– А потом? – спросила Анаит неожиданно хриплым голосом, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, – что потом еще сказала?
– Ну, что должна сказать, дочка? – безнадежно махнула рукой мать – Дочке скажи, говорит, что ее нога не коснется моего порога. Она еще в доме отца нас всех сделала врагами, говорит,вроде, Карен из– за тебя уехал на заработки, и Бог знает, что еще говорила… Несколько человек собрала вокруг себя, от стыда я чуть сквозь землю не провалилась… Лучше бы ты оставила его, дочка, с самого начала у вас все идет, как назло, плохо, а что будет дальше-то? Оставь, пока не поздно. Других парней нет? Смотри, сколько их в селе?
До позднего вечера Анаит бледная, разочарованная и печальная не выходила из дома.А вечером небо вдруг помрачнело, покрылось черными тучами. Она раскрыла окна. Начался дождь, холодный ветер нес свежий запах крапивы, зеленой травы, раскрывшихся цветов, мокрой земли. Дождь все усиливался, шумя в водосточных трубах, стуча по жестяным крышам и широким листьям тыквы на огороде. Волнуясь, небо постепенно прояснялось, то открываясь, вдруг, яркой белизной, то погружаясь в непроглядную тьму. Анаит сидела на тахте, стоявшей на веранде, укутавшись в мамин шерстяной платок, ее взяла дрожь. Когда она поднималась снизу в дом, мать беспокойно посмотрела на нее.
– Холодно, мама, или мне так кажется? – спросила Анаит, глядя на раскрытые окна.
– Нет, не холодно, просто у тебя на сердце печаль…от этого.
– Это неправда, мама, неправда, что у него есть невеста.
– А Карен сам тебе не сказал об этом?
– Это неправада, поэтому и не сказал. Ложь.
– Не ложь, дочка, я это еще в прошлом году слышала. Но значения не придала. В то время между вами ведь ничего не было. Потом вы начали встречаться, и я подумала, что никакой невесты у него нет, это все разговоры. Но вчера его мать своим языком сказала… А если хочешь знать правду, Карен сам должен был сказать тебе об этом.. А он, видишь, скрыл… Правду говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.
– Это неправда, мама, я в это не верю, иначе, он обязательно сказал бы мне, – устало произнесла Анаит и почувствовала, что она это делает с целью убедить саму себя, ибо для нее было ужасно тяжело, тяжело от сознания того, что любовь, ее первая любовь и связанные с нею все лучезарные и дорогие сны пропадали у нее на глазах, и она была бессильна что-либо изменить… Что делать, Боже мой… кому и чему верить…и на кого после этого можно надеяться? В этот день до позднего вечера, и весь следующий день Анаит шагала перед домом взад и вперед, сочиняя то письмо, которое она должна написать Карену. В уме письмо получалось точно таким, каким должно было быть написано, по мнению Анаит, человеку, который обманул остро, беспощадно, и в то же время, с чувством собственного достоинства. Но как только садилась за стол, чтоб доверить все это бумаге, получалось нечто бесцветное и жалкое, а по тону, каким-то унизительным, детским лепетом, а не письмом. Оставалось только омыть слезами. Чего стоит только начало:"Мой любимый, мой дорогой…" От слова "любимый" тошнит, как будто в нем что-то заключается такое.... Это слово-лицемерие, слово-пустота…
"Дорогой…" Как будто, есть любовь.
Письмо никак не получалось. Но время, потраченное на него, бесцельно не прошло. К концу дня больше не было прежде жгущего чувства горя. Анаит казалось, что она вернулась с похорон родного человека, и только сердце ее до сих пор ноет от боли. Но Анаит к этому тоже стала привыкать, вернее, заставила привыкнуть, не замечать… А вечером к ней пришла одна из ее бывших одноклассниц, Агнесса, и сообщила, что сегодня в клубе будут демонстрировать новый индийский, бесподобно интересный фильм.
– Пойдем вместе, – сказала Агнесса, – одна не хочу.
– Конечно, идем, – быстро, с воинственной ноткой в голосе, ответила Анаит. Она сказала это таким тоном, что у Агнессы от удивления округлились глаза. – Во сколько начинается?
– В девять. Пол-часа осталось. Что с тобой салучилось , Анаит?
– А что должно случиться? Все нормально. Даже, очень хорошо. Значит, осталось пол-часа. Успею переодеться. Посиди немного, я сейчас. – Она в спешке сняла с себя халат, надела белое платье, сшитое на выпускной вечер, оторвав от груди и отбросив в сторону белую искусственную розу. Пропади все искусственное, все фальшивое. Быстро причесалась и вышла на веранду, где ее ждала Агнесса. – Пошли.
У входа в клуб стояла группа парней. Оживленно беседовали, смеялись. Среди них были Мушег и какой-то парень, который, видимо, в это время был в центре внимания присутствующих, смеясь, что-то рассказывал и все, глядя на него, тоже смеялись. Посмотрев внимательно, Анаит узнала парня, это был двоюродный брат Карена– Григорий. В первый миг Анаит хотела вернуться домой, но в следующую секунду поменяла решение и направилась прямо в сторону ребят. По всей вероятности, внешность Анаит имела решительный вид, по этому Григорий сразу замолк, а остальные перестали смеяться, и только Мушег продолжал улыбаться, но его улыбка была предназначена Анаит. В итоге, его улыбка тоже угасла.
– Добрый вечер, Анаит, – приветствовал Мушег. – Ты пришла в кино?
– Догадался. А почему нет? Нельзя прийти в кино?
– Я просто так сказал, без задней мысли… – растерялся Мушег. – Я сейчас возьму билет.
– Я не одна, Агнесса тоже со мной.
– Для нее тоже возьму, – обрадовался Мушег и немедленно направился к кассе.
Анаит посмотрела в сторону парней, спросила:
– Гриша, можно на минуту?
– Меня? – удивился Григорий, затем быстро ответил,– Конечно.
Оставив Агнессу одну, Анаит пошла в сторону тутовника, стоявшего посреди клубного двора. Григорий был трактористом в колхозе, а летом работал на комбайне. Он был высоким, стройным парнем, с круглым, добродушным тупым лицом, и к этому лицу была приставлена такая же тупая улыбка. Года два назад он окончил среднюю школу, в армии был танкистом, вернувшись оттуда, сразу пошел к председателю колхоза и сказал:
" В армии я был танкистом, а танк и трактор изготавливают на одном заводе, дай один трактор, буду работать в селе". Председатель принял юмор и не отказал. Григорий своим остроумием не отличался, но так получалось, о чем бы он ни говорил, все, почему-то, смеялись. И никто не мог объяснить эту странную ситуацию. Неспеша, он отошел от парней, бросив недокуренный окурок на землю и раздавив его ногой, подошел к Анаит.
– Послушай, Гриша, я хочу задать тебе один вопрос. Но обещай, что этот разговор останется между нами, – начала Анаит. – Обещаешь?
– Э…– сестренка, – почесывая затылок, сказал он, – Гриша никакие обещания дать не может, как я могу обещать, Все знают, и ты тоже знаешь, что слово у меня во рту не держится. Так что, если это секрет, мне не говори.
Анаит открыто улыбнулась над этим чистосердечным признанием.
– Ладно, черт с тобой, я должна спросить, это верно, что у вашего Карена в Степанакерте есть невеста?
– Речь про Астхик?, – вопросом на вопрос ответил Григорий.
– Ее зовут Астхик? – спросила Анаит с волнением, хотя мать ей уже говорила об этом.
– Астхик… Да, есть , вроде такое… Говорят, будто обручили… но правда или нет, мамой клянусь, точно не знаю, нам не сказали.
– А ты не знаешь, зачем Карен уехал в Казахстан?
– Не знаю. Жена моего дяди, то есть мама Карена, говорит, что уехал, чтоб заработать денег на свадьбу. – Он вдруг прервался и с удивлением посмотрел на Анаит. – Подожди, а как же это получается? Выходит, он просто так с тобой гулял, да?
– Так получается… – голос Анаит задрожал. Она резко повернулась и зашапгала в сторону входа в клуб. Мушег стоял там и ждал ее.
– А где Агнесса? – Анаит решительно посмотрела, заметив, что подруги нет. От ее тона Мушег растерялся, покраснел и, переминаясь с ноги на ногу, сказал, что до прихода девушек он уже приобрел билет для себя, а когда пришли Анаит и Агнесса, он отдал свой билет Агнессе, а себе и Анаит купил снова. Правда, Агнесса сядет отдельно, но ничего, у нее доброе сердце, не обидится. Ведь сама Анаит не была бы против того, чтобы они хотя бы один вечер сидели рядом, правда? "А почему бы и нет, один вечер можно", подумала Анаит и неожиданно сказала вслух:
