Кесария погружается тихо во тьму теплой ночи. Тут и там зажигаются факелы и костры. Огонь на внушительном маяке, казалось, ярче лишь стал из-за наступающей черноты, а крики моряков, скрип весельных уключин, ржанье лошадей становились все реже и тише. Приятная приморская нега ожидала сидящего в кресле царя Иудеи. Как вдруг втрое ярче свет воспылал в голове маяка, наверное, в огонь подбросили горючую черную кровь земли, привезенную из Аравии. Колокол грянул, крики воодушевления раздались по всему побережью. И Хордос увидел важно и медленно входящую во внутреннюю гавань неправдоподобно большую гексеру. Весла гребцы подняли, чуть ли не вертикально вверх, проплывая ворота, а потом, вмиг, в совершенстве обученные, опустили и тут же втащили вовнутрь корабля. Забегали матросы по реям и вантам. Стал спускаться алый кожаный парус, борт соприкоснулся с пирсом, легкое подрагивание судна и громкое приветствие команды пронеслось над волнами:

– Аве цезарь!

И с берега кричали:

– Аве цезарь!

…От гортанного громкого крика моряков из далекого прошлого Хордос проснулся, вскочил со скамьи, отгоняя прочь воспоминания. Нет, не море теперь перед ним, а стены дворца, и не бриз ожидается легкий, а жаркая духота. Пора. И открыл он дверь потайную, проследовал темным узким проходом, который слышал только его лишь шаги вот почти уж полвека. Главнейшие поводы требовали идти подземельем на тайные встречи. Что за важность заставила шаркать по каменным плитам в столь раннее утро?

Событие в Бейт-Лехеме. Ну, какое там вообще возможно событие в маленьком поселении? Но случается так, что самое важное затевается во дворцах, а свершается в шалашах и трущобах. Не так ли и Рим грандиозный возник? Кто стоял когда-либо на Палатинском холме и смотрел сверху на Тибр, сейчас едва различимый внизу из-за новых построек, представит с трудом, что там, в заболоченной прежде местности, волчица нашла Ромула и Рема, вскормила младенцев. Но это Рим, а что Бейт-Лехем?

Бейт-Лехем. Там дома на желтых холмах, крыши плоские, и живет в них меньше тысячи простолюдинов. Скотоводство, посевы, охота – этим они добывают средства на жизнь. Животных в домах содержали, внизу, сами жители обустраивались на втором этаже. Обычно для всех – жить в одном строении со скотом.

Туда привел на время жену свою потомок династии еврейских правителей, последний, кого еще не успел заподозрить царь ни в чем осуждаемом. Кровь Давида течет в Иосифе из Нацерета. Он считался слабохарактерным, правда, иногда удивлял проявленьями резкости и раздражения. Увлеченный науками, он игнорировал разговоры о власти, политике.

Полгода назад царь ему повелел взять в жены знатную женщину, тоже из рода Давидова, привлекательную Марию. Так Хордос Великий хотел, а ему перечить нельзя. Сам царь призвал его в Иерушалаймский дворец и, глядя в глаза ему, приказал безо всяких сомнений поверить, что ребенок, которого носит Мария под сердцем, был зачат по высшему повеленью от Духа святого.

– Если кто-нибудь спрашивать будет, чей ребенок – ответишь, что твой. А когда уже пыток не вынесешь, то раскроешься, будто от Духа святого. И до рожденья ребенка – не прелюбодействуй с Марией, храни ее мнимую девственность, – царь повелел.

Иосиф не смел отказаться от роли отца неизвестно кого, ибо Хордос был крут на расправу. А он из мужчин был, наверно, последним, кого не убили, из рода Давида. Ученый и вовсе не воин, и не претендент на престол. Царь хитроумный и тут рассчитал – Иосиф не дремуч, как другие мужчины, мог допускать и погрешности в правилах поведения общего, а характер его сломить – дело времени. Унизить такого приятно владетелю трона. Это Хордос умел. Пусть жена трусливого Иосифа носит во чреве ублюдка, раз не смог сам Иосиф предъявить притязания собственные на власть.

Хордос оплатил церемонию свадьбы Иосифа и Марии, которая в Нацерете состоялась. Но и при щедрых подарках Иосиф не стал пышно праздновать, пригласил узкий родственный круг и нескольких близких друзей. Миртовыми ветвями украшен был дом. После того, как Иосиф простер над головою Марии край одежды своей в знак того, что отныне он принимает её в свое владение, начался свадебный пир.

Угощение и вино были самыми лучшими. Пахнет жареным мясом, подносы стоят с фаршированной рыбой, финики и гранаты, а также оливки наполняют большущие чаши.

Много даров принесли новобрачным. Одного только дара лишен был Иосиф – выбрать жену себе и принять ее девственницей. Вручили ему жену эту насильно. И сидел он, грустил на свадьбе своей. И Мария ни слова не проронила. Веселились, зато приглашенные все. И с улицы к ним приходили нежданные гости поздравить с надеждою на угощенье. Им на пороге вина наливали и вдоволь давали фруктов.

Ближе к ночи опьяневшие гости спросили еще им добавить вина, ведь чаши их опустели. Удивился Иосиф, ибо много было припасено опьяняющего напитка. Но на кухне он сам убедился, что все амфоры выпиты. Трезвый и раздосадованный пожеланием пьяниц, и вообще, уставший от собственной свадьбы, Иосиф велел взять пару кувшинов из-под вина, наполнить водою и выдать на стол. Он вернулся к гостям и кувшины за ним принесли.

– Мне налейте немного, – попросил.

Вода, слегка окрашенная остатками бывшего в амфорах вина, наполнила кубок. Иосиф поднял его, провозгласив, что сейчас будет подано лучшее, очищенное от примесей всяких вино.

– Пейте, гости! Пейте за свадьбу мою, за невесту.

Его вывела из себя эта лживая атмосфера, он противен был сам себе, в нем проснулась та часть его, что наследовал он от предка Давида. Ну-ка пейте, пейте воду и можете объявить меня скрягою. И проваливайте. Надоело. Он выпил чашу свою, подкрашенную воду с легким запахом вина. За ним и гости пить стали. Иосиф критики ожидал и протеста, насмешек, и готов был ответить. Но чаши выпиты, поставлены были на стол, закусывают люди и никто не говорит, что выпито не вино.

Тогда Иосиф спросил:

– И как вам на вкус вино это светлое?

– Иосиф, оно вкуснее, чем было до этого. А есть еще?

– Сколько угодно, – ответил растерявшийся даже Иосиф. – Пейте, гости.

Удалившись, чтобы, как будто, предаться наслаждениям на брачном ложе, Иосиф с Марией без слов разошлись в разные углы спальной комнаты, и молча, ждали друг от друга первых шагов.

– Я Иосиф. Меня готовили стать царем Иудеи. Но римляне все изменили. Идумеянин Хордос стал властителем. Нас называют плотниками. Мы строители. Царь возвел в Иерушалайме новый Бейт Элохим, превзошедший храм Соломона, гавань искусственную построил в Кесарии с гостиницами, стадионом, амфитеатром и термами. Дворцы он возвел в Иерушалайме и Иерихоне, Сепфорисе и Перее и в Вифарамфте. И даже на вершине горы Мецады он воздвиг два дворца. И много еще другого. Я построил дома Самуэлю, Рахили и многим еще в этом городе. Мы строители, плотники. Только я строю домишки, а этот полукровка – дворцы.

– Я Мария. Меня готовили к дальнейшей жизни, как матери императора. Я подчинилась решению мудрейших нашего народа. Император или претендент на престол, я не знаю, был со мной. Враги наши римляне считают его Богом на земле. Прости, что тебе навязали меня. Это политика.

– Не думай, что я смирился со своим положением. Сила на их стороне. Но мы с тобой просвещенные люди. Тот, которого ты вынашиваешь, будет властителем.

– Кем?

– Царем Иудеи. И не важно, чьего есть он семени. Важно, что сделаю я. Для народа нашего.

Тихий философ Иосиф восстал в эту ночь. Задумал большую игру с народом и властью.

– Не бойся, Мария, я не трону тебя. До времени. Я сам так решил, и царь так сказал.

В месяц ав ожидалось рожденье ребенка. Иосиф, он и до этого был нелюдимым, замкнулся совсем. Он встал, взял семью и направился в Бейт-Лехем. Мария была тяжела и они не успели найти ей приюта достойного.

– В ясли! – повелел престарелый Матфей, мигом поняв, что пришедшая в город незнакомка вот-вот родит.