— В доступе отказано. Отпечатки пальцев не обнаружены.

Вздохнув, я заменила свой лоб ладонью. Через секунду замок открылся, и я увидела среди

кучи мерных стаканчиков и тюбиков тонального крема оранжевый лист.

Я втянула воздух. Не знаю, как он это делает. Эти шкафчики должны быть

антивандальными, но я каждый день находила внутри новый лист

Как я делала каждый день, я взяла лист и погладила черешок пальцами.

— Мне понравилось твое выступление на Феерии, — произнес голос позади меня. — На

вкус совершенно отличалось от промышленной версии.

Я уронила лист, словно не я только что ласкала его, и обернулась лицом к Логану. У него

влажные волосы, словно он пытался пригладить их, но пара прядей на затылке встопорщились.

Мое сердце задрожало.

— Да, — произнесла я, стараясь, чтобы голос мой звучал непринужденно. — В моей

семье это один из любимейших вариантов для ужина.

В чем я никому не признаюсь, особенно моей матери, так это что я приготовила жаркое

из-за того, что это одно из немногих блюд, которые может есть Джесса. Морковь и картошка

достаточно мягкие, чтобы превращать их в пюре, и всякий раз, когда я кладу немного в ее рот, моя

сестра хлопает в ладоши и лезет за добавкой. В эти мгновения становится неважно, что моя мама

забыла обо мне с тех пор, как родилась малышка. Есть только я и Джесса — вместе против всего

остального мира.

— Так ты сделала его для своей матери? — спросил Логан.

Может, и так, но она даже не побеспокоилась прийти в школу и попробовать его. Во мне

поднялась волна ярости.

— Нет. Я сделала его для моего отца.

— Я думал, он пропал.

Пропал. Один из способов описать произошедшее. Восемь лет назад мой отец ушел на

работу — и в дом больше никогда не возвращался. Моя мама никогда не объясняла, куда он ушел.

Я захлопнула дверцу запирающегося шкафчика.

— Он возвращается.

Логан моргнул. Несомненно, он слышал свою версию того, что случилось с моим отцом.

— Откуда ты знаешь?

До этого это была лишь слабая надежда. Что-то, ради чего я скрещивала пальцы и чего

горячо желала, когда слышала, как мама плачет по ночам. Но теперь, сказав это Логану, я знала,

что это правда. Я чувствовала это каждой частичкой себя.

— Моя мама слишком сильно любит отца, чтобы иметь ребенка от кого-нибудь другого,

— и детские фотографии Джессы выглядят точь-в-точь как мои. Мы несем в себе одни гены. У

нас глаза моего отца, сужающиеся по краям. И кожа цвета морской раковины от моей матери. —

Так что он возвращался, — медленно выговорила я, обдумывая это в голове. — Может, ему

пришлось снова уйти для работы или еще чего, но теперь, когда есть Джесса, он собирается

вернуться и заботиться о нас. — Я смотрела на Логана почти умоляюще. — Разве не сделал бы ты

так же? Если бы у тебя был маленький ребенок, подобный Джессе, не хотел бы ты быть рядом с

ней?

— Начнем с того, что если бы в моей жизни был кто-то, подобный тебе, я бы никогда тебя

не оставил, — сказал он уверенно и твердо.

Конечно, это так.

Спустя несколько недель его брат Майки запустил мяч для игры в ракетбол в воздух, и

Логан прекратил нашу дружбу. Я хранила последний лист в своем шкафчике, пока он не

искрошился. Я даже несколько раз оставляла шкафчик открытым, чтобы ему было проще.

Но нового листа так и не появилось. Как и моего отца.

Когда я проснулась, голова соображала очень вяло, словно мне нужно было каждую

мысль пропустить через фильтр перед тем как она будет отмечена. Прошло много времени с тех

пор, когда я испытывала это негодование на свою сестру. Может быть, из-за этого моя будущая-я

убивает сестру — из-за того, что я затаила некую ревность против Джессы, в которой не

признаюсь даже самой себе?

Нет. Я не чувствовала ревности или злобы в моем воспоминании. Я чувствовала только…

страх. Я села и прижала колени к груди. Джесса лучше, добрее, чем я. Она не спорит с мамой, не

забывает об обязанностях по дому. Я никогда не видела, чтобы мамочка хваталась за голову и

стонала из-за Джессы. Так что с того, если мамочка больше любит ее? Я бы тоже стала любить ее

больше.

По крайней мере, с одним разобрались. Мой мозг может манипулировать не только моим

воспоминанием о будущем. Я могу «оживить» также и другие воспоминания.

Проверяя теорию, я вызвала перед глазами лицо Логана в тот момент, когда он сказал

мне, что никогда меня не оставит. Я приблизила изображение, так что единственным, что я могла

видеть, был острый край одной из его скул. И да, на его щеке была одинокая, прямая ресница.

Я сильно выдохнула. Вот он, мой ответ. Мой мозг может приближать подобно

записывающему устройству. Дело не в том, что с моим воспоминанием что-то странное. Дело,

безусловно, во мне.

Эта способность появилась в тот день, когда я получила свое воспоминание. Может быть,

этот процесс как-то связан с этими силами?

«Силы» все-таки неподходящее слово. Я ведь не могу видеть будущее или поднять вещи в

воздух. В лучшем случае я подделка под цифровую камеру. Можно ли это действительно

рассматривать как паранормальную способность? Если да, то она не похожа ни на одну

паранормальную способность, о которой я когда-либо слышала.

Я поднялась на ноги и прошлась по камере, размахивая вперед и назад руками. Теперь,

когда я свыклась с этой идеей, я думаю, что справлюсь. Худшее в обладании паранормальной

способностью, — то, что АпИТ будет охотиться за тобой. Но они уже поймали меня. Лучшее? Ну,

возможно, я смогу придумать, как использовать ее против них.

— Птенчик. Эй, Птенчик.

Я остановилась. Кто это? Источник голоса, казалось, должен быть прямо передо мной, но

кроме меня в камере никого не было. И никого по ту сторону решетки. У меня, должно быть,

слуховые галлюцинации.

— Эй, Птенец. Когда ты закончишь с гимнастикой, почему бы тебе не подойти

поговорить со мной?

Гимнастика? Я поняла, что все еще размахиваю руками. Я торопливо спрятала их себе за

спину.

— Здесь. В углу. Тут есть незакрепленный кирпич.

Я пересекла комнату в том направлении, откуда раздавался голос. Опустившись на

колени, я пробежалась руками по стене. Грязь покрыла кончики моих пальцев, когда они

коснулись цемента. В самом низу я нащупала пустое место, из которого вытащили кирпич.

Я растянулась на полу и прижала лицо к отверстию. Оттуда на меня смотрел глаз.

Мой пульс подскочил. Глаз был круглой формы, с длинными черными ресницами,

которые торчали под прямым углом. В школе эти ресницы были бы предметом зависти для всех

девушек. Она могла завивать их, даже прикреплять крошечные бусины. Но здесь, в заключение,

без необходимых инструментов по уходу, ресницы выглядели неухоженными, словно заросший

сорняками заброшенный сад.

— Как так получилось, что я не заметила эту дыру до этого? — спросила я.

— Потому что, Птенчик, — произнес голос, словно я глупая. — До этого я не вынимала

кирпич. Я не собиралась слушать, как скулящий нытик зовет мамочку. Но после того как ты вчера

накрутила девчонок, я подумала, что ты можешь оказаться способной позабавить меня.

Это второй человек, кто принял мои действия за то, чем они не являются. Я не

выкрикивала эти вещи из-за того, что являюсь агрессивной или интересной. Я просто была…

нетерпеливой.

— Почему ты зовешь меня Птенчиком? — спросила я.

— Потому что ты словно птенец, собирающийся свалиться с ветки и устремиться к своей

смерти. Я так всех новеньких девушек называю.

— Кто ты?

Глаз моргнул.

— Можешь звать меня Салли (прим. пер.: Sully — пачкать, марать, опоганить).