— Я случайно, – подозрительно весело сообщает Галлагер и, перегнувшись через стол, откусывает кусок с шоколадом.

Морщатся они с Микки почти синхронно.

— Редкая дрянь, – авторитетно заявляет тот.

— Другого и не ожидал, – продолжает кривиться Микки. – Извращенец.

На обвинение тот, слава богам, не реагирует. Ломает вафлю, размазывает ей по тарелке шоколад и, сунув в рот, запивает большим глотком кофе. В левом уголке рта остаётся соус, который Галлагер пытается слизать, но удаётся ему это откровенно херово. У Микки, например, явно бы лучше получилось, но его уже настолько заебали эти навязчивые мысли, что он разом кусает почти полбутерброда, лишь бы занять чем-нибудь рот от греха подальше.

— Дашь мне что-нибудь записку написать? – спрашивает Галлагер после завтрака. – Оставлю Мэнди ключи. Не будить же её только из-за этого.

— На консоли возьми, – машет в сторону прихожей Микки.

Галлагер исчезает за углом, и Микки слегка выдыхает. Он знать не знает, какого хера его так колбасит, и уже жалеет, что вообще оставил его ночевать. Да и вообще всё как-то слишком не так. За эти одержимые дни он представлял себе, если быть честным, дохера разных картин, но все они ограничивались трахом. Никак не ночёвкой Галлагера в его, Микки, квартире, совместным завтраком и этими непонятно откуда взявшимися мыслями в голове.

Йен продолжает шебуршаться в прихожей, и Микки, домыв посуду, выходит туда же.

— Блядь, – выругивается сразу же сквозь зубы, потому что Галлагер внезапно оказывается слишком близко, и Микки лбом въёбывается ему в подбородок.

Йен только шипит, но даже в сторону не отскакивает. Так и стоит, приткнувшись к Микки, который вообще боится с места сдвинуться. То есть нет, он, безусловно, ничего не боится, но тут что-то явно пошло не так. Ну, например, стояк Галлагера, которым тот упирается ему в живот.

Охуительно. С добрым утром. Ещё раз.

— Где душ, ты знаешь, холодная вода на левую сторону, – наконец выдавливает Микки и делает шаг назад, не поднимая взгляда.

— Пошли со мной, – так тихо просит Йен, что списать всё на слуховую галлюцинацию вообще не сложно.

— Тут Мэнди, – небрежно бросает он и, обогнув Галлагера, уходит в свою спальню, закрывает дверь, делает пару шагов и тяжело плюхается на кровать.

Серьёзно, блядь? Единственный аргумент, который он нашёл, – Мэнди? Пиздец.

Ему срочно надо подумать о чём-нибудь не возбуждающем. Только как на этом сконцентрироваться, если у него в голове ничего, кроме Галлагера? И серьёзно, у него, похоже, не член, а дубина. У Микки низ живота сводит, но тут перед глазами вдруг встаёт отвратительное в своей тошнотворности воспоминание: как приёмный, с позволения сказать, отец трахал жену прямо на кухонном столе. Его брюхо буквально шло волнами, а в складках её жира можно было бы спрятать запасы на всю зиму.

Микки тогда чуть не стал импотентом, а заодно и зарёкся когда-либо жрать в этом доме. Впрочем, это не то чтобы частенько удавалось и раньше.

Он передёргивает плечами и мотает головой, теперь пытаясь забыть эту херню, которая вообще неизвестно откуда всплыла. Нет, спасибо, возбуждение как рукой сняло, но завтрак комом встал где-то в горле. Не патронажная семья, а сплошная душевная травма.

Он слышит, как открывается дверь ванной, и застывает у шкафа с вытянутыми руками. Вслушивается до звона в ушах в надежде, что Галлагеру хватит мозгов не входить в его спальню.

Мозгов Галлагеру хватает. А Микки явно нет, потому что он злится. И кто тут ещё ебанутый. Блядь, может, у него развивается какая-то болезнь, из-за которой происходят необратимые изменения в мозгу? Как ещё-то объяснить. Да и стоит ли, тем более себе? Не стоит. Микки кивает собственным мыслям и одевается, напевая в голове популярный попсовый мотивчик, который этим летом играет повсюду.

Когда он выходит из комнаты, диван уже застелен, а Мэнди сидит за кухонным столом и болтает ногами, слушая Галлагера. Тот активно жестикулирует и рассказывает, видимо, охуенно смешную историю, потому что Мэнди буквально заливается и со стула не падает только потому, что вцепилась в столешницу.

— Микки! – отсмеявшись, восклицает она. – Доброе утро.

— Надеюсь, это не он тебя разбудил, – хмыкает он, принципиально проигнорировав приветствие. Потому что утро у него нихера не доброе.

— Ой, отвали, – отмахивается она и опять поворачивается к Галлагеру, напрочь забыв о существовании Микки.

Он вообще-то планировал спросить у неё утром, в порядке ли она после вчерашнего и как ей спалось, но Галлагер все планы с ног на уши перевернул. Сука. Хотя его бы поблагодарить: Мэнди с утра выглядит вполне себе довольной жизнью, а не зашуганной, как ночью.

— Ладно, – хлопает в ладоши Галлагер и, поднявшись со стула, клюёт Мэнди в щёку. – Опаздывать не хочется. И ладно бы один, а то ещё Микки с пути истинного сбиваю.

Она широко улыбается и подмигивает ему, и тот подмигивает в ответ. Микки прищуривается, переводя взгляд с одного на вторую, но объяснять никто ничего не собирается, да и с чего бы, так что он идёт обуваться.

Йен по пути на работу в противовес ожиданиям Микки тарахтит не переставая, голова просто пухнет. Про курсы фотографии, про военную подготовку, про любовь к собакам, про работу в продуктовом, про сестру, которая, кажется, наконец-то влюбилась, и ещё про миллион вещей, которые лично Микки не успел бы и за всю жизнь рассказать, не то что за сорок минут до работы. С другой стороны, Микки не слышит ни единой своей мысли, пока тот чешет языком, и это его радует.

Мысль «лучше бы он что-то другое языком чесал» оказывается слишком уж навязчивой.

Когда они оказываются в офисе, Микки кажется, что на лице Галлагера мелькает то же самое облегчение, которое испытывает и он сам.

Он не поднимает голову из-за ноутбука до самого ланча. Отказывается пойти в привычный бар с Игги и в недоумении смотрит на появившуюся из ниоткуда Светлану, которая предлагает пообедать в новой забегаловке за углом.

— С чего это вдруг? – подозрительно спрашивает он.

— Выглядишь уставшим, – с акцентом отвечает она. – Я могу тебя расслабить. Не сомневайся, я пробовала с геями.

— Иди ты нахер, – злится он.

Она усмехается, пожимает плечами и уходит, плавно покачивая бёдрами. Светлана нормальная баба, красивая и умная, но иногда как ляпнет.

Через несколько минут Микки вдруг понимает, что остался в кабинете один, только из-за двери Йена раздаётся громкий стук, будто клавиатура перед ним в чём-то провинилась. Ещё через минуту и этот звук стихает. Микки хватает портмоне и телефон и на первой космической вылетает наружу.

Идти обедать приходится не в любимый бар, – и почему отказался с Игги пойти? – а в кафетерий на первом этаже. Народищу там – не протолкнуться, он едва находит себе место за кособоким столиком в углу и еле умещает на нём поднос.

Он переходит ко второму бифштексу, когда у его уха вдруг раздаётся громкий вопль:

— Микки! – и еда второй раз за день застревает в горле.

Он оборачивается с надеждой, что его лицо достаточно ярко отражает весь спектр испытываемых эмоций, но их все вытесняет растерянность, когда он смотрит на незнакомое лицо.

— Можно я с тобой сяду? А то мест совсем нет, – жалуется парень в форме охранника и, не дожидаясь ответа, садится на стул.

— Э-э-э…

— Тони, – радостно представляется тот.

За время обеда Микки успевает узнать все подробности головокружительного романа, за которым последовало не менее головокружительное расставание с парнем, в которого Тони – точно, охранник с ресепшен бизнес-центра, теперь Микки его вспомнил – был влюблён.

— А ты с Йеном встречаешься, да? – внезапно спрашивает он, и Микки давится кофе.

— Что? – сипло спрашивает он, дотягиваясь до салфеток.

— Ну, вроде недавно начали? Йен раньше всё один приходил, а сегодня с тобой вместе. Всё время тёрся об тебя, рассказывал что-то. Я к нему пытался подкатывать ещё до Маркуса, – доверительно понизив голос, сообщает Тони. – Так вы вместе? Или просто встретились по дороге? Я теперь свободен, и…