Мои руки заломили за спину, и заряд электричества ударил меня в руки. Ток шел по моей

коже подобно ряду огненных муравьев. Офицер защелкнул другой комплект ограничителей

вокруг моих щиколоток, и муравьи усилили свою атаку вдоль моих ног. Я стиснула зубы, борясь с

собой, чтобы не заскулить.

Мне в рот затолкали грязную тряпку. Я отдернула язык в поисках свободного места, но

его нет. Я ощутила вкус слюны других людей, и к горлу подкатила желчь. Однако кляп перекрыл

единственный проход, так что я была вынуждена сглотнуть желчь.

— Вам не будет назначен адвокат, — сказал офицер. — Ваше дело не будет расследовано

в судебном порядке. Ваше воспоминание о будущем выступит в качестве обвинительного

заключения, судебного разбирательства и признания виновности.

Они потащили меня вниз по склону, и мои ноги поднимали клубы пыли, от которой у

меня болели и слезились глаза. Я сильно кашляла, но они не убирали тряпку. Офицеры отвели

меня назад в здание и завели в кабину лифта. Мы вышли на этаже, сильно отличающемся от того,

на котором я получила свое воспоминание.

Все было из цемента: стены, пол, потолок. Воздух тут был неподвижен, как будто он

попал под землей в ловушку, и деться ему было некуда. Пахло смесью мочи и экскрементов.

Чьи-то руки резко дернули меня, снимая ограничители с моих запястий и щиколоток.

Электричество пропало, и я выплюнула тряпку, обрушившись на пол узкой приемной площадки.

Кто-то ткнул меня под ребра.

— Ты жива? — В меня еще раз ткнули пальцами, на этот раз в живот. — Ну, давай.

Пошевелись. Чувствуешь что-нибудь?

Я посмотрела в лицо грузной женщины-охранника.

— Хорошо, — сказала она. — Ты пережила электрические ограничители.

Она надела мне на голову шлем и подключила его к устройству с множеством цифровых

экранов. Я приготовилась к удару электричества. Но ничего не случилось. На экранах появились

цифры: 89…37… 107…234. Для меня в них не было никакого смысла.

Несколькими минутами позднее охранница сняла с меня шлем и дернула меня на ноги.

Она раздела меня догола и затолкала под горячую струю воды. Я сгорбилась, прикрывая свое

тело, и услышала ее резкий хохот.

— У тебя нет ничего, чего я не видела, маленькая девочка.

Я все равно стояла сгорбившись. Стрелы воды кололи мою кожу, а затем охранница

выдернула меня, промокшую насквозь, наружу и бросила мне желтый комбинезон. Он сильно

походил на мою школьную униформу, но был сделан из грубого материала. Я едва успела

запихнуть руки в рукава, а ноги в штанины, когда меня потащили дальше по коридору.

Комбинезон натирал мне кожу при каждом движении, грубый материал одинаково удалял и

мертвые, и живые кожные клетки.

Охранница затолкала меня в камеру, а затем я осталась одна. В первый раз в моей жизни я

была по-настоящему, абсолютно одна.

Минуты растягивались в часы. Единственным маркером времени для меня было сосущее

ощущение в животе.

В какой-то момент сквозь щель в двери протолкнули миску с мутной водой. Я

приблизилась и понюхала ее. Она отдавала мочой, но здесь все пахло мочой. Всего за несколько

часов, что я тут находилась, моя кожа уже впитала этот аромат.

Что хуже? Пахнуть мочой или даже не замечать этого? Получить подозрительную

жидкость или настолько хотеть пить, что ты все же выпьешь ее?

Я выпила воду. Она была несвежей и отдавала мелом, и я наморщила нос.

Тотчас же я подумала о моей сестре, морщащей нос в воспоминании о будущем. Она

сказала, что еда отвратительна. И они не позволяют мне играть снаружи.

Воспоминание прокрутилось у меня в голове целиком, от начала до конца, каждая

подробность была яркой и точной. Как будто я проживала это еще раз.

Я замедлила воспоминание, останавливаясь на каждом кадре и анализируя его. Должна

быть какая-то подсказка, что-то, что поможет мне понять, как я могла сделать такое.

В воспоминании волосы Джессы падали ей на плечи. Когда я оставила ее вчера, они

достигали только подбородка. Это значит, что у меня есть время. Немного, потому что ее лицо

выглядит так же. Но, по крайней мере, несколько месяцев. Может год.

Она была в больничной кровати. Может, это значит, что она заболеет. Может, будущая я

убила ее, чтобы прекратить непереносимую боль.

Нет. Я воспроизвела картинку с ее лицом, приблизив изображение, как если бы мой

воображаемый глаз был объективом камеры. Ее щеки немного бледны, но ее глаза выражают

внимание. Ее тело, даже лежащее, излучает тот тип энергии, который может говорить только о

здоровье.

Я поворачивала изображение, рассматривая его с разных углов, но не смогла найти каких-

либо признаков болезни. Итак, не больна. Тогда почему она лежит в постели, и к ее голове

прилеплены провода? Где она?

Мой мозг снова прошелся по всему воспоминанию, выбирая кадры, например,

золотистую табличку с четырьмя спиральными узорами по углам. Каждое агентство имеет свой

символ. У АВоБ, например, это песочные часы. Кому принадлежит этот спиральный узор?

В поисках подсказок я досмотрела воспоминание до конца. Зеленый линолеумный пол.

Плюшевый мишка с красным бантом. Белые шторы и белые простыни…

Подождите-ка. Мое дыхание сбилось, и изображения в моей голове погасли. Как я это

делаю? Это не… нормально. Воспоминание проигрывалось у меня в голове, как если бы это был

фильм. Я разбирала его, манипулировала каждым кусочком, как если бы мой мозг был

компьютером. Я не должна быть способна на такое.

Я ощущала свой пульс каждой клеточкой своего тела. Что происходит? Раньше такого

никогда не случалось. Это из-за того, что что-то не так с воспоминанием о будущем? Или что-то

не так… со мной?

Мое сердце тяжело билось, и я вдруг не смогла сделать вздох. Нет. Остановись. Я в

порядке. Со мной все в порядке. Во мне никогда не было и унции паранормальных способностей.

И сейчас им взяться неоткуда.

Мое тело перенасыщено эмоциями, и все. Не могу больше об этом думать.

Вместо этого я оглядела свою камеру. Это было ошибкой. Тут не на что смотреть. Просто

комната десять на десять (Прим.: десять на десять футов, три на три метра) с черной решеткой

вдоль одной стены и бетонными блоками в остальных местах. Никаких окон. Никакого солнца.

Увижу ли я солнце когда-нибудь снова? В этот момент я была так рада, что отвела Джессу

в парк двадцать седьмого октября. Рада, что почувствовала теплые солнечные лучи на лице и теле.

Рада, что разделила последнее утро с моей сестрой. Я даже рада, что мы столкнулись с Логаном

Расселом, так как теперь у меня, по крайней мере, есть дома кто-то, о ком я могу мечтать. Я

подумала, что это больше, чем есть у большинства заключенных.

Маленький проблеск благодарности увял, и я судорожно вздохнула. Арестована. В

заключении. Сумасшествие, которое я пыталась усмирить, вернувшись, быстро прогрессировало.

Я сглотнула и захрипела, как машина, которая не заводится, но не могла наполнить легкие. Мой

сердечный ритм удвоился, а потом утроился. В моих ушах ревел океан. Паническая атака. У меня

паническая атака, и я должна прекратить ее. Прекратить. Прекратить!

Красный лист. Я прижала колени к груди. Мои пальцы задеревенели, и я стала сгибать и

разгибать их, чтобы восстановить приток кислорода. Осенние листья скользят по воздуху. Думай

о листьях. Мое дыхание замедлилось. Мое сердце больше не колотилось так, как будто собирается

выскочить из груди.

И я потерялась в прошлом.

Очередное покачивание. Сдвиг на сиденье, легкое нажатие рук, и моя парта скрипит чуть

ближе к окну. Чуть ближе к солнцу.

Снаружи наша школа похожа на космический корабль — длинная и плоская, с круглыми