чашки. Со стола собирает в подставленную руку, а с ободка слизывает языком. Надо перестать на него смотреть, потому что желание попросить Мэнди погулять становится сильнее. В Галлагере явно какая-то внутренняя шлюха живёт, потому что всё, что он делает, настолько нагло провоцирует, что держать себя в руках становится всё тяжелее.

— Вы откуда друг друга знаете? – спрашивает он первое, что приходит на ум, и суёт в рот кусок яичницы.

— Работали вместе года… сколько, три назад? – прикидывает Мэнди.

— Да, около того, – кивает Галлагер, поворачиваясь к Микки. Между их коленями сейчас даже лист бумаги не пройдёт. – Я посуду драил в кафехе, где Мэнди работала официанткой.

До этого момента Микки был уверен, что Галлагер – белоручка, каких поискать. И он понятия не имеет, почему это вдруг вообще играет какую-то роль, как и то, что колено Галлагера касается его собственного, а чашку Микки он обхватил обеими руками.

Микки кажется, что весь этот сахар скрипит у него на зубах, неимоверно раздражая. Галлагер выглядит так, будто главная цель его жизни – поставить галочку напротив фамилии «Милкович», и в любых других условиях Микки был бы не против, но не сейчас. Он ненавидит, ненавидит, когда его водят за нос.

— Вот как? – вскидывает брови он. – Выходит, до работы со мной ты работал с Мэнди?

— Да, – радостно кивает Галлагер. – И вы знакомы! Здорово!

— Как, кстати, подружились вы? – прищуривается Мэнди. – Я вас ни разу вместе не видела.

— Он мой начальник, – опережает поток фантазий Микки.

— Ясно, – тянет она, хотя особенно похожим на человека, которому всё ясно, не выглядит. Но больше вопросов не задаёт: неплохо, видимо, успела узнать Микки.

Разговор явно не клеится, но Микки никаких усилий к этому уже не прилагает, все умолкают сами собой. Он молча молотит челюстями яичницу, Галлагер пялится на него исподлобья и иногда улыбается, а Мэнди разглядывает стену. Иллюзия семейного утра трещит по всем швам.

— Я пойду, – неловко говорит Галлагер через несколько минут и стекает со стула.

— Позавтракать заглянул? – хмыкает Микки. – Дома не кормят?

Тот отчаянно сопит и, поблагодарив Мэнди, плетётся к двери, а Микки со вздохом идёт за ним. Тот успевает пройти полпути до лестницы, когда Микки его окликает, и Галлагер с готовностью оборачивается.

— Я по поводу работы вечером позвоню, да? – спрашивает, расправляя плечи.

— Нет, – обрубает Микки. Уголок рта Галлагера свирепо дёргается. – Работу мы обсудим в понедельник. В рабочее время, Галлагер.

— Ты мне это сказать хотел? – огрызается он.

— Нет, – качает головой Микки и добавляет: – Сунь свои планы себе в жопу, сделай одолжение. Хорош нарезать вокруг меня круги, пока это не стало напрягать кого-то ещё, кроме тебя и меня.

Галлагер приосанивается, а потом дёргает плечом и, сунув руки в карманы, уходит.

— Сука, твою мать, – чертыхается сквозь зубы Микки, потому что свободы никакой не почувствовал. Хотя стоило бы, учитывая, что только что рубанул за собой навязчивый хвост.

Этого только не хватало.

— Это он тебе всю неделю настроение поганит, что ты дома вечно сидишь с такой рожей, будто тебе кочерга раскалённая анус прижигает? – не переставая намывать тарелки, спрашивает Мэнди, когда он возвращается в квартиру.

— Отъебись, Мэнди.

— Не моё дело?

— Именно, блядь, – цедит он.

Она слишком уж понимающе ухмыляется, перекрывает кран и, ухватив с собой горсть арахиса, падает на диван. Включает телевизор и утыкается взглядом в экран, где два льва раздирают на куски антилопу. И канал ведь не переключает, хотя в жизни этой хуйнёй не интересовалась.

— Всё ещё не моё дело, но Йен нормальный парень, – между делом замечает она. – А дебилом выглядит, потому что клеить не умеет. На его хер претендентов всегда хватало, он обычно только выбирал. Всегда так было.

— Похуй.

— И ты ему, видно, реально в душу запал, раз он так старается.

— Всё ещё похуй, – повторяет Микки.

— Что за мудак, – закатывает глаза Мэнди и переключает канал.

Наконец-то. Лучше уж «Чужих» в сотый раз пересмотреть, чем думать обо всём, что она тут наболтала.

Только вот не думать не выходит. Он ненавидит до трясучки всю эту херню вроде кофейных стаканчиков по утрам и сигареты на двоих, его каждый раз перекашивает, когда он видит что-то такое в жизни или в вечерних мелодрамах, которые вошли в его жизнь вместе с Мэнди. И Галлагер бесить должен, потому что всем собой сейчас олицетворяет то, что Микки так раздражает.

А не бесит. Не получается на него злиться, хотя на талант оттолкнуть от себя это никак не повлияло. И это теперь жрёт изнутри, потому что оттолкнуть Галлагера – это всё равно что леденец отобрать у ребёнка. И слова Мэнди осели где-то над желудком, крутят его, вены передавливают. «Он обычно только выбирал. Всегда так было».

Микки бы сам его никогда не выбрал. Потому что разные, потому что он живёт в ебучей воронке, и один-единственный шаг не туда – всё вокруг затянет, а наружу не выбраться. Он никогда об этом и не думал. Его устраивает его жизнь, и трахать парня, который в неё никак не вписывается, он не собирается. Потому что Микки уже сложно послать его нахер, а что будет дальше, он представлять не возьмётся. Секс может обойтись слишком дорого.

И нет, Микки не из тех, кто после траха заглядывает в глаза и планирует совместную жизнь. Но ещё он не из тех, кто позволяет угощать себя кофе, и не из тех, кого должен клеить Галлагер.

Люди делятся по сортам, и назвать Микки даже второсортным – нехуёвое такое преувеличение. Галлагер другого сорта. Он из тех людей, кто к тридцати годам делают охерительную карьеру – блядь, его в двадцать два назначили на должность начальника, – а оставшуюся жизнь живут в своё удовольствие на барыши от вложенных сил и времени. Микки хорошо зарабатывает, но в будущее смотрит без оптимизма. Нет у него причин быть оптимистом, он знает жизнь в самом дерьмовом её проявлении и выше своей головы прыгнуть не стремится.

Да, Микки – грёбаный эгоист, но он не для того налаживает свою жизнь, чтобы спустить её в унитаз. Хватит с него. У него есть Мэнди, и ему достаточно, потому что они вылеплены из одного теста. Микки, правда, не совсем понимает, как она-то умудрилась с Галлагером подружиться, если только не решила перекроить свою жизнь на сто процентов.

О том, что блядский Галлагер может быть не таким, каким Микки его себе представляет, он думать не хочет. С ним что-то не так, но выяснять он не будет.

Он встряхивает головой и идёт в душ.

В его жизни и так достаточно херни.

========== Глава 5 ==========

В понедельник, когда Мэнди суёт ему с собой пару сэндвичей, Микки задаётся вопросом, как долго она собирается с ним жить. Не вслух, само собой, потому что выгонять не собирается: просто пытается понять, что ему делать дальше. А ещё раздумывает над предложением о карнизе, потому что когда окна спальни выходят на восток – это пиздец. Пока Мэнди к нему не переехала, ему даже в голову не приходило как-то это исправить, и вот, пожалуйста. Так и правда до подушечек на диване недалеко.

С прошлого понедельника прошла ровно неделя, а у Микки такое ощущение, будто он минимум полжизни прожил. Вообще он предпочитает не думать о том, почему Галлагер привлёк его внимание именно сейчас. Он всегда себя так вёл, все три года, но только с отсутствием Терри Микки стал замечать – и поведение, и самого Галлагера. Перестал видеть в нём запутавшегося малолетку.