– Вы же сами сказали, чтобы за религию…
– Конечно! Но мы пока оставим историческую тему. Никто не знает, как все там было, в древности. Только при очень, очень большом бюджете можно снять кино так, чтобы за экшн-эффектами никто не заметил бы подмены правды, ложного толкования непредсказуемого прошлого страны.
Перейдя трамвайные пути, продюсер и творец неспешно вошли в Александровский парк.
– Любую новую религию везде и всегда насаждали огнем и мечом, – продолжал просвещать собеседника Дэвид, – чей Бог победил, тот и прав, а поверженных не жалко, особенно каких-то там людей. Боги Эллады против Титанов… Амона Ра в кровавых репрессиях в Египте сменил Атон Ра… Против Даждь-бога, Стрибога и других славянских богов выступил новый Бог христиан, тоже с оружием в руках. Не желавшим предавать Веру предков пускали кровь так, что Днепр краснел. Корни древнеславянской религии в России выжигали чуть ли не до восемнадцатого века. Власти предпочли восточное христианство за красоту его храмов и обрядов, хотя Бог вам скажет, что молиться можно где угодно.
При этих словах с одной стороны теплом пахнуло, а с другой холодок набежал и поэтому крохотный вихрь образовался и припустил по аллее парка, кружа пылинки и мелкий мусор, а потом вдруг спрятался где-то под скамейкой и затих. Остановившись, собеседники с интересом проследили за этим весенним явлением. Иван с улыбкой, а Дэвид с тревогой, почему-то возникающей в нем во все время прогулки.
– Так, о чем я?
– Об обрядах и храмах, – напомнил Иван.
– Да, вот что странно, когда при социализме закрыли храмы, куда-то подевались и священнослужители. Если веруешь, ты можешь собрать свою паству для моления где угодно – хоть в лесу. Разве для этого обязательно нужно здание с куполами, с позолотой? И сейчас церковь отчаянно бьется за недвижимость.
Тут Дэвид осекся:
– Постой! Ты куда-то не туда направил мои размышления. Мы с тобой должны говорить о сценарии фильма для поддержания Веры. Так вот, для меня сейчас ясно, что на съемки исторической правды клерикалы денег не дадут. Надо искать другой сюжет. Хотя, так хотелось бы снять «Житие протопопа Аввакума». Вот где правда и страсти!
Слева от собеседников возвышался Балтийский дом, рядом Планетарий, а на внушительном здании прямо перед ними зазывала на свои представления надпись «Мюзик-холл». Вдалеке были видны палевые стены Петропавловки. Дэвид остановился.
– В моем детстве никакого «Мюзик-холла» не было, а был мой любимый кинотеатр. Знаете, как назывался?
– Как?
– «Великан». Здесь меня и всосало в кино. Оно стало моей жизнью, моим Богом.
На этих словах Дэвид Розгир снова почувствовал дрожь в коленях, будто шел по канату, натянутому выше «Великана». Он даже запрокинул голову, чтобы не смотреть под ноги и увидел шпиль Петропавловского собора. На венчающем его шаре происходило что-то странное. Обычно одинокий золотистый ангел не реял, как всегда, над городом, а сидел на шаре, свесив ноги. А рядом с ним примостилось еще какое-то ослепительно белое существо с большими крыльями. Они, обнявшись, вроде как, беседовали. Дэвид застыл, не мог отвести взгляда от шпиля до тех пор, пока Иван Безуглофф не ляпнул:
– Ради Бога, давайте, есть.
Дэвид резко сел на скамью.
– Давайте, а то у меня, похоже, из-за пустого желудка начались галлюцинации, а скоро будет и голодный обморок, – ответил он.
Иван открыл контейнеры с едой. Кавказский хлеб с сыром ели молча. Сначала быстро прожевывая, затем лениво и с удовольствием, подставляя лица солнечным лучам и впитывая первое весеннее тепло. Дэвид в детстве, так же, как сейчас, сидел где-то здесь на скамейках, ожидая начала фильма в «Великане», греясь на солнышке. Он с опаской посмотрел на питерского ангела, но там было все так же, как и триста лет назад.
– Померещилось, – подумал Дэвид. – Старею…
Насытившись, продюсер внутренне собрался и продолжил накачивать идеями автора будущего прорелигиозного блокбастера.
– Мне надо, чтобы после этого фильма люди снова пошли в церковь. И верующие и неверующие. Тогда мы увидим, что есть успех. Важно сразу определить жанр, в каком ключе мы будем решать нашу задачу. Это может быть, допустим, притча. Но, сразу скажу, притча энергичная, а не пасторальная. Вызвать у зрителя не умиление, а восторженный экстаз. Притча-экшн, как ни парадоксально звучит.
Дэвид помолчал, собираясь с мыслями, потом снова заговорил, будто размышляя:
– Возьмем некий бойцовский клуб. Бои без правил. Чемпиону, красавцу парню м-м-м, Борису э-э-э, Загайнову, к тому же умному… Не смейся, я тоже дрался на ринге. Так вот, к Борису Загайнову вдруг приходит мысль, именно вдруг, ибо эта мысль может возникнуть от удара ногой по его голове, что ли, мысль снять кино про свои бои. Да, Борис – человек воспитанный, честный, тут надо где-то флеш-бек из его детства, как он нашел и вернул драгоценность хозяину… А главное, он верующий по-настоящему. Снова флеш-бек – спасение от несчастного случая. Ангел вытаскивает его из беды. Борис искренне верит в Бога. И он встречает продюсера, м-м-м, Романа э-э-э, Питкина, которому идея понравилась. Нет, не так. Загайнов вечером возвращается с тренировки, видит, как хулиганы напали на человека, он с ними расправляется, а потерпевший оказывается продюсером Питкиным…
– Эх, как вы это! – восторженно похвалил Безуглофф.
– Кто такой Питкин? Пройдоха по натуре, шкурный человек, подвизающийся на сборах денег на кинопроизводство и, попутно, в свой карман, Роман Питкин радостно понимает, что под защитой бойцов клуба он будет неприкасаемым, с благодарностью предлагает свои услуги. Питкин прикидывается верующим, ходит с Загайновым в церковь, а сам исподволь внушает партнеру криминальные идеи по сколачиванию бюджета. Часть денег дает сам Загайнов, его бойцы и друзья. Это крохи для создания фильма, но хватает на кастинг и подготовку к съемкам. Питкин набирает съемочную группу, технику, обещает хорошую оплату и гонорары. Перед первым съемочным днем Борис и Роман молятся в храме. Один искренне, а второй считает про себя барыши. И вот – съемки! Аренда Дворца спорта, массовка пятьсот человек, артисты совсем не бюджетные, спецтранспорт… Питкин оплачивает все самое необходимое и заявляет, что деньги кончились. Борис берет кредит, занимает у знакомых. График артистов не позволяет перенести съемки. Ваня, что предложите дальше по сюжету?
– Извините, я слушал это, будто готовый синопсис…
– Нет, Ваня, я фантазирую… Вот, если так: Питкин предлагает выбивать долги из различных фирм, как коллекторы: бойцы вы или не бойцы? У него уже есть и база данных должников, остается только поработать кулаками и вот они – деньги на фильм! Загайнов отказывается. Он идет в храм и молится. Кто-то откуда-то еще дает денег, которые попадают в руки Питкина. Борис считает, что все в порядке. Крайний съемочный день. Люди начинают задавать вопросы – когда им заплатят. Борис переадресовывает вопросы Роману. Но тот заявляет: не проблема, дайте денег, я расплачусь. И называет огромную сумму. Да, кино снято, но в долг, получается. Борис трясет Романа: почему так? Ерунда, отвечает Роман, продадим продукт – расплатимся. Идет монтаж, озвучивание… В этом своем кино Загайнов продолжает всех побеждать, но в жизни, не поверженный до этого, маститый боец проигрывает бои один за другим. Силу теряет. И в храме на исповеди он признается священнику, что грех совершил, что задолжал он людям, работавшим по двенадцать и более часов в сутки. Так, что дальше… Как думаешь?
– Я так, сразу, не могу…
– Дальше… Грядет большой чемпионат с грандиозным призовым фондом, которым, если Загайнов выиграет, можно расплатиться и с группой, и с кинокамерой, и со спецтехникой. Он снова идет в церковь, молится, кается и священник м-м-м… Антоний приказывает ему принять какой-то там обет, тогда Бог смилостивится. Сам придумаешь, какой, к примеру, никогда не смотреть кино.
– Это жестоко.
– В решающем бою противник, м-м-м Степан, э-э-э Драго, вначале побеждает Бориса. Кровь, сопли там… Загайнов в нокауте, но он открывает глаза, а перед ним экран, а по нему идет Богородица с младенцем. И устами младенца говорится: встань и борись! Наш боец получает прилив сил, встает на счете «семь» и лупит Степана Драго до победы.
