Больше к этой теме не возвращались. Да Йен и не вспоминал, по правде говоря. Поначалу, конечно, пытался разглядеть этот взгляд, но одного агрессивного «хули ты пялишься?» хватило, чтобы Йен приложил все силы и стал менее палевным. Сначала менее палевным, а потом и вовсе забыл об этом.
Зато сейчас он лежит на диване в гостиной у Микки и думает, что видел. Тот самый взгляд, о котором и говорила Мэнди. Он обычно мелькал на пару секунд, а потом Микки встряхивался, и всё становилось по-старому. И сейчас он понимает Мэнди: его и правда не описать. Но увидеть один раз достаточно.
Когда же это было?
Ну явно не тогда, когда он впервые оказался у Микки дома. Он и сам охуел от собственной наглости, когда вместо привычного бегового маршрута по берегу озера вдруг побежал в сторону Эджуотера. Конечно, он чуть ли не сразу выяснил, где Микки живёт, и ощутил себя высококлассным шпионом, хоть до слежки дело так ни разу и не дошло. Не то чтобы он жалел. Ну если только немного – в момент, когда Микки открыл дверь. В серых спортивных штанах и без футболки: будь у Йена дыхалка послабее, он бы рухнул прямо там, в коридоре. Но он чувак тренированный, спасибо ежедневным пробежкам, так что на ногах устоять удалось. И даже хер удержать в штанах, но это вообще каким-то непостижимым образом, потому что когда Микки наклонился и залез в нижний ящик – причины из головы стёрлись, зато крепкий, обтянутый спортивками зад так и встал перед глазами, – Йен забыл даже о стоящей напротив Мэнди.
В тот раз Микки смотрел так, будто Йен мешает ему жить.
Потом была драка Микки с бывшим Мэнди, пока Йен сидел в её квартире и прислушивался так старательно, будто от этого зависела его жизнь. Ему тогда казалось, что зависела. Он мысленно уже успел выйти в коридор, увидеть там бездыханного Микки, оказать первую помощь и, вызвав неотложку, уложить его голову себе на колени и промакивать раны. Мэнди не выпускала, и в тот момент он был охуенно близок к тому, чтобы вышвырнуть её в окно. И до двери долетел в мгновение ока, как только услышал за ней голос Микки.
Взгляд уже изменился, но до нужного всё равно было далеко.
Когда он впервые ночевал у Микки, дверь в его спальню уже была приоткрыта.
Йен почему-то запомнил глаза Микки, когда тот впервые снял с него штаны. Тогда, после клуба. Йен был нахуярен почти в ничто, но всё равно запомнил. И не потому, что в нём мелькнуло что-то незнакомое, о нет, Йен привык к хищному восторгу, когда мужики видели его член. Просто с Микки всё было по-другому. Просто Микки, выдоив его подчистую, потом взял и проглотил, и Йен чуть не рухнул перед ним на колени с клятвами вечной любви и обещаниями расцветить жизнь яркими красками.
Ярче, чем Микки уже раскрасил его жизнь, у него всё равно не получится, бесполезно и пытаться, Йен это даже сейчас понимает.
Но когда он узнал, что его член – первый, который побывает в заднице Микки… Был бы он трезвее, он бы вылизал его с головы до ног, прежде чем натянуть, но тогда было не до того. Правда, мысль вылизать теперь стучит в мозгу так настойчиво, что Йен думает: неплохо бы осуществить, когда Микки будет готов. А он будет. Однажды.
Йен совсем-совсем не верит, что это был конец. Их история – не та, которая заканчивается фразой «Я люблю тебя». Он знает, что такие бывают. У кого угодно, но не у них. Точно нет. Даже учитывая, как старательно Микки пытался показывать, будто Йен его совсем не волнует. Долго запрещал целовать (а потом разрешал, а потом опять запрещал), требовал трахаться молча, обвиняя, что Йен несёт порнушную хуету… А как ему ещё было себя вести? Раньше он всегда трахался молча, но он никогда и не влюблялся, а тут вдруг накрыло с головой. Особенно в тот раз, когда Микки вдруг слишком всерьёз дал понять, что между ними возможен только секс. Вот тогда Йену снесло башню. Вот тогда он ревновал так, что был уверен: разбомбит к хуям и Чикаго, и Иллинойс, и всю Америку. Он до сих пор не знает, чем думал, когда ебал Микки без подготовки, что он проверял? С Микки, который со всеми, кроме него, всегда был активом? «Вдруг что-то изменилось», – стучало тогда в голове, а уже через несколько десятков минут он ненавидел себя, спешно собираясь домой.
Ненавидел, потому что позволил себе сорваться. Даже не дал себе времени обдумать.
Если бы Микки ничего к нему не чувствовал, он бы не позволил отсосать ему посреди кухни, пока Мэнди была в ванной. Не позволил бы натянуть себя в туалете офиса. С каждым таким случаем Йен собирал монетки в копилку важностей, а сегодня Микки попытался её разбить.
Нихуя у него не получилось, потому что теперь-то Йен точно знает, чего он Микки никогда не позволит: думать, что чувствовать – плохо.
Весь остаток ночи в его голове собираются целые цепочки из мыслей и воспоминаний. Он не знает, сколько проходит времени, когда дверь спальни открывается. Небо уже начинает светлеть, во всяком случае, но оно и не то чтобы было чёрным, когда Микки вышел. Йен лежит с закрытыми глазами, боясь пошевелиться, и прислушивается так, что в ушах начинает звенеть.
Больше всего ему сейчас хочется хотя бы открыть глаза и сесть на кровати. В идеале – подорваться и прижать Микки к стене, встряхнуть его как следует и получить ответы. Но он ещё никогда в жизни так ярко не видел причинно-следственные взаимосвязи. Никогда ещё не знал наверняка последствий собственных поступков. А сейчас он понимает: это будет последний раз, когда он видит Микки так близко, потому что потом тот откинет его от себя максимально далеко. Без единого шанса приблизиться ещё хоть когда-нибудь. Йен не хочет рисковать, хоть он и просто неебически устал. Устал ходить вокруг да около, устал делать вид, что всё неважно и не трогает, что он – сама святость и терпимость, что его не бесит чёртов страх в глазах Микки.
Страх – бесит. Он не понимает, как до сих пор умудряется держать себя в руках. Знает только, что осталось совсем немного. Что Микки не позволит себе делать вид, будто этого разговора не было. Этот день расставит всё по местам.
Йен слышит тихие шаги, под которыми слегка поскрипывает в некоторых местах ламинат, а потом – звук открывшейся и закрывшейся двери в ванную. Тупо думать, что Микки всё это время спокойно продрых, а теперь вдруг проснулся, чтобы заглянуть в туалет. Нет, Йен уверен, что тот ворочался в кровати и пытался всё разложить по полочкам, прокручивал в голове каждый момент рассказа и пытался найти в своих воспоминаниях какие-то зацепки. Которых у него, конечно, нет – точно так же, как у Йена нет наивных надежд, что Микки каждый вечер, возвращаясь домой, садился за стол, открывал тетрадь, начинал: «Дорогой дневничок!» – и вписывал каждый взгляд Йена. За три года таких тетрадей накопилось бы дохера, потому что на Микки-то он смотрел куда чаще, чем в монитор своего компьютера.
Йен чуть не стонет в голос, потому что вдруг считает себя безголовым влюблённым тупицей. Кто угодно бы уже отвернулся, если бы об него вытирали ноги, но… но дело же не в Йене. Дело в Микки, который почему-то считает, что его нельзя полюбить.
Если он позволит, Йен ему всю жизнь будет доказывать, что можно. Сразу после того, как Микки извинится, конечно, потому что нервы он ему знатно вытрепал.
Между затихшим звуком слившейся воды и открыванием двери прошло времени явно больше, чем нужно, чтобы сделать полшага от раковины до двери. Йен представляет, как Микки стоит, занеся руку над ручкой, и пытается решиться выйти. Если честно, он уверен, что так оно и есть. Но дверь всё-таки открывается, и Йен снова закрывает глаза. В эту самую секунду вдруг понимает, что на боку лежать неудобно, он себе уже всё отлежал, но он сейчас не шевельнётся, даже если ему к виску приставят дуло пистолета. Потому что Микки тогда сбежит, как те еноты, которые иногда наведывались к задней двери дома Шейлы, чтобы чем-нибудь поживиться.
Скрип ламината затихает. Йен не глухой: Микки не успел дойти до двери спальни. От осознания того, что тот стоит сейчас посреди комнаты и смотрит на него, уж в этом Йен уверен, сердце сбивается в такой быстрый ритм, что Микки наверняка слышит. Должен, просто обязан слышать. Хоть кто-то должен, во всяком случае, потому что Йен будто оглох. Он ужасно хочет открыть глаза и убедиться в том, что Микки правда стоит здесь, потому что мало ли, вдруг он просто пропустил, как тот проскользнул в комнату. Лежит тут, просто так приходы ловит, а Микки на самом деле похуям: он вышел отлить, а теперь завалился обратно спать.
