досягаемости. Раньше я приставала к маме с деталями, но сегодня, в канун моего семнадцатого

дня рождения, тяжелого знания о нем было достаточно.

Мама стала очищать стол от ингредиентов, на голую, сверкающую кожу ее запястья попал

свет, исходящий от стен. У нее татуировки нет. Еще несколько лет назад воспоминания о будущем

не приходили систематически, и мама не оказалась достаточно удачливой, чтобы получить свое.

Может быть, если бы оно у нее было, она бы не потеряла свою работу. Моя мама раньше

была санитаркой, но так как приходило все больше соискателей с чипами воспоминаний,

показывающими их в будущем компетентными диагностами, то было лишь вопросом времени,

когда ее понизят до оператора системы управления ботами.

— Вряд ли можно винить их, — говорила она, пожимая плечами. — Зачем брать на себя

риск, когда можно выбрать наверняка?

Мы приступили к ужину, который обычно устраивали только на Новый год. Все имело

легкий привкус пластика, что свойственно еде из пищевого комбайна, но даже в лучших

учреждениях с ручной готовкой не было ужинов, равных этому. Целый жареный цыпленок с

золотисто-коричневой хрустящей корочкой. Воздушное картофельное пюре с маслом. Стручки

сахарного горошка, обжаренные с зубчиками чеснока.

Большую часть ужина мы не разговаривали — не могли, наши рты были заняты едой.

Джесса смаковала горох, как будто это конфеты, грызла кончики и гоняла его во рту перед тем,

как проглотить целиком.

— Мы должны были пригласить того парня на ужин, — произнесла она, из ее рта торчал

стручок гороха. — У нас так много еды.

Мамина рука с сервировочной ложкой застыла.

— Что за парень? — полюбопытствовала она.

— Просто один из моих одноклассников. — Я чувствовала, как краснеют мои щеки, и

потому напомнила себе, что у меня нет причин смущаться. Логан меня больше не интересует. Я

взяла себе еще одну куриную ножку. — Мы столкнулись с ним в парке. Ничего особенного.

— Прежде всего, почему вы вообще там оказались?

Внезапно курица во рту показалась мне сухой. Я облажалась. Я знала это. Но сегодня я

была неспособна терпеть нахождение в помещении. Мне было необходимо ощутить лицом

солнечное тепло, посмотреть на листья и представить мое будущее.

— Мы разговаривали с ним только около минуты, мамочка. Джесса называла цвет

листьев до того, как они упадут, и я хотела убедиться, что он этого не слышал.

— Подожди секундочку. Что она делала?

Оу, неправильный ответ.

— Ничего серьезного.

— Сколько раз?

— Порядка двадцати, — призналась я.

Мама достала цепочку из-под форменной рубашки, под которой она обычно находится, и

стала теребить пальцами крестик. Мы не должны носить религиозную символику прилюдно. Не

то чтобы религия была вне закона. Просто... в ней нет необходимости. До Бума религиозные

традиции давали их последователям ощущение комфорта, надежду и утешение. Короче, все то,

что теперь нам обеспечено воспоминанием о будущем. Единственная разница в том, что мы

действительно имеем доказательство существования будущего. Когда мы молимся, то обращаемся

не к какому-нибудь Богу, а к самой Судьбе и тому предопределенному пути, который она задает.

Но мою мамочку можно простить за приверженность одному из старых верований. В

конце концов, она не видела ни мгновения из своего будущего.

— Калла Анна Стоун. — Она крепко сжала крестик. — Я полагаюсь на тебя, чтобы

уберечь твою сестру. Это значит, что ты не позволяешь ей общаться с незнакомцами. Вы не

останавливаетесь в парке, идя из школы домой. И ты никому не позволяешь увидеть ее

способности.

Я рассматривала свои руки.

— Извини, мамочка. Так случилось только в этот раз. Джесса в безопасности, я обещаю.

У самого Логана КомА забрал брата. Он никогда бы не стал доносить о ней.

По крайней мере, я не думаю, что стал бы. Почему он заговорил со мной сегодня? Кто его

знает, он мог шпионить за Джессой. Может, сейчас он работает на КомА. Может, его рапорт будет

тем, из-за которого Джессу заберут.

А может оказаться и так, что это никак не связано с Джессой. Может, падающие листья

напомнили ему о других временах, когда мы были друзьями. Это навеяло мне мысль о старом

сборнике стихотворений, который мамочка подарила мне на двенадцатый день рождения. Там,

рядом со стихотворением Эмили Бронте, лежит раскрошившийся красный лист, заложенный

между страниц. Первый подаренный мне Логаном лист. Маленький кусочек сердца, о

существовании которого я уже и забыла, забился у меня в груди.

— Вам повезло. — Мама широкими шагами подошла к кухонному столу и подхватила

этажерку для выпечки. — В следующий раз все может не разрешиться настолько хорошо.

Она резко опустила этажерку на обеденный стол и сняла куполообразную крышку. Одна

сторона шоколадного торта была выше другой, глазурь легла неровно и неряшливо. Каждый

признак ручной работы был мне упреком. Видишь, как кропотливо работала твоя мама? И этим ты

ей отплатила?

— Этого больше не повторится, — сказала я. — Я сожалею.

— Не извиняйся передо мной. Подумай, как бы ты себя почувствовала, если бы никогда

больше не увидела свою сестру снова.

Изображение шоколадного торта плыло у меня в глазах. Это так несправедливо. Я бы

никогда не позволила им забрать у нас Джессу. Маме это известно. Я просто хотела посмотреть на

солнце. Жизнь продолжается.

— Этого не произойдет, — говорю я.

— Ты этого не знаешь.

— Я узнаю. Вот увидишь. Завтра я получу свое воспоминание, и в нем мы будем

счастливы, и в безопасности, и вместе навсегда. Тогда ты больше не сможешь на меня кричать. —

Я вскочила на ноги и задела рукой этажерку для выпечки. Она полетела на пол, разбив торт на

сотню маленьких кусочков.

Джесса закричала и выбежала из комнаты. Я забыла, что она все еще тут.

Мама вздохнула и обошла стол, чтобы положить руку мне на плечо. Напряжение

схлынуло, оставив после себя обоюдную вину за спор на глазах у Джессы.

— Что ты выбираешь? Убрать этот беспорядок или поговорить со своей сестрой?

— Я поговорю с Джессой. — Я, как правило, оставляла мамочке более сложное, но я не

вынесу перебирание остатков шоколадного торта в поисках кусочков, которые еще можно спасти.

Мама стиснула мое плечо.

— Хорошо.

Я повернулась, чтобы уйти, и увидела обеденный стол с пустыми тарелками, красиво

разложенными салфетками и крошками, покрывающими пол, как будто здесь уронили горшок с

цветами.

— Прости за торт, мам.

— Я люблю тебя, милая, — сказала моя мама. Это не было ответом, но это единственное,

что имело значение.

Джесса свернулась калачиком на своей кровати, ее фиолетовая набивная собачка,

Принцесса, была зажата под подбородком. Стены в ее комнате были затемнены, так что комната

была освещена только лунным светом, проникающим сквозь жалюзи.

– Тук, тук, – произнесла я от двери.

Она что-то пробормотала, и я вошла в комнату. Присев на кровать, я погладила ее по

спине между лопаток. С чего начать? Мамочка в этом настолько лучше меня, но с тех пор, как она

взяла на работе дополнительную смену, я заменяла ее все больше и больше.

Раньше я волновалась, что не смогу подобрать нужные слова. Когда я сказала об этом

маме, она сдула челку со лба.

– Думаешь, я сама знаю, что делаю? Я импровизирую по ходу дела.

Так я дала моей сестре миску с мороженым, когда Алиса Биттерман сказала ей, что он

больше не будут друзьями. А когда Джесса сказала мне, что боится монстров под кроватью? Я

дала ей игрушечный тазер и сказала пристрелить их.